С самого начала влияние коммунистов в партизанских бригадах было сильным. Часто оно было доминирующим. Некоторые формирования состояли целиком из коммунистов и возглавляли их, в соответствии с советской моделью, обязательно члены партии вкупе с политическими комиссарами, не позволявшими отклоняться от нужного направления. Другие отряды, хотя в них было немного коммунистов, в конечном итоге вынуждены были принимать назначение политического комиссара. Позднее Луиджи Лонго говорил, что этих комиссаров «предлагали и представляли коммунисты, и сначала все остальные этому противились. Их воспринимали не иначе, как их представляли фашистские клеветники и пасквилянты. Их появление военные офицеры воспринимали как угрозу подрыва своего авторитета и достоинства, политики видели в них коммунистическую инновацию, предназначенную для осуществления контроля над отрядами и использования их в целях партии… Но мы до самого конца боролись за сохранение института политических комиссаров. Постепенно они проникли почти во все формирования и, даже если делали это под другими названиями, такими как представители Комитета национального освобождения или гражданские представители, свои обязанности они выполняли в соответствии с нашими рекомендациями».
Зимой 1943/1944 г. партизаны начали свою работу. Сначала это были немногочисленные происшествия. Несколько отдельных убийств, актов саботажа и насилия; однако пока еще для фашистского режима в оккупированной немцами Италии его политические противники не представляли реальной опасности. Однако к 23 марта, юбилейной дате фашистской организации, римский Комитет национального освобождения приурочил более серьезную акцию, которая должна была подтолкнуть к действиям комитеты Севера. В этот день на виа Разелла была взорвана набитая взрывчаткой мусорная машина, которая находилась рядом с грузовиком, перевозившим отделение немецких солдат в казарму. Тридцать три немца и несколько прохожих итальянцев были убиты. В качестве ответной меры на следующий день на Ардеатинской дороге было расстреляно 335 заложников и здесь же в овраге они были захоронены.
Весть об этом быстро облетела всю Италию, и весной — в начале лета активность партизан на Севере резко возросла, все более жестокими становились и ответные репрессии. В мае почти сто шахтеров были расстреляны немцами в одной из маленьких деревень; несколько недель спустя было объявлено о казни 400 заключенных и 110 дезертиров; вскоре 2000 человек были насильственно депортированы в Германию после того, как был взорван мост над рекой в Пьемонте. Количество актов саботажа возросло после падения линии Густава и Кассио, и ко времени освобождения Рима в июне 1944 г. они происходили почти ежедневно. 21 июня Муссолини заявил, что фашистская партия не может больше оставаться политической партией, а должна стать «организацией исключительно военизированного типа». С 1 июля все ее члены в возрасте от девятнадцати до шестидесяти лет, не состоявшие в вооруженных силах Республики, зачислялись в отряды вооруженных чернорубашечников для того, чтобы охранять «общественный порядок и мирную жизнь граждан от головорезов и тех, кто сотрудничал с врагом».
Этот акт был воспринят как объявление о начале гражданской войны. Организуемые этими черными бригадами провокации и репрессии против партизан часто по своей жестокости не уступали немецким, хотя и проводились в меньших масштабах. Разумеется, самые массовые акции устрашения осуществляли подразделения СС, вырезавшие целую деревню Санта-Анна ди Стаццема в августе 1944 г. и уничтожившие почти 700 человек между 28 и 30 сентября в Марцаботто, к югу от Болоньи. Однако на счету черных бригад множество подобных, хотя и менее известных актов дикой бесчеловечности. Состоящие зачастую из еще более отъявленных подонков, чем даже самые неуправляемые из партизанских бригад, они действовали исключительно нагло и жестоко, истязая пленников без сожаления, как иногда истязали самих чернорубашечников захватившие их в плен партизаны-коммунисты. Даже когда немцам удалось закрепиться к северу от Флоренции, расположившись на зиму вдоль Готской линии от Римини до Специа, насилие по эту сторону немецкой линии обороны лишь ненамного пошло на убыль.
Муссолини с неизменной мрачной озабоченностью наблюдал за нарастанием жестокости с обеих сторон, иногда давая выход своему гневу, в приступах которого он повторял, что «времена снисходительности миновали». Но несмотря на эти приступы отчаяния и призывы создавать черные бригады еще и еще, он в конце концов был вынужден признать, что единственная надежда для Республики связана с делом примирения. Он дал указание префекту Турина встретиться с генералом Оперта, в прошлом генерал-интендантом IV итальянской армии, а ныне — партизанским лидером, для переговоров по амнистии. Переговоры продолжались какое-то время, но закончились тем, что лишь 57 партизанских офицеров, к тому времени уже арестованных фашистскими властями, приняли предложенные им условия. Паволини, Фариначчи и Буффарини-Гвиди часто сетовали, что Муссолини без всяких на то оснований верит в возможность примирения фашистов с антифашистами. Когда подошло время принимать окончательное решение, дуче отказался утвердить предложенные ими жесткие меры, введение которых и он сам ранее поддерживал. 25 апреля 1944 г. он издал декрет, предусматривавший смертную казнь для всех партизан, арестованных после этой даты, но при этом он гарантировал амнистию всякому, кто готов был сдаться в течение месяца, а затем легко соглашался прощать и в других случаях. Иногда он намеренно демонстрировал свою суровость, но днем позже смягчался и был готов прощать снова. Джованни Дольфин в своем дневнике описал множество случаев, когда дуче вмешивался, чтобы спасти осужденных на смерть. Он был более суров по отношению к известным коммунистам, особенно действовавшим по указке Тито в Венеция-Джулия, и многих из них казнили как предателей, но когда однажды в его руках оказалось письмо с именами лидеров различных запрещенных некоммунистических партий, он свел все дело к нескольким угрозам, которые не были восприняты всерьез и о которых сам он забыл уже на следующий день. Одним из упомянутых в письме был Фарруччио Парри, — лидер левой партии (Partio d ' Azione), о котором неоднократно предупреждал Муссолини министр юстиции. Однако Муссолини отказался отдать приказ об аресте Парри, считая его «честным человеком в душе», и министр в отчаянии сказал Карло Сильвестри: «Сколько раз я делал все, что мог, чтобы спасти его!» «Дуче отказывается спасать себя, — заявил он по другому поводу Фариначчи. — Он может добиться успеха только беспощадностью, а не миротворчеством».
Попытки Муссолини привлечь на свою сторону население Севера путем социализации промышленности не принесли результатов, на которые он рассчитывал. Дуче был уверен, что те законы, посредством которых он намеревался утвердить свою новую политику и решить экономические проблемы Республики, обеспечат ему поддержку рабочих Севера. Когда в начале марта римский Комитет национального освобождения принял решение о проведении всеобщей забастовки на всей территории Социальной республики, он не считал, что это серьезная опасность. Конечно, она не стала той всеобщей забастовкой, которую стремились организовать коммунисты, но в офисе Меццасома должны были признать, что ряд фабрик прекратили работу и 250 000 человек вышли на улицы (коммунисты утверждали, что в забастовке принимает участие более миллиона человек). На требование немцев применить крайние меры против бастующих Муссолини ответил отказом. Ему и без того достаточно итальянцев, сражающихся друг против друга, и увеличивать их число он не собирается [41] .
Существование фашистского правительства и разделение Италии создавали угрозу полномасштабной гражданской войны, равно как и возможность столкновения итальянцев друг против друга на фронте. Эта перспектива постоянно держала Муссолини в страхе. Он отмечал на карте движение итальянских частей, сражавшихся с немцами, и постоянно требовал сообщать ему сведения о тех подразделениях, которые Бадольо предоставил союзникам. В Италии против союзников продолжали воевать три итальянских подразделения — батальон Барбариго в районе Анцио, батальон чернорубашечников — против Тито в Хорватии и батальон берсальеров — против партизан на Карсо. Другой батальон берсальеров вел боевые действия против немцев, и Маццолини однажды стал свидетелем того, как Муссолини с удовлетворением прослушал коммюнике по радио Бари, содержание которого свидетельствовало, что дела у них идут хорошо.
