Принесли мартини, пиво и четыре бисквита, посыпанных кокосовой стружкой.

– Я не заказывала бисквиты, – поморщилась Марина Викторовна.

– Зато я заказывал! – улыбнувшись, Гамлет, взял с блюда одно пирожное и поднес к ее губам. – Ешь!

– Я ненавижу кокос! – Марина отшатнулась и выбила бисквит из его рук.

– Конечно, ненавидишь, – прошептал, наклонившись к ней, Гамлет. – Я видел медицинскую карту Риммы Ромм, у нее аллергия на все кокосовое! Даже на заменители вкуса.

Марина Викторовна залпом выпила мартини.

Один бокал, второй, третий…

Тепло от желудка пошло к голове и ногам. Стало хорошо. Страх ушел. От паники не осталось и следа. Она засмеялась своим серебряным смехом, который так любили ее поклонники.

– Он видел медицинскую карту Риммы Ромм! Ха-ха-ха! Да кто ты такой, чтобы тебе ее показывали?! Кто! Ты! Такой?!

Она выплеснула кружку пива ему в лицо.

Как бы она хотела, чтобы это было не пиво, а соляная кислота!

Его рубашка намокла, волосы слиплись, а лицо стало жалким.

Этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя победительницей.

Марина схватила с блюда пирожное и тоже швырнула ему в лицо.

– У меня ни на что нет аллергии! Нет! Я просто ненавижу кокос! Ненавижу! Он напоминает мне древесные, безвкусные опилки! Меня от него тошнит! – она выплюнула эти слова ему в лицо и ушла с гордо поднятой головой.

– У тебя веснушки размазались, – пробормотал Гамлет ей в спину, но она не услышала.

Тетя Галя спала мертвым сном.

Марина Викторовна долго стучала в дверь ее дома, а потом взяла да и залезла в окно.

– Тетя Галя, проснитесь! – потрясла она за плечо хозяйку.

Тетка завопила от страха, но, открыв глаза, быстро очухалась и начала тараторить, как она рада, что сама Мариночка залезла в окно и до смерти ее напугала.

Марина слушала болтовню, чувствуя себя пьяной, опустошенной и… рыжей.

– Теть Галь, я спросить хотела… – с трудом начала она разговор.

– Спрашивай! – обрадовалась хозяйка. – Что знаю, все расскажу! Чаю с салом хочешь? – метнулась она на кухню.

– Нет, – остановила ее Марина. – Давайте так посидим, в темноте.

Тетя Галя послушно села на кровать, сцепив на коленях пухлые ручки.

– Теть Галь, у вас сумасшедшие в округе есть?

– Чокнутые, что ль? – уточнила хозяйка.

– Ну да… Не в себе как бы. С виду вроде нормальные, но со странностями.

– Да у нас тут все со странностями, – растерялась хозяйка. – Как плюс сорок вжарит, так у всех крыша едет, и у местных, и у приезжих…

– Значит, нет сумасшедших. – Марина разочарованно вздохнула и встала.

– Нет, ну, чтобы совсем дураков – с медицинской точки зрения – таких нет. Может, все же чаю с салом?

Марина Викторовна легко катапультировалась через окно во двор.

– А вы не знаете никого по имени Гамлет? – крикнула она с улицы.

– У нас в округе только один Гамлет, – вывесилась в окно тетя Галя. – Опер из убойного отдела.

– Опер из убойного отдела, – пробормотала Марина. – Опер из убой… Господи!

Она побрела к сараю, содрав с головы парик.

– Опер из убойного отдела! – захохотала Марина. – Опер! Ну и дура же я… Ну и дура!

Ночью опять пошел дождь.

Неправильный, неожиданный крымский дождь, который делал жару невыносимо душной и влажной.

Крыша протекла в новом месте – прямо над кроватью Марины Викторовны. Она лежала под водопадом, и плакала, и рыдала, и тряслась в ознобе, и тайно радовалась, что пошел дождь, что крыша течет и что ее истерика имеет вполне объяснимые климатические причины.

Она еле дожила до утра.

– Опер, – рыдала она в подушку. – Он просто опер! Вот почему он оказался первым на месте происшествия! Вот почему у него кольцо с гравировкой! Вот почему он видел медицинскую карту Риммы Ромм и знает о ее аллергии! Вот почему! Моей карьере конец. Я погибла! Погибла я!

Местное РОВД оказалось маленьким зданием, похожим на детский сад.

Гамлет сидел в крошечном кабинете, сосредоточенно набивая что-то на компьютере.

Марина Викторовна ворвалась в душное прокуренное помещение и схватила Гамлета за руку.

– Пойдем, – задыхаясь, сказал она. – Пойдем, я все тебе расскажу, только без протокола и всех этих официальных штучек.

Гамлет встал и послушно пошел за ней.

Слава богу, на нем была не белая рубашка, а черная майка.

Черная майка, черные джинсы и кобура на поясе.

«Я погибла! – стучало в висках у Марины. – Я погибла, потому что он мне никогда не поверит!»

– Почему ты не арестовал меня в аэропорту? – спросила она, когда он сел рядом с ней в машину.

– У меня нет никаких доказательств, – покачал он головой.

– Кольцо! – напомнила она.

– Это не доказательство. Кольцо могло быть потеряно в бухте когда угодно. Это не доказательство. Единственным доказательством может быть твое чистосердечное признание.

– Признание… – эхом повторила Марина Викторовна. – Скажи, ты действительно любил Марину Кравец?

– Безумно. Любил издалека, как недосягаемую на небе звезду. Это чистая правда. Я даже вызнал номер ее мобильного, но ни разу не посмел позвонить, потому что понимал – таких поклонников, как я, полстраны, а то и полмира… Я терпеть не могу быть одним из многих, поэтому любил ее тайно, издалека.

– Тогда ты должен поверить мне! Поехали! – она нажала на газ. Движок откликнулся ревом, а колеса – душераздирающим визгом.

– Куда мы едем? – без особого интереса спросил оперуполномоченный.

– В бухту Дьявола! Мы пойдем с тобой на ту самую скалу, с которой…

Гамлет равнодушно пожал плечами и отчего-то проверил на поясе кобуру.

Плато было раскалено полуденным солнцем, как сковородка.

Марина Викторовна достала из сумочки сигареты, села на камень и закурила.

– Ты сегодня без маскарада, – сказал Гамлет, усаживаясь напротив и сканируя взглядом ее лицо, прическу, фигуру. – Ты очень, очень похожа на Марину. Даже жесты, даже мимика, даже голос и интонации… Ты действительно талантливая актриса, Римма, но до Кравец тебе далеко.

– Слушай меня и не перебивай, – оборвала его Марина Викторовна. – Все, что я скажу, – правда! Мне очень трудно рассказывать это, ведь как ни крути, а я совершила убийство. Жестокое, ужасное убийство. Никому теперь не докажешь, что я защищалась, что просто спасала свою жизнь, но я попытаюсь… – Она затушила сигарету о камень, встала и подошла к краю обрыва. Ей вдруг показалось, что если она встанет на краю пропасти, ее слова окажутся более правдивыми и весомыми. Ей показалось, что именно так нужно выстроить кадр, чтобы он держал внимание и будоражил душу.

Внизу ласково бились о берег волны. Природа помогала ей как могла – светом, солнцем, ветром, бескрайней гладью воды и даже тучками на горизонте, которые, непонятно было, закроют солнце или растворятся в небе, превратившись в безобидную дымку.

– Я в тот вечер немного выпила, – начала она рассказ, глядя на линию горизонта. – Не в баре, не в ресторане – так, купила в супермаркете бутылочку розового мартини и потягивала себе за рулем. Это был один из тех редких дней отдыха, когда я не стала надевать парик и гримироваться. Отчего-то никто не узнавал меня, и мне стало даже обидно. Гаишники не останавливали, чтобы взять автограф, прохожие не оборачивались и не кричали вслед: «Смотрите, да это же сама Марина Кравец за рулем!» Никто не пытался меня сфотографировать, хотя я ехала намеренно медленно и демонстративно пила за рулем спиртное.

Скука была смертная.

Жара и скука.

Наверное, поэтому я остановилась, увидев на шоссе одинокую голосующую девушку.

– Я вас узнала, – улыбнулась она, садясь в машину. – Вы…

– Я такая же отдыхающая, как вы, – перебила я девушку. – Кстати, вам не кажется, что мы очень похожи?

Девчонка оказалась блондинкой, с выжженными перекисью волосами. Мне неприятно сравнивать себя с ней, но мы действительно были очень похожи – черты лица, рост, телосложение, даже голос. Единственное отличие – возраст. Она казалась намного моложе меня.