Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Германская оккупация Чехословакии положила конец сомнениям дуче. Как только до него дошла информация о немецком вторжении, он в своих мыслях сразу же обратился к «возможности нанесения удара по Албании». Но дуче тут же заколебался, ему показалось, что оккупация этой нищей страны, которая в любом случае была почти уже вассальным государством, «покажется миру несолидной на фоне присоединения к Рейху Богемии, этой одной из богатейших территорий на земном шаре». И к огорчению Чиано, давнего и стойкого сторонника албанской авантюры, Муссолини воздержался от конкретных действий против Албании — этого смелого шага, который можно использовать в качестве противовеса «нежелательному усилению престижа Рейха», а также для «повышения уровня морального состояния Италии». Но когда он узнал, что король вновь высказал твердое убеждение в том, что совершенно бессмысленно рисковать быть втянутым в войну ради «захвата четырех скал», дуче сразу же принял решение действовать, «как только будет покончено с Испанией».

28 марта он с громадным удовлетворением принял известие о падении Мадрида. Одно время он почти не сомневался в том, что «нерешительность, проявляемая Франко» в ведении гражданской войны, не приведет его к победе, и предшествовавшим летом даже предлагал Чиано зафиксировать в его дневнике свой прогноз о конечном поражении Франко. Но теперь, наконец, изнурительная война была завершена, и весь мир получил свидетельство «нового и впечатляющего триумфа фашизма». Вернувшись в свой кабинет с балкона с видом на площадь Венеции, на которой публика праздновала окончание войны, дуче указал Чиано рукой на географический атлас со страницей, раскрытой на карте Испании. «Вот так атлас оставался раскрытым почти три года, — торжествующим тоном заявил дуче, — но теперь с этим покончено. Теперь я знаю, что я должен открыть в атласе очередную страницу». Десять дней спустя на рассвете итальянские вооруженные силы высадились в Албании. Албанцы не оказали серьезного сопротивления. Итальянская пресса, испытывая известные затруднения в подаче и пропаганде «динамики фашизма», так и не смогла решить, объяснялась ли скоротечность военных действий тем, что итальянские войска так блестяще сражались, или явилась следствием того, что албанцы приветствовали их в качестве освободителей от ненавистного короля. Тем не менее это была все же, как-никак, но победа. К вечеру Италия захватила то, что, по мнению Гитлера, было «плацдармом, с помощью которого можно будет неумолимо доминировать над Балканами».

За несколько дней до нападения на Албанию неуверенность Муссолини сменилась убежденностью и решимостью. «Он хладнокровен, — писал Чиано 5 апреля, — потрясающе хладнокровен». К 15 апреля военные действия в Албании были успешно завершены. Когда албанские делегаты прибыли в Рим, чтобы на торжественной церемонии вручить албанскую корону Виктору-Эммануилу, Муссолини, казалось, воплощал собой величественную монументальность. Зарубежная реакция на события в Албании уже не принималась в расчет и, как писал Чиано, было «яснее ясного, что протесты Великобритании предназначались для внутреннего употребления, а не для чего-нибудь еще». Получив послание Рузвельта с предложением о заключении перемирия на десять лет, Муссолини сначала даже отказался его читать. Когда дуче все же сделал это, то швырнув его в сторону, он презрительно заметил: «Результат детского паралича!»

В этот день в Риме находился Геринг. В Италию его направил Гитлер для того, чтобы он ознакомил Муссолини с последней информацией о состоянии подготовки Германии к войне и одновременно поставил дуче в известность о той твердой уверенности, с которой Германия готова рассмотреть «решение польской проблемы». Прежде чем сделать решительный шаг, неминуемо ведущий к войне, Гитлер горел желанием объявить всему миру, что Германия и Италия встанут плечом к плечу, объединенные эгидой военного альянса. Гитлер знал, что Италия все еще не является сильной военной державой — хотя, если верить генералу фон Ринтелену, военному атташе в посольстве Германии в Риме, бахвальство дуче почти убедило Гитлера в том, что Италия — гораздо сильнее, чем она была на самом деле. Гитлер нуждался в политической поддержке со стороны Италии и надеялся, что обнародование декларации о военном альянсе между Германией и Италией заставит западные демократии с прохладцей отнестись к выполнению своих обязательств перед Польшей. Именно поэтому фюрер поручил Риббентропу возобновить попытку и заполучить подпись Италии под соглашением о военном союзе. Чиано крайне неохотно отреагировал на демарш Риббентропа. Он опасался, что немцы «перестараются» в Польше и предпримут такие действия, которые повлекут за собой катастрофические последствия. Спустя пять дней после беседы Геринга с Муссолини, от Аттолико из Берлина пришло сообщение, предупреждавшее о том, что намерения Германии против Польши «в настоящее время достигли критической точки». Чиано, обративший внимание на то, что Геринг говорил о Польше «в той же самой тональности, что раньше об Австрии и Чехословакии», был серьезно обеспокоен и с сообщением Аттолико отправился к дуче в Палаццо Венеция. Но Муссолини был явно нерасположен к тому, чтобы глубоко вникнуть в ситуацию, сложившуюся с Польшей. Военные триумфы в Испании и Албании освежили его вкус к победам. Он пришел в восторг от сообщения Чиано о том, что посол Нидерландов нанес визит во дворец Киджи, чтобы выразить озабоченность голландского правительства по поводу сообщений о намерении Германии и Италии осуществить между собой раздел Европы. «Я, — заявил дуче, словно подтверждая опасения посла Нидерландов, — тренирую Италию к войне». И тем не менее, несмотря на свой воинственный настрой, Муссолини, в те часы, когда он был способен здраво размышлять, понимал, что Италия еще не готова к войне. Он поручил Чиано провести встречу с Риббентропом, чтобы выяснить, как далеко намерена пойти Германия и как скоро она предполагает приступить к конкретным действиям; одновременно Чиано следовало убедить Риббентропа в том, что Италии нужны, по крайней мере, еще три мирных года.

«Германия, — заверил Риббентроп Чиано, когда они встретились в Милане 6 мая, — также заинтересована в поддержании мира, который должен сохраняться не менее четырех-пяти лет».

Риббентроп находился в необычно хорошем расположении духа. Чиано, еще в октябре записавший в дневнике наблюдение о Риббентропе, как о «тщеславном, легкомысленном, словоохотливым и бестактном человеке» и с удовольствием процитировавший замечание Муссолини о том, что достаточно взглянуть на голову Риббентропа, чтобы тут же понять, как мало в ней мозгов, на сей раз довольно легко нашел с ним общий язык. После совместного с Риббентропом обеда в отеле «Континенталь» Чиано позвонил дуче и проинформировал его о том, что, хотя Гитлер и преисполнен решимости возвратить Данциг, тем не менее, в целом, немецко-польские переговоры идут нормально, и немцы согласились с тем, что мир на ближайшие несколько лет должен быть сохранен. Воодушевленный этой умиротворяющей информацией и, в то же время, раздраженный сдержанным приемом, оказанным жителями Милана Риббентропу, Муссолини приказал Чиано выступить с заявлением, в котором о военном альянсе между Германией и Италией объявлялось как об уже существующем.

21 мая Чиано прибыл в Берлин на торжественную церемонию подписания договора о военном союзе, который Муссолини сначала предложил назвать «Пактом Общей Крови», но позднее он стал известен всему миру, как «Стальной пакт». В тот же вечер на банкете в посольстве Италии Чиано от имени итальянского правительства вручил Риббентропу орден Аннунциата. В момент награждения Риббентропа Геринг незаметно вышел в столовую, где поменял на столе именные карточки, чтобы оказаться во время обеда сидящим, вместо Риббентропа, справа от Чиано. Вернувшись в зал для приемов, Геринг увидел, как собравшиеся вокруг министра иностранных дел Германии гости с восхищением рассматривали орденскую цепь на шее Риббентропа и сам орден, дававший право его владельцу именоваться кузеном короля Италии. Полагая, что если кто-то и должен был быть награжденным, так это только он сам, Геринг чуть ли не со слезами откровенного разочарования публично устроил сцену, заявив, что орден и орденская цепь по праву должны принадлежать ему. Чиано с большим трудом удалось уговорить его не покидать банкет. На следующий день, когда в помещении Имперской канцелярии состоялась впечатляющая церемония подписания «Стального пакта», Геринг, так и не пришедший в себя после нанесенной ему обиды, всякий раз отворачивался от проходившего мимо него Риббентропа. Гитлер, с другой стороны, находился, как никогда, в благодушном настроении и выглядел почти счастливым. Он был, как всегда, многословен и надоедлив и, по мнению Чиано, имел вид постаревшего и уставшего человека. Ходили слухи о его интимном и всепоглощающем увлечении прелестной двадцатилетней девицей по имени Зигрид фон Лаппус, обладавшей «великолепной фигурой», но, хотя вокруг его глаз и образовались новые глубокие морщины, Гитлер вел себя, тем не менее, «совершенно невозмутимо». У него были веские причины быть довольным. Подписанный «Стальной пакт» оказался далеко не оборонительным союзом, как это предлагал Муссолини прошедшей зимой. Его сущность вкратце резюмирована в статье III: «Если, вопреки желаниям и надеждам договаривающихся сторон, случится так, что одна из них окажется втянутой в военные действия с третьей державой или державами, то другая договаривающаяся сторона придет к ней на помощь и в качестве союзника окажет ей поддержку всеми своими вооруженными силами на суше, море и в воздухе». В этой статье, как во всем тексте «Стального пакта», не было упоминания о том, что военная помощь не должна оказываться в случае агрессивных военных действий одной из договаривающихся сторон. Ясно, что для Гитлера «Стальной пакт» являлся прелюдией к войне.

32
{"b":"11895","o":1}