— Какой же это момент истины? Может, мы его замочим просто? Миша, тебя загрызут бродячие собаки. Правда, мы собак-актеров не найдем. То есть найдем, конечно, но его же реально загрызут.
«Шива разрушитель», — пропела Настя и начала кружиться по комнате, расставив в стороны руки.
— Мы потеряли коллегу! Коллега, нам нужен ужас! Чего люди боятся?
— Бородавок на гениталиях. Знаешь, побаиваются.
— Не знаю, никто из моих знакомых этого не боится. Так чего люди боятся? В тюрьму бояться попасть.
— Ну, ты как насильник должен попасть!
— Вообще-то да.
— Но тебя оправдают!
— Да, закончится тогда все сценой суда. Меня осудили там на тысячу лет и последнее слово…
«И две тысячи лет война, война без особых причин…», — пропела Настя.
— И спрашивают: ну почему ты ее изнасиловал? А я говорю: потому что я ее любил. И меня тут же оправдывают. Слушайте, а я могу несколько раз Катю изнасиловать?
— У нас дублей будет много. Вообще ты должен мне давать взятки за такие вещи. Такой дал мне бабла, а я: «Дурочка! Ты забыла! По сюжету тебя трахают не один раз, а три!» Про это мы тоже снимем отдельный фильм: про коррупцию в кинематографических кругах.
— Я, кстати, слышал в метро одну фразу, ты ее можешь сказать как утомленная жизнью молочница. У тебя будет всего одна реплика за фильм. Такая: «Я дала врагу народа». Кстати, а вы помните, была такая считалочка. «Ехала машина темным лесом за каким-то интересом, инти-инти-интерес выходи на букву «С», а на буквочке звезда, здесь не ходят поезда…». Жесткая считалочка, я всегда все эти штуки пытался представить.
— Давайте снимем по этой считалочке кино! — предложила Настя.
— Давайте лучше вернемся к сцене изнасилования.
— Да что ж ты мусолишь ее все время? Снимем и все!
— А может, мы ее тогда прямо сейчас снимем?!
— Нет, я не могу с этим человеком работать, — возмутилась Настя. — Правильно Лена говорит, ты животное! Иди лечебный чай пей!
Фильм решили снимать вечером. Катя долго собиралась, примеряя перед зеркалом то один наряд, то другой. Сначала облегающее черное платье, потом что-то невообразимо цветастое и подростковое, потом еще что-то, еще и еще.
— А чулки подходят? — спросила она, примеряя очередной наряд. — Тебе нравятся?
— Да, неплохие.
— Знаешь, я обязательно разрешу их кому-нибудь на мне разорвать… — сказала Катя, — Какому-нибудь красавцу-мужчине. Или вообще, кому угодно: первому встречному. Мне раньше очень хотелось выйти на улицу и отдаться первому встречному. И сейчас я готова любому. Но только не тебе!
— Рад за тебя.
Катя надела короткую вязаную кофточку, обтягивающие бирюзовые шорты и малиновые туфли с завязками, которые высоко взбирались по голени. Она критически осмотрела себя в зеркале и явно осталась довольна результатом.
— А вот так хорошо?
— Отлично! — одобрил Макар. — Потрепанная юная шлюшка собирается на свой первый бал в пельменной.
— Ой, Макар, оставь эти свои неудачные попытки принизить меня ради своих непонятных целей…
— Катя, ты себя переоцениваешь. Ты самая обычная скучная девчонка, возомнившая о себе непонятно что. А так, ничего особенного. Ну, на одну ночь, ну может на две.
— Да, конечно! Расскажи это кому-нибудь другому.
Макар пожал плечами и направился в ванную, но стоило ему включить воду, как из коридора вновь раздалось:
— Макар! Макар! Скорее иди сюда! Ну, скорее же ты!
— Что на этот раз?
— Я теперь похожа на рысь.
Она и правда была похожа на рысь — хвостики у только что заплетенных косичек лежали на голове как кисточки на ушах у рыси.
— Я посмотрела на себя в зеркало и сказала сама себе, что я страшная рысь. А потом сама на себя обиделась, что я так сказала.
— С ума сойти.
В дверь постучали — долго и сильно.
— Але! — раздалось оттуда. — Что за бардак на площадке? Почему никто не готов? Всех уволю!
На пороге стояла баба с молоком. Настя полностью преобразилась: на ней был безразмерный балахон, под который в районе груди и живота она напихала тряпок, в руках авоська, на голове же красовался мятый и неряшливый берет малинового цвета — не то дань профессии режиссера, не то все настоящие молочницы, по мнению Насти, должны были ходить в таких.
Позади нее стоял смущенный Миша, замотанный в длинные куски полиэтилена (плечи его были залиты кетчупом, уже подсохшим на солнце) и бледная Бяша в свадебном платье, явно взятом на прокат и не раз уже бывшем в употреблении.
— Артисты они, блин, — продолжала возмущаться Настя, — шесть вечера уже, скоро солнце сядет, а они еще не одеты. Всех уволю, будете в провинциальных театрах юного зрителя алкоголиками работать.
— Мы не умеем.
— Научитесь. У меня папа тоже поначалу не умел, а потом проработал алкоголиком двадцать лет на хлебозаводе. Отпускать на пенсию даже не хотели, уговаривали остаться на полставки. Все, хватит, хватит прихорашиваться уже, идем. И возьмите на пару дней вещи — зубные щетки там, анальные шарики, чего вам там нужно, я не знаю.
— Зачем?
— Как зачем? Мы же не успеем за сегодня все снять, еще дня два хотя бы нужно.
— А мы разве не здесь будем снимать?
— Нет, тут слишком семейно все: парочки, толстопузы в шортах, дети. У нас же сейчас про девственницу фильм, так что надо заигрывать с молодежной аудиторией. Тут есть правда, я знаю, колоритная дискотека, но я ее пока поберегу — будем там потом снимать фильм «Суперхач», про супергероя Ашота в спортивных штанах, который всех спасает. Ну, там, хулиганы к девушке пристают, а суперхач их раскидывает. Я уже все придумала. Там главная сцена будет, как он одевается, типа как Шварценеггер в «Коммандо», вот так же и Ашот будет: белые носки натягивает, туфли, пылинку щелчком сбивает с плеча, и все под героическую музыку.
— Так куда мы поедем-то? — спросила Катя. — Далеко?
— Не, тут минут двадцать пять на машине. Там отличное место — настоящий диснейленд для наркопьяни. Туда сначала завозят голых девушек и бухло, а потом запускают вот таких как ты, Миха. И причем все это огорожено и вход-выход по пропускам, чтобы никто из асоциальных мерзких типов не слинял и не мешал жить цивилизованным гражданам.
На улице остановились у палатки: Миша разволновался перед съемкой и, чтобы успокоиться, решил купить сигарет. Чуть ли не половину пачки занимала антитабачная реклама — не только надпись о вреде курения, но и фотография, наглядно (в основном, на примере внутренних органов) демонстрирующая, к чему эта привычка может привести. Продавщица протянула Мише пачку с довольно невнятным, но особо отвратительным изображением и надписью «Курение вызывает импотенцию».
— А м-можно мне д-другую? — спросил Миша, немного повертев пачку в руках — Н-н-не с импотенцией.
— А с чем вам тогда?
— Н-ну, я не знаю. С раком л-легких хотя бы.
— С раком больше нет, их быстро разбирают, — заметила продавщица. — С пороками сердца еще остались. Будете брать?
— Хорошо, д-давайте с пороками.
Вокруг разливался спокойный украинский вечер, со всеми его цикадами, акациями и легким горячим ветром над степью. Настя-режиссер вышла на дорогу и быстро поймала машину. Пришлось немного поторговаться с водителем — он сначала требовал надбавки за пятого, лишнего пассажира, но сразу было видно, что Настя ему очень понравилась, и он довольно быстро сдался.
Водитель оказался классическим бомбилой-кавказцем лет шестидесяти, с короткой седой щетиной и веселыми прищуренными глазами. Он одобрительно окинул взглядом пышные формы Насти-режиссера под балахоном, остановившись на левой груди, в которую было напихано больше тряпок, чем в правую, и спросил:
— С дэтми атдахнуть приэхали?
— Да уж, — хмуро кивнула Настя на сидящих сзади, — с дармоедами своими… Давно ли сама молодухой была, да жизнь не спрашивает — пролетела в один миг, ничего и заметить не сумела. Сами знаете, как оно-то бывает, — Настя глубоко вздохнула и положила авоську на колени, молочные бутылки при этом звякнули друг о друга.
