Пара хранила обычное для пассажиров из неколебимых мещан отрешенно-скептическое выражение лица.

– Ужас что, – продолжила неугомонная женщина, – ужас куда я еду. Не возражаете, я коньячку? Маму хоронить еду. Мама моя допилась, повесилась! В Луге. Главное дело, я ей говорю – съезжу в Москву на пару дней с внучкой, а она мне – ну, поезжай. Потом звонит, звонит, чтоб мы вернулись, а у нас дела, понимаете, мы папашу нашего разыскивать в столицу приехали, девочке шестнадцать лет. Пара дней – не пара дней, хлопочем, мама звонит, ругается. И потом она запила дней на десять, представляете? И я не знаю, что ей там померещилось, какие там черти ее обуяли… я еще коньячку, извините. Звонит эта ее главная подружка, с которой заборы красили, – ты виновата, ты виновата. Ну здрасьте пожалста, я виновата! Да откуда? Каким боком? Меня близко не было. А что она снялась пьяная, так это Тамарка виновата, а не я. Не видели такую программу? А, вы работаете в это время… Сочувствую. Мы выступали с дочкой в программе по проблемам детей… А эта Тамарка тоже дура непаханая. Я виновата! Я по Москве бегала, дочь устраивала, я квартиру, я работу, я все, пока Валентина Степановна вздумала водярой себе голову заливать до помрачения. Повесилась! Это она мне назло. Это мне вилку в бок – вот, дочка, подарок тебе. Вот я буду теперь к тебе каждую ночь приходить и в глаза твои обоссанные смотреть… Это она так выражалась, пардон. Давай, мама, приходи-приходи, мы встретим. Хуже, чем ты мне сделала, уже не сделаешь! Мама называется родная. Как враг, хуже врага. Родные, да. Одно название… Никаких нет родных! Все чужие! Чужие! Чужие! – закричала Карантина, сотрясаясь от конвульсивных рыданий.

Персоналу пришлось мучительно и подробно выводить ее из ресторана, но на ходе поезда это никак не отразилось.

Поезд шел по расписанию.

2008–2009

*

notes

Примечания

1

Катаржина считает дни недели по-французски и называет среду – mercredi, день Меркурия – merdedi, то есть «день дерьма».