Этот разлад я потом еще не раз ощущала в своей жизни, когда что-то темное, невидимое, незнакомое, казалось, подбирается ко мне, и каждый раз, как и тогда, победу одерживало желание пережить необычное, узнать нечто особенное.
Я со всех ног бросилась к канаве, а мои пернатые друзья, громко гогоча, отправились следом за мной. Сердце мое замирало.
Быть может, я и не добежала бы до цели и повернула с полпути назад, если бы крик не прервался так же внезапно, как и возник. Тогда я призвала на помощь все свое мужество и, сама не знаю как, подошла к краю канавы. Там я увидела, что под одним из деревьев лежит большая обезьяна.
Может, она упала сверху? Но разве обезьяны падают с деревьев? Я осторожно приблизилась к ней. Она не шевелилась. Из ее плеча торчала стрела.
Обезьяны причиняли много вреда на полях дурры, и Параху приказал своим людям стрелять в них отравленными стрелами. Вероятно, эта тоже погибла от такой стрелы. Я уже ничем не могла помочь обезьяне и повернулась, чтобы уйти, но вдруг заметила, как что-то на ней шевелится. Это был малыш! Он крепко вцепился в шкуру матери и как раз поднял голову. У него были живые глаза, и он смешно поводил носом. Затем он снова прижался к груди матери, и вскоре опять раздался тот же жалобный стон.
Тогда я собралась с духом, подошла и схватила зверька за загривок. Я боялась, что он уцепится за шкуру мертвой матери и не захочет ее выпустить. Однако мне удалось – легче, чем я думала, – оторвать его от холодной материнской груди и взять на руки. Малыш сразу же крепко обхватил меня за шею, даже сделал мне больно. Так я принесла маленькую обезьянку домой.
Мать хотела отобрать ее у меня, ибо ее вовсе не радовала мысль делиться нашей скудной едой еще с одним существом. Но я так жалобно плакала, что она в конце концов разрешила мне оставить малыша. Вероятно, она втайне надеялась, что он скоро погибнет, так как он был совсем маленький, а ведь даже человеческое дитя трудно выкормить без матери. Но я разжевывала зерна дурры и финики и кормила его. И он вырос, стал красивым самцом и очень привязался ко мне.
Я обучила его некоторым фокусам. Вскоре он уже умел вставать на задние ноги и ходил так забавно, будто канатоходец по канату. Он колол камнем орехи пальмы дум, прыгал через мои вытянутые руки и приносил назад все палки, которые я бросала. Он стал всеобщим любимцем, и даже Ити смотрела сквозь пальцы на его дурачества. Но однажды я на него разозлилась и здорово поколотила за то, что он задушил гусенка. Едва я его выпустила, как он убежал, и я уже думала, что он больше не вернется, и раскаивалась в своей строгости. Однако через некоторое время, когда я сидела в траве, он вприпрыжку подбежал ко мне и бросил несколько фиников. Затем искоса, с приличного расстояния, он посмотрел на меня и отскочил в сторону. Но когда он снова принес мне финики, я позвала его и в знак примирения потрепала за густую гриву, которой уже обросла верхняя часть его туловища.
Этот случай оказался вдвойне полезным. Никогда больше обезьяна не причиняла вреда гусятам и к тому же стала часто приносить мне финики и орехи пальмы дум, что было очень кстати, ибо моя пища оставалась довольно скудной.
Вероятно, через какое-то время мне бы доверили пасти коз, но тут произошло событие, которое целиком изменило мою жизнь.
Однажды вечером я со своей гусиной ватагой возвращалась домой. За мной не спеша двигалась обезьяна, как она это обычно делала по вечерам, тогда как утром она весело бежала впереди. Вдруг я услышала громкие голоса, и последние лучи солнца осветили странную картину. У берега, перед нашей деревней, стояло пять кораблей. Каждый из них был выше восьми наших хижин, поставленных одна на другую. Мужчины в диковинной одежде, какую мне еще никогда не доводилось видеть, ставили шатер, который тоже был гораздо больше наших жилищ.
Я быстро загнала гусей и присоединилась к людям, которые окружили чужеземцев, глазели на них и пытались с ними объясниться при помощи знаков и криков. Я увидела, что среди них находится и наш господин, а позади него стоит Ити. Один из чужеземцев, очевидно, знавший наш язык, разговаривал с Параху. Но и ему приходилось довольно часто прибегать к помощи рук, когда Параху смотрел непонимающе.
Мне бы очень хотелось узнать, о чем там шла речь, но меня оттеснили в сторону. Здесь собиралось все больше и больше мужчин и женщин, вернувшихся домой с полей и лугов. Ведь дело происходило вскоре после сезона больших дождей. Трава стояла в полном соку, и скот находил достаточно корма неподалеку от деревни. На ночь его запирали в загоне. Благодаря этому оба мои брата могли несколько недель ночевать в хижине матери, пока не будет стравлена трава на первой террасе и животных не придется перегонять дальше, туда, где пастухи станут жить рядом с ними в шалашах. В иной год, когда дожди запаздывали, пастухи дрались с соседними племенами из-за оставшихся выгонов и еще не иссякших колодцев. Поэтому мать всегда боялась, вернутся ли ее сыновья, боялась, чтобы духи гор не оказались такими же жестокими, как духи воды. Но каждый раз они возвращались и с каждым разом оказывались все выше, сильнее и нелюдимее. Ведь жизнь пастухов была сурова.
В этот вечер я встретила их, когда отошла от толпы людей, собравшихся вокруг нашего господина и его жены, и направилась на берег. Там тоже было полно народа. Чужеземцы носили с кораблей тяжелые ноши с диковинными вещами и раскладывали их на берегу. Я заметила, как у моего младшего брата разгорелись глаза, когда он увидел посыпавшиеся на песок кинжалы и топоры. Он спросил:
– Откуда вы прибыли в нашу страну? Уж не упали ли вы с неба? Вы прибыли по воде или по суше?
Человек, к которому он обращался, не понял его. Он только весело рассмеялся и стал снимать свою ношу. Тогда брат подхватил ее и помог чужестранцу.
Мне бы никогда не пришло в голову, что и у меня на шее будет красоваться ожерелье, подобное тем, что блестели на одном из больших столов, расставленных чужеземцами. Правда, я тоже носила ожерелья, но они были сделаны из красных ягод или цветов, которые так быстро вяли! И только на жирной шее Ити я видела по праздничным дням золотое ожерелье. Оно было на ней и сегодня: круглые золотые пластинки, величиной с ладонь ребенка, держались на трех толстых, грубых цепях – все это было так же неуклюже и громоздко, как она сама.
Вплоть до того дня ее ожерелье казалось мне воплощением самого великолепия. Но теперь, когда я увидела сверкающие сокровища чужеземцев переливающиеся разноцветные ожерелья, золотые браслеты в виде свернувшихся змей, кольца, к которым были подвешены жуки из зеленых и красных камней, только теперь я поняла, что существовали на свете вещи, о которых я не имела ни малейшего представления и рядом с которыми все, что я видела раньше, выглядело жалким и убогим.
Последней с одного из кораблей доставили самую тяжелую ношу. Она давила на плечи нескольких мужчин, почти сгибавшихся под нею. Когда, наконец, они опустили ее на землю и поставили неподалеку от столов, я увидела, что это были мужчина и женщина: женщина со стройным и гладким телом и прекрасным лицом, голова мужчины украшена высокой двойной короной странной формы. Я ждала, что эти фигуры начнут двигаться и заговорят, но они оставались застывшими и безмолвными. Цвет кожи у них был не коричневый, а почти черно-серый. Я задрожала, когда они взглянули на меня сверху неподвижными глазами, такими мертвыми и все же живыми. Мне захотелось повернуться и убежать, но я не смогла этого сделать, так как вокруг меня собралась огромная толпа, которая так близко подвинула меня к этим фигурам, что я прикоснулась к ним своим нагим телом. В сильном испуге я вздрогнула: ведь это был камень, гладкий, холодный камень, и его коснулась моя теплая кожа! Но разве существовали люди из камня? Или, может быть, это боги?
Потом подошел Параху со своей женой. Они приблизились к столу, и толстые руки Ити стали рыться в кольцах и браслетах, но ни одно из украшений не годилось ей, чем она была очень огорчена. Но тем довольней казался Параху, пощипывавший свою острую бородку. Если его воины будут вооружены такими боевыми топорами и кинжалами, какие он видел здесь, они смогут отстоять любое спорное пастбище. Он поманил своих людей и приказал им принести то, что хотели получить взамен чужестранцы: смолу ладана и бивни слонов, шкуры пантер и черное дерево, краску для глаз и даже белое золото, которое ему привозили из страны Аму.
