Нет, мне не было страшно – в конце концов, я некромантка, да еще с татуировкой и изумрудом. Мой бог по-прежнему принимает мои дары. Как мне сейчас не хватает его прикосновения, рождающего полную уверенность в себе! Контакт с «проводником» – дело сугубо личное для любого некроманта. Мой бог меня не отвергнет.

Нет, я боюсь самой себя.

Я потрогала левое плечо. Знак нестерпимо горел. Ну и пусть. Когда Джафримель был жив, плечо у меня болело так же – словно к нему прижимали раскаленное клеймо. Никогда раньше не думала, что сильная боль может успокаивать.

Скоро плечо перестанет болеть, знак станет холодным, как лед, и я, наконец, пойму, что его хозяин – демон – мертв.

«Мертв – возможно. Но не забыт. И Люцифер…»

Думать о Князе тьмы не хотелось.

Меча со мной не было, зато был отличный нож, которым я умела пользоваться. Между мной и телом стоял столик-каталка, на нем – две белые свечи в стеклянных подсвечниках. Лоб, щеки и грудь ласкал прохладный ветерок. Правая рука сжала рукоять ножа, потом внезапно расслабилась.

Пора начинать.

Оттолкнув столик, я подошла к телу; скрипнул линолеум. Под металлическим столом, на котором лежал труп, виднелась серебряная трубка, откуда исходил запах хлора и гниющей крови.

В наушниках снова щелкнуло.

– У тебя все в порядке, Дэнни?

«Уж ты-то должна понимать, что не могу я начать вот так, с бухты-барахты. Сначала нужно собраться с мыслями. Я всегда так делаю – это мой стиль».

– Все хорошо, Гейб, успокойся. Просто я присматриваюсь.

– Дэнни…

– Я не стану прикасаться к телу, только расстегну мешок, и все. Так будет легче.

Я с удивлением слушала собственный голос – ровный и спокойный, словно ничего не происходит; я вообще мастер притворяться, будто отлично знаю, что делаю.

– Кому?

Слабая попытка пошутить, не имевшая успеха. Я взглянула вверх, где в кабинке за стеклом сидела Гейб, и почувствовала, как у меня слегка дернулась верхняя губа. Система энергетической защиты работала отлично – биополе Гейб было окрашено в пурпурный цвет тревоги, Джейса – в ярко-желтый, цвет напряженного ожидания; аура Кейна своей формой напоминала яйцо и абсолютно ничего не выражала: слепое естественное биополе; полная уверенность в том, что у меня ничего не получится. С таким плотным биополем доктору не был страшен ни один псион. Что ж, есть и такие нормалы. Когда дело касается магии, они просто не верят собственным глазам.

Интересно, что доктор думает о псионах, если он им не верит? Он луддер, поэтому, скорее всего, считает, что их следует держать в резервациях, как это делали «Евангелисты Гилеада» во время Семидесятидневной войны. И не просто держать, а планомерно уничтожать. Луддеры в принципе ненавидят людей с измененными генами, но псионов они ненавидят особенно. Я всегда считала, что псионы – такие же люди, как все, но луддеры называют нас отродьем, пакостью, выродками и открыто выступают за полное истребление псионов.

– Не наседай, Гейб. Не советую.

Я говорила серьезно.

– Тогда не тяни. Быстренько сделай свою работу и иди домой. Потом можешь напиться.

Она тоже отвечает серьезно. Кажется, мы испытываем одинаковые чувства.

«Напиться. Будто это поможет. Да я теперь даже напиться толком не могу». Я взялась за замок молнии на мешке. Рывком дернула его вниз.

По крайней мере, они сложили куски тела так, как следовало. Чего-то не хватает – я еще не читала предварительный отчет. В нос ударил тошнотворный запах смерти.

Иногда подобная чувствительность превращается в настоящее проклятие. Теперь я понимаю, почему демоны окружают себя особым, специфическим запахом. Это своего рода защита. Хотелось бы мне иметь такую. «Кристабель, – сказала я. – Sekhmet sa'es».

Воздух пришел в движение. Пыли не было, но я почувствовала, как энергия – моя энергия – вздрогнула, словно поверхность пруда, от которой отразились звуковые волны. Именно вздрогнула, а не шевельнулась, готовая в любой момент выйти из-под контроля и погрузиться в хаос.

«Странно».

Я попятилась. Не нужно смотреть на это изуродованное, разлагающееся лицо. Я отошла в дальний угол комнаты и сглотнула слюну. Щелчок пальцами – и свечи на столике загорелись. Обожаю этот фокус.

Обожала до того, как встретила Джафримеля.

– Выключи свет, Гейб.

– Хорошо.

Щелчок выключателя – и почти все лампы под потолком погасли. Те, которые остались включенными, тревожно гудели. Здесь все же было светлее, чем на складе. Интересно, где сейчас Булгаров? Наверное, уже осужден и отправлен в газовую камеру. Нет, еще рано. Во всяком случае, интересоваться его судьбой я не стану, я свое дело сделала.

«Приди в себя, Дэнни. Охота закончилась. Думай о том, что тебе предстоит».

Я подняла нож; блеснула сталь – преграда между мной и тем, что могло сейчас произойти.

– И что? А ничего, – пробормотала я. – Данте Валентайн, аккредитованная некромантка, вызывает дух тела Кристабель Муркок, также аккредитованной некромантки.

«Черт, надеюсь, у нее есть что сообщить».

– У меня все готово, – сказала Гейб. – Начинай.

Я вздохнула. Закрыла глаза. Времени на раздумья больше не было.

Все началось просто, слишком просто. Я ушла на уровень подсознания, погрузившись в тот голубой сияющий свет, который раскрывали передо мной мой талант и генетика. Я не касалась тела – дотронуться до холодного пластика не было сил, – поэтому была готова к некоторым трудностям – скажем, между мной и голубыми хрустальными стенами входа в царство смерти могла возникнуть какая-нибудь преграда.

Но я ошиблась.

«О боги, как хорошо». Я откинула голову; распущенные волосы шевелил легкий ветерок. Где-то внутри меня раздалось пение, к нему присоединился мой голос, а потом и моя энергия, которая произносила слова еще до того, как я успевала их озвучить. «Agara tetara eidoeae nolos, sempris quieris tekos mael…»

«Пока все идет хорошо», – подумала я, затем это поглотило меня целиком.

Надо мной сиял голубой прозрачный свет. Мои кольца искрились, левое плечо пронзила жгучая боль. Оседлав энергию, под пение хрустальных стен, я пересекла пространство, вибрирующий воздух и приступила к делу. На языке ощущался мерзкий привкус размолотых костей и гниющей плоти. Тело Кристабель превратилось в пустую оболочку без единой искорки жизни; не было даже фосфоресцирующего свечения нервных окончаний, которые обычно умирают долго – много часов и даже дней. Леденящий холод смерти коснулся моих пальцев.

Я открыла глаза.

Все было так знакомо, что я едва не расплакалась. Из моих уст вырывалось пение, звучное, отражающееся от хрустальных стен, уходящих в бесконечность. На мне была белая хламида – выбор богов, – перехваченная серебряным пояском, концы которого свободно ниспадали вниз. Я стояла босиком на мосту, перекинутом через бездонную пропасть; мимо пролетали прозрачные тени, которых переносил на ту сторону неумолимый закон смерти. Я сделала шаг; изумруд на моей щеке засиял, и этот свет превратился в кокон, который не давал мне перейти через мост, где я могла навсегда исчезнуть в царстве теней. Внизу зияла пропасть; мост дрожал, как натянутая струна арфы. У меня не было времени проверять, поджидает ли меня душа демона. Я так боялась, что он окажется там, в царстве смерти, и окликнет меня. Я боялась, что его там не окажется – что обычная смерть не может завладеть душой демона.

Почему моя собственная трусость не позволила мне соединиться с тем, кого я любила больше всех на свете, и скрыться с ним в таком месте, где мы оба находились бы в безопасности?

Я медленно подняла голову. Я не могла, не хотела смотреть.

И, тем не менее, должна была это сделать. Воплощение бога смерти, его поджарая, лоснящаяся черная собака смотрела на меня. Так было всегда, с того самого дня, когда я впервые увидела голубое сияние. Он сидел по ту сторону моста, в собачьем обличье, которое было всего лишь его маской; милосердной маской, которая позволила бы мне без боязни встретить ужас земной кончины и вступить во владения смерти. Хоть я и некромантка, смерть пугает меня; ни один смертный не любит встречаться с бесконечностью. И все же бок о бок со страхом в нас живет спокойное и полное понимание смерти. От ее прикосновения веет холодом и всепрощением, она снимает с плеч груз забот, освобождает от боли, обязательств и памяти.