Лебо – художник.

Байяр – электромонтер.

Маршан – делец.

Полицейский.

Монсо – актер.

Цыган.

Официант.

Майор.

Первый сыщик.

Старый еврей.

Второй сыщик.

Ледюк – врач.

Капитан вишийской полиции.

Фон Берг – князь.

Профессор Гоффман.

Мальчик.

Ферран – хозяин кафе.

Четверо арестованных.

Место действия – Франция, Виши, камера предварительного заключения. Время действия – 1942 год.

Справа – коридор; он поворачивает к невидимому выходу на улицу. В глубине – выгородка с двумя грязными окнами; быть может, там была контора или просто комната, слева из нее ведет дверь.

Перед выгородкой стоит длинная скамья. Впереди – пустая авансцена. Непонятно, что здесь было прежде, но это похоже на склад, арсенал или часть вокзала. По обеим сторонам скамьи – два небольших ящика. Свет постепенно зажигается. На скамье сидят шестеро мужчин и мальчик лет пятнадцати; их позы выражают характер и общественное положение каждого. Все они застыли, как музыканты небольшого оркестра, готовые начать концерт. Когда сцена освещается полностью, этот живой фриз приходит в движение. По-видимому, все они не знают друг друга и встретились случайно – им очень интересно знать, кто сидит рядом, хотя каждый прежде всего поглощен собой. Но главное, что ими владеет, – это тревога и страх, им хочется сжаться и стать как можно неприметнее. Только один из них – Маршан, хорошо одетый делец, – часто поглядывает на часы, вытаскивает из карманов какие-то бумажки и визитные карточки, у него вид человека, которому попросту некогда. Первым не выдерживает Лебо – неопрятный бородач лет 25, его мучают голод и беспокойство; шумно вздохнув, он наклоняется вперед и опускает голову на руки. Другие, посмотрев на него, отводят глаза.

Лебо исполнен такого страха, что держится вызывающе.

Лебо. Эх, выпить бы чашечку кофе. Хоть глоток!

Никто не отзывается. Он поворачивается к сидящему рядом Байяру. Это его ровесник; он бедно, но чисто одет, в его облике чувствуется какая-то суровая сила.

(Доверительно, вполголоса.) Может, хоть вы понимаете, что тут происходит, а?

Байяр (качая головой). Я просто шел по улице.

Лебо. И я тоже. Было у меня предчувствие: не ходи никуда сегодня. А я вышел. Ведь неделями на улицу носа не показывал. А сегодня вышел. Да и дела никакого не было, некуда было идти. (Оглядывает соседей справа и слева, Байяру.) Их схватили так же, как нас?

Байяр (пожимая плечами). Я и сам здесь всего несколько минут – вас привели тут же, следом.

Лебо (обводит взглядом остальных). Кто-нибудь здесь понимает, что это значит?

Они пожимают плечами и отрицательно качают головой. Лебо оглядывает стены, потолок, потом говорит Байяру.

Это же не полицейский участок, а?

Байяр. Как будто нет. Там всегда бывает письменный стол. Должно быть, заняли какое-то пустое помещение.

Лебо (продолжая озираться с тревожным любопытством). А выкрашено, как полицейский участок. Наверно, их во всем мире красят в одну краску. Цвет дохлой устрицы с прожелтью.

Молчание. Взглянув на притихших соседей, он принуждает себя тоже замолчать. Но это невозможно, и он с кривой улыбкой снова обращается к Байяру.

Знаете, уж лучше, кажется, быть настоящим преступником. Хоть была бы какая-то ясность.

Байяр (не принимает шутки, но сочувственно). А вы не волнуйтесь. Не внушайте себе всякой всячины. Скоро все выяснится.

Лебо. Дело в том, что я не ел со вчерашнего дня. С трех часов. Когда хочешь есть, все воспринимается острее, вы замечали?

Байяр. Я бы дал вам поесть, да забыл дома завтрак. Как раз возвращался за ним, когда они меня взяли. Сядьте поудобней, успокойтесь.

Лебо. Я нервничаю… Понимаете, я вообще человек нервный. (С негромким, боязливым смешком.) Даже до войны был нервный.

Усмешка сходит с его лица. Он ерзает на скамейке. Остальные ждут со сдержанной тревогой. Лебо замечает добротный костюм и уверенную позу Маршана, сидящего в начале цепочки, ближе всех к двери. Наклоняется вперед, чтобы привлечь его внимание.

Извините!

Маршан не оборачивается. Тогда Лебо издает пронзительный, но негромкий свист. Маршан возмущен, он медленно поворачивает голову.

Вас тоже схватили таким манером? На улице?

Маршан отворачивается, ничего не ответив.

Послушайте, господин!

Маршан не откликается.

Виноват, молчу!

Маршан. Чего ж тут понимать – обычная проверка документов.

Лебо. А-а.

Маршан. За этот год в Виши понаехало столько всякого народа. Тут, видно, уйма шпионов и еще бог знает кого! Обычная проверка документов, и все.

Лебо (оборачиваясь к Байяру, с надеждой). Вы тоже так думаете?

Байяр (пожимает плечами, ему явно не верится, что дело обстоит так просто). Понятия не имею.

Маршан (Байяру). Ну что вы! Кругом тысячи людей с подложными документами – кто этого не знает? В военное время это недопустимо!

Остальные с беспокойством поглядывают на Маршана – его уверенность в своей безопасности им не передается.

Особенно теперь, когда власть переходит в руки немцев, порядки будут строже, это неизбежно.

Молчание. Лебо снова обращается к Маршану.

Лебо. А в вас разве нет… этого самого душка?

Маршан. Какого душка?

Лебо (оглядывает остальных). Ну, вроде… не та национальность?

Маршан. Не вижу, чего бояться, раз документы в порядке. (Отворачивается, показывая, что разговор окончен.)

Снова воцаряется молчание. Но Лебо не может сдержать тревоги. Он изучает профиль Байяра, потом поворачивает голову к соседу по другую руку и начинает разглядывать его. Снова повернувшись к Байяру, тихо говорит.

Лебо. Послушайте… вы ведь… испанец, правда?

Байяр. Да вы что? С чего вы задаете такие вопросы, да еще здесь? (Отворачивается.)

Лебо. А что мне делать, сидеть, как бессловесной скотине?

Байяр (ласково кладет ему руку на колено). Дружище, брось-ка ты нервничать.

Лебо. По-моему, нам каюк. По-моему, всем испанцам в Виши теперь каюк. (Сдерживая крик.) В 1939 у меня была американская виза. До вторжения. Я уже держал ее в руках…

Байяр. Успокойся… может, это в самом деле только формальность.

Краткое молчание.

Лебо. Послушай…

Наклоняется к Байяру и что-то шепчет ему на ухо. Байяр бросает взгляд на Маршана и пожимает плечами.

Байяр. Не знаю, может быть, а может, и нет.

Лебо (отчаянно стараясь говорить весело, по-приятельски). Ну, а как насчет тебя самого?

Байяр. Ты брось задавать идиотские вопросы! Не валяй дурака.

Лебо. Я и есть дурак, а ты? В 1939 мы совсем собрались ехать в Америку. И вдруг мамаше взбрело, что она не может бросить свое имущество. Вот я и сижу здесь из-за какой-то никелированной кровати и дерьмовых кастрюлек. И упрямой, невежественной женщины.

Байяр. Все не так просто. Ты лучше подумай, почему это происходит. Человек должен понимать, почему ему плохо.

Лебо. Да что тут понимать? Если бы мамаша…

Байяр. Дело не в мамаше. Монополии захватили власть в Германии. Они хотят поработить весь мир. Вот почему мы здесь.

Лебо. Я ведь не философ, но я знаю свою маму, и я здесь из-за нее… А ты похож на тех чудаков, которые смотрят мои картины и спрашивают: «Что это значит, а вон то что значит?» Смотрите, и все тут, не спрашивайте, что это значит. Ты не Господь Бог, чтобы понимать, что все это значит. Иду я сейчас по улице, рядом со мной останавливается машина, из нее выходит человек, измеряет мой нос, мои уши, мой рот, и вот я сижу в полицейском участке – или черт его знает где, – и это вам сердце Европы, вершина цивилизации! А ты понимаешь, что это значит? Был Рим, были греки, был Ренессанс, а теперь… ты понимаешь, что все это значит?