Киммериец стоял перед открытым окном и недоумевал. Сразу за узким прямоугольным проемом колыхалось молочно-белое густое облако тумана, причем настолько плотное и непроглядное, что не видать даже краев распахнутых наружу ставень. В комнату туман не затекает, ни одного ручейка странного марева не вьется над каменным подоконником. Такое впечатление, что за стенами замка разлито целое море молока, затопившее Дортонское поместье до крыши.
Еще немного поглазев на туманную стену, Конан вернулся к столику, на котором разложил ставшие привычными карты герцога Райдора. Снова попытался отыскать на них что-нибудь необычное, способное дать ответ хоть на один вопрос, и снова отодвинул пергаменты в сторону. Ничего путного на ум не приходило. Даже посоветоваться-то не с кем! Барон оказался столь любезен, что выделил каждому гостю по отдельной комнате и вся остальная компания улеглась спать в собственных апартаментах.
Донжон являлся более вместительным, чем показалось на первый взгляд. Целых четыре этажа, множество переходов, ведущих в другие помещения замка, добрый десяток лестниц... Запутано. Слишком запутано для родового гнезда провинциального дворянина. Хотя, о вкусах не спорят — не сам же Олем Дортон возводил это сооружение, смахивающее на уменьшенное подобие Лабиринта стигийского Птейона? По виду, замку не более трех сотен лет и Олем обязан благодарить достойных предков за оставленное в наследство жилище.
—Можно к тебе?
Конан встрепенулся, услышав голос Асгерд, стоявшей на пороге комнаты.
—Всегда рад, — варвар поднялся с жесткого стула и целенаправленно двинулся к столику с вином и холодной закуской, оставленной на ночь слугой. — Как понимаю, ты пришла поговорить, а не?..
— Еще один подобный намек — и твоя величайшая гордость полетит в окно, — усмехнулась Асгерд. — Нож у меня острый.
— Ничего страшного, обратно отрастет. — парировал Конан. — Я же варвар, у нас всегда так. Садись. Отчего не спится?
— Оттого, что остальные дрыхнут, как младенцы, — сказала девушка, усаживаясь напротив и рассеянно подхватывая бокал с вином. — Гвай и Эйнар подтверждают поговорку о том, что людей с чистой совестью и конец света не разбудит. Туман видел?
— Окно открыто, можно смотреть сколько угодно, — киммериец кивнул в сторону проема, в котором едва заметно бурлило спустившееся с гор облако. — Мне это очень не нравится. Слишком необычно.
— И опасно? — полувопросительно-полуутвердительно сказала Асгерд. — Конечно, опасно. Я не представляю, что творится внутри тумана. Но явно ничего хорошего. Хочу спросить о другом. Как тебе понравился сам замок и его обитатели? Такое чувство, что перед нами разыгрывают какой-то спектакль. О чем вы шептались с Гваем перед ужином, пока Олем тряс передо мной золотыми побрякушками? Впрочем, драгоценности у него очень приличные — можно было бы и позавидовать...
— О чем шептались? — Конан ненадолго задумался. — Что ж, слушай.
Варвар рассказал все. Не забыл упомянуть и некоторые «мелочи», увиденные за ужином и привлекшие внимание всех охотников.
К трапезе в залу спустилась благородная дама — очень красивая девушка лет двадцати, представленная как графиня Дайрэ из Атреи, гостящая ныне во владениях его баронской милости. Вроде бы всем хороша была графиня — и одета прекрасно, и драгоценности подобраны совкусом, и любезна с гостями, однако... Графиня Атрейская таковой не являлась, равно как и сартак варвара не был настоящим конем.
Дело в том, что возглавляемый Гвайнардом отряд Ночной Стражи всего пять седмиц назад был в Атрее — поместье на Закате Бритунии — по приглашению самого старого графа, отца истинной госпожи Дайрэ. В фамильном склепе его светлости (а этот склеп оказался целым городком-некрополем, расположенным в естественных пещерах) завелось чудище, посему графу срочно потребовались услуги охотников. Чудище оказалось совсем не страшным — всего-то паршивенький вампир-фледер, который, однако, был способен натворить немалых бед, не окажись на его пути бравая четверка знатоков вампирьей жизни и смерти. Фледер был незамедлительно истреблен, а Ночные Стражи удостоены парадного обеда в замке его светлости, где и познакомились с графским семейством.
Госпожа Дайрэ, в отличие от представленной нынешним вечером особы, являла собой милую, несколько располневшую златовласку с провинциальными манерами и желанием как можно быстрее выйти замуж — батюшка был строг и воспитывал наследницу в суровых традициях прежних лет: с неженатым мужчиной можно находиться только в присутствии камеристки, нельзя носить чересчур открытые современные платья, а лучшие добродетели юной дворянки — это вышивание и умение вести хозяйство. Кроме того, Дайрэ едва исполнилось шестнадцать лет.
А вот неожиданная подруга Олема Дортона(это, кстати, еще вопрос, Олем он, или кто другой?..) оказалось худощавой красавицей с темными волосами и карими глазами, была осведомлена обо всех веяниях моды и новшествах этикета последних лет и вообще производила впечатление не простушки из бритунийского захолустья, а весьма образованной и вместе с тем хладнокровной девицы, явно воспитывавшейся при известном и богатом дворе, будь то Бельверус, Ианта или Кордава.
После взаимных представлений, Гвай и вся компания слегка опешили, но с завидным рвением продолжили изображать охотников, увлеченных лишь своим опасным ремеслом, и ничем не выдали своей осведомленности. Лже-графиня могла, в конце концов, оказаться просто знатной любовницей барона Олема, скрывавшей свое имя ради избежания огласки.
Конан, который начал подозревать всех и вся, дал несколько намеков на то, что прежде служил у таких известных особ королевской крови как Тарамис и Чабела, но разговорить приятельницу барона не сумел — с Хаураном или Зингарой она оказалась не знакома, это замечалось сразу. Однако, девица довольно точно ответила на вопросы о поместье графа Атрейского и даже упомянула кладбище-пещеру «своих» предков, но ни словечком не обмолвилась о недавних событиях, связанных с поимкой вампира. Видимо, она просто об этом не знала, пускай и была знакома прежде с владетелями Атреи.
Внимание пришлось удвоить после того, как барон Олем вежливо, но непреклонно отказался беседовать на интересовавшие охотников темы. Да, что-то такое было, кметы из деревень жаловались на чудовищ и неизвестную магию, но зачем портить столь замечательный вечер разговорами об ужасном?.. Да, с недавних пор ночами на Четырехдолье наползает странный туман, но к утру он рассеивается. Нет, никто из прислуги и сам барон ночью из замка не выходят, все-таки неизвестно, что это за туман и чем он может грозить. Наверное, скоро все прекратится... Давайте лучше поговорим об охоте на волков или лисиц!
И все. Больше из Олема Дортона не удалось вытянуть даже словечка о событиях возле Лазурного кряжа. Словно и не бегают вокруг домики на человеческих ножках и не превращаются в пепел большие деревни на равнине.
Или барон что-то скрывает, или он законченный дурак, не желающий обращать внимание на очевидное. Либо одно, либо другое, прочих соображений нет.
После окончания трапезы, когда гостям предложили взглянуть на их комнаты, Гвай задал единственный вопрос: не случалось ли чего странного в самом замке? Нет, все как обычно, только этот туман... Не выходите ночью во двор, мало ли что может случиться? Нам с госпожой Дайрэ будет очень жаль, если...
Тут Олем сделал многозначительную паузу, и стало ясно, что последняя фраза была изящно завуалированной угрозой. Не надо никуда ходить, понятно? А коли непонятно, случится это самое «если». И нам, безусловно, будет очень жаль.
— Утром посмотрим, что к чему, — устало сказал потом Гвай. — Отоспимся как следует, но очень прошу быть внимательными. Мало ли что?
С тем охотников развели по покоям (это делал единственный слуга, отдаленно напоминавший обликом месьора Ларна, только постарше). Конана снова постигло удивление — в поместье, особенно таком богатом, слуг должно быть гораздо больше! Вспоминая, киммериец насчитал трех конюхов, прислуживавших во дворе, четырех дружинных с копьями, двух лакеев, подававших кушанья, да этого, последнего слугу, который затем принес в каждую комнату вино и холодное мясо. Управитель, само собой. Итого десять человек. С бароном Дортоном и фальшивой графиней — двенадцать. Маловато! Об одном можно не беспокоиться — все они люди, ибо не боятся серебра и зеркал, которых в замке предостаточно.
