— Выросла потребность. Вы, архитекторы, как модницы.

— А вам не кажется, что вырос художественный вкус архитекторов и проектировщиков и, что особенно радостно, народа. Потому и мода меняется.

Тактику он выбрал правильную, не просить — требовать, наступать. Не слушать жалоб на трудности, которых действительно тьма в промышленности строительных материалов. Сочувственно выслушивать такие жалобы или включаться в рассуждения о том, как с этими трудностями справиться, опасно. Размагничивает это, снижает настойчивость, возникают не те эмоциональные контакты. В таких случаях лучше не упускать инициативу и говорить о проблемах своей профессии. Больше философии и теории, больше о том новом, что рождается в архитектуре.

Так он и сделал. Сначала о том, почему они не могут изменить внешний вид дворца, как будет решаться весь ансамбль площади — он не забыл захватить снимки с генплана. Потом о тех возможностях, которые откроет цветной цемент, кстати, не только для архитектуры, но и для технологии строительных материалов. Короче говоря, от тактики ошеломления он перешел к тактике «брать измором».

Министр посмотрел на часы и сказал своим помощникам:

— Переоформите их на Войцеха.

Больше ничего не нужно было. Плитки он уже совсем незаметно забрал назад, сунул в портфель. А второе яблоко отдал работнику, имевшему отношение к плиткам.

— Отведайте. Вот качество!

Антоновка прямо светилась, налитая янтарным соком.

В Госстрое Максим вел себя совсем иначе. Со своими надо держать ухо востро. Свои не простят ни «перебора», ни «недобора», как партнеры в карточной игре. Правила жесткие, милости не жди, хотя есть тут и друзья и вечером ты с ними будешь пить коньяк и оценивать женские достоинства официантки, которая подаст вам поздний обед.

Знал он и еще одно житейское правило: можешь спорить, ссориться, чуть ли не за грудки хвататься с начальством, но у секретарш, помощников, инспекторов оставляй о себе самое лучшее впечатление, иначе все твои домогания будут напрасны, все, чего ты нервами и кровью сердца добьешься у высоких особ, эти люди, исполнители, так «исполнят», что там, у себя, в своем городе, ты получишь «рожки да ножки». Или три дня не сможешь попасть на прием к человеку, с которым когда-то сидел на одной парте и работал в одной мастерской. Не попадешь не потому, что этот руководитель не хочет тебя принять. Нет, он сам будет разыскивать тебя, но по положению своему через секретарш и помощников. Тебя они не найдут, а его время спланируют так, что вы разминетесь в одном коридоре, в одной приемной. А встретитесь, разговор будет такой:

«Максим Евтихиевич! Здоров! Где ты загулял? Целый день жду. А теперь прости. Через пятнадцать минут лекция. Давай завтра, В котором часу? В десять я на Совмине, в двенадцать коллегия... В три разве что? Давай в три».

Но он забыл, что в три заседание Комитета по Государственным премиям, на котором он не может не быть. А секретарша сделает вид, что не слышала вашего разговора, и не напомнит... И у тебя пропадет еще один день, будешь болтаться без нужды и пользы. А там тебя на работе ждет воз неотложных дел.

Совсем иначе пойдет, если «маленькие люди» учреждений, куда часто обращаешься по службе, знают тебя и любят. Любовь эта нужна не для удовлетворения собственного тщеславия, она на пользу делу.

Обойдя отделы, где были люди, с которыми он поддерживал приятельские отношения, Карнач за какой-нибудь час не только получил полную сводку «архитектурно-строительной погоды», ее прогноз на ближайшее будущее, но и выяснил настроение каждого из руководителей, с которыми ему нужно было встретиться. А знать настроение начальства — это очень важно.

В приемную вошел как свой человек.

— Татьяна Петровна, целую ручку.

Целовать руку в официальном учреждении не обязательно, и Максим редко это делал, но почему не сказать? Женщины, особенно немолодые и особенно те, кому не часто в жизни целовали руки, любят такую безобидную галантность. Он знал, что Татьяна Петровна — мать двоих детей и дома ей, видно, несладко приходится. Но здесь, на службе, она расцвечивает свою довольно прозаическую жизнь и нарядным платьем, и учтивостью обращения с сослуживцами, и умными разговорами, и сознанием пользы своего скромного труда.

— Отведайте новые конфеты нашей фабрики. Идут на экспорт. Куда вашей «Коммунарке» до этой кондитерской новинки! Букет!

Женщина слегка покраснела, отчасти от смущения — не привыкла к подаркам, отчасти от удовольствия и благодарности за внимание. Не впервые она тайком сравнивала этого архитектора со своим мужем и в душе вздыхала, покорная судьбе. Завидовала его жене. Везет же некоторым!

— Что вы, Максим Евтихиевич! Неудобно как-то. — Повертела небольшую, ярко оформленную коробочку в руках. — Научились у нас делать! Просто чудо! Такую невозможно не купить. Правда?

— Я не покупал. Это преподношение директора фабрики. Я им жилой дом в хорошем месте «привязал». Я беру взятки конфетами и... щенками.

Татьяна Петровна поставила коробочку на стол на видном месте: пускай все любуются и пробуют. Прятать некрасиво, в самом деле будто взятка какая-то. Пожаловалась:

— Жаль, что мне шоколада нельзя. Печень.

— У вас печень? — удивился Максим. — Откуда эта болезнь у женщины? Пускай мы, мужчины, проспиртовываем свою многострадальную печенку.

— И у вас болит?

— Болит.

Печень у него никогда не болела, но он давно приметил, что одинаковые болезни сближают людей; вообще горе, беда, боль сближают и единят крепче, чем радости.

Поделились друг с другом рецептами народных средств. Максим аккуратно записал все в книжечку, правда, на этот раз не просто так, для вида, а подумав о Витьке Шугачеве, который после зигзага в диете, что случается нередко, три дня ходит желтый.

— Здесь? — как бы между прочим кивнул на дверь, которая его сейчас интересовала больше всего.

— У себя.

— Один? Не очень занят?

Татьяна Петровна понизила голос до шепота:

— Вас примет. Стыдно ему будет вас не принять. Пойду скажу.

Заместитель председателя комитета, известный архитектор, человек вообще демократичный, веселый и общительный, даже кое в чем фантазер, не однажды удивлял контрастами своего настроения. Оба — члены правления своего творческого союза, они были, можно сказать, близки, хотя на «ты» и не перешли. Но случалось, что здесь, в комитете, Богдан Витальевич не принимал его, главного архитектора города. Это возмущало коллег. Но Максим не возмущался, обида, вспыхнувшая в приемной, быстро проходила. Он лучше, чем кто другой, знал, что такое руководящая должность, особенно для творческого человека. А Богдан так же, как и он, старался совмещать службу с творчеством. Кроме того, Максиму давно казалось, что говорун и весельчак этот таит от всех какую-то личную трагедию.

Во всяком случае, когда Татьяна Петровна пошла в кабинет, Максим не очень еще был уверен, что «богом данный начальник», как шутили насчет него коллеги, тут же, с ходу пригласит в кабинет: в отделе намекали на «грозовую облачность» на их комитетском барометре. Имели в виду, конечно, Богдана, потому что председатель болел.

Татьяна Петровна вышла с победной улыбкой.

Не очень Максима обрадовала такая «победа». Но что поделаешь... Надо продолжать обмениваться рецептами средств от существующих и выдуманных болезней. На счастье, Татьяна Петровна забыла о болезнях и перешла на другую тему — об аферах в жилищностроительном кооперативе. О ворах и взяточниках из ЖСК вчера был напечатан фельетон в газете. Карнач за утро уже третий раз слышал о них — в самолете, в троллейбусе, когда ехал из аэропорта, в здесь, в приемной. Рассказывали по-разному, каждый из рассказчиков был чрезвычайно осведомлен и короткий фельетон развивал в целую детективную эпопею.

Богдан Витальевич не вызвал звонком, открыл дверь, пригласил:

— Прошу, Карнач.

Поздоровались у двери и сели за стол для совещаний друг против друга.