Миша не очень понимал, где он. Вокруг были странные металлические конструкции, искусственные пальмы с тростником вместо листвы, асфальтовые дорожки, ветер с песком.

— Не знаю, брат, — сказал Миша, ни разу не заикнувшись, — все это было уже, вот эта самая минута, она была с нами очень много раз, когда ты говорил мне про актрис. Если бы я нашел нужные слова, брат, я бы объяснил тебе, что я имею ввиду, но, я надеюсь, ты понимаешь без слов меня.

— Брат значит? — обрадовалась Настя-режиссер. — Ништяк! Подожди, не теряй мысль, я сейчас включу камеру.

Мимо них прошла девушка в костюме медсестры: с зеленовато-бледным лицом, рот она придерживала ладонью.

— Медсестре плохо, — пояснила Настя. — Слушай, пойдем-ка к бару, соберем всех остальных и решим, что дальше делать.

В баре спали все: и бармены, и посетители, положив головы на барную стойку. Только неутомимая Надя, на которой держался весь мир, что-то высчитывала в толстой тетради с колонками цифр.

— Ладно, давай, что ты там говорил про минуту, которая все время повторяется? — спросила Настя-режиссер, наводя на Мишу объектив.

Тот посмотрел в стекло странного глазастого устройства:

— Нам нужно ехать к студенту Медноногову на Петроградку, поскольку мы обещали ему вчера явиться, и эта самая минута была уже миллион раз. Но намного важнее то, что, — он подумал немного, — я уже не могу сказать тебе что.

— Понятно, — заскучала Настя, — нет, это правда все очень интересно, но… Но шел бы ты лучше Миша, проспался… О, зырь, Макарыч.

Потерянный Макар шел по пляжу, обходя валяющиеся на песке парочки, изможденные танцами. Он и сам уснул, когда начинался рассвет, а проснувшись не нашел рядом никого — а главное, Кати. На душе было тревожно: она всегда раньше была рядом, чтобы ни случилось, и что бы ни говорила сама. Помимо тревоги все сильнее разгоралась и ревность — интуиция подсказывала, что далеко не беспочвенная. Каким глупым и смешным кажется это чувство со стороны, и в какого всесильного алчного монстра превращается, поселившись у тебя внутри.

Макар вспомнил, как они ехали сюда на поезде, едва успев на пересадку в Джанкое — дали взятку проводнику. Катя спала, лежа на животе, на нижней полке в футболке и своих любимых коротких бирюзовых шортах, а он — на верхней, уже несколько часов глядя на нее. За окном проносились акации, деревни, железнодорожные мосты, реки, товарные поезда, капсулы-цистерны которых хотелось нанизать на нить, чтобы получилось ожерелье. Мимо прошла группа школьников, класс седьмой или восьмой, они ехали из летнего лагеря домой. Большая часть школьников, и девочек и мальчиков, шли, опустив глаза к полу, стесняясь остальных пассажиров. Но двое парней, один не по годам развитый тинейджер, а другой, смуглый, южных кровей бросили долгие жадные взгляды на Катю. Всех их хотелось убивать — всех, кто хотя бы просто позволил себе посмотреть на нее.

"Мне раньше очень хотелось выйти на улицу и отдаться первому встречному", — вспомнил Макар ее слова. — "И сейчас я готова любому. Но только не тебе!"

— Вы не видели Катю? — нервно спросил он, подойдя к участникам съемочной группы.

Миша непонимающе поднял глаза на Макара, словно и его видел в первый раз — похоже, он все еще был веке в девятнадцатом, где ему срочно нужно было ехать к студенту Медноногову на Петроградку.

— Я видела, — кивнула Настя.

— А где она?

— Ушла пару часов назад с двумя мужиками. Ты уснул, а она ушла. Один — качок какой-то стремный, большой и волосатый. А второй — тот парень, который с вами коктейль придумывал. Мне он сразу не понравился, скользкий и ушлый какой-то. Пока ты спал, он ей все время комплименты отвешивал и вился вокруг как хлыщ — знаешь, как такой, из черно-белых фильмов, напомаженный и с тонкими усиками. Ну вот, они под конец шептались-шептались о чем-то, а потом ушли. Я тебя хотела разбудить, но потом решила, что не мое это дело, сами разбирайтесь…

Макар с убитым видом сел за стойку рядом с остальными. Надя возилась в баре, укрывая полиэтиленом все, что могло намокнуть: с утра было штормовое предупреждение, и со стороны моря сейчас ползла жирная темная туча, которую подсвечивали иногда снизу всполохи молний. Во время сильного дождя крыша бара протекала, несмотря на то, что сверху было еще одно заведение.

— Проблемы с девчонкой? — спросила она вдруг Макара.

— Типа того.

— Забей. Поверь, все фигня. Знаешь, когда у меня случается какое-то дерьмо, я сразу думаю, какой глупостью это будет казаться уже даже через пять лет.

— Он до стольки не доживет, — засмеялась Настя.

— Нет, правда помогает. Я всегда представляю архивные видеозаписи встреч со студентами Политеха шестидесятых или семидесятых годов, не помню точно — их иногда показывают по телику. Там они все такие смешные, обсуждают, как нужно правильно жить, спорят, кричат, отстаивают свою точку зрения. Короче вселенские вопросы решают. Для них все важно. А сейчас спроси любого из них: он скажет, блин, какая чушь, я был идиотом. Вот и представь, что тебя сейчас точно также снимают, а потом ты это увидишь в черно-белой записи через несколько лет, когда и модные прически станут другими и все на свете уже миллион раз перевернется с ног на голову и обратно. Глупость, да и только.

Надя грустно улыбнулась и стряхнула ладонью со стойки разноцветные звездочки и полумесяцы из фольги, которые раскидывали ночью.

— Надя, а он ведь правду про тебя сказал…

— Кто?

— Да этот ваш завсегдатай.

— А что он сказал?..

— Макар! — закричала Настя. — Вон они идут, не парься, жива твоя принцесса!

Катя и завсегдатай бара «69» шли к ним по берегу, обнявшиеся и счастливые, от «Камасутры» — крытой зоны с небольшими раздельными номерами, где пляжные парочки могли утолить мимолетную страсть.

— Привет! — помахала им рукой Катя.

— А где вы были? — спросил Макар, когда они поравнялись с ними. Постарался сделать голос как можно более спокойным, но вышло так себе.

— Угадай! — засмеялась Катя.

Завсегдатай бара «69» похлопал Макара по плечу:

— Плохим — все, хорошим — ничего! Правда жизни, мужик…

Солнце поднималось все выше, не обращая внимания на приближающийся шторм. Надя подумала, что, наверное, будет красивый слепой дождь, когда гроза, она должна быть быстрой и сильной, пройдет над ними. И что, наверное, через пять лет прически изменятся, а солнце останется все тем же, и только оно и не будет выглядеть смешным на черно-белой пленке. Да и через семьсот лет, когда ничего уже вокруг не будет, кроме диких племен, поклоняющихся солнцу. Кто сказал, что оно должно потухнуть? Студенты Политеха и MTI? Чушь и глупость.

— На самом деле, мы тебя пытались разбудить, — сказала Катя Макару. — Недолго, но пытались.

Настя незаметно наклонилась за барную стойку и достала оттуда нож, которым бармены разрезали лимоны и апельсины. Она подмигнула Мише и подвинула нож поближе к Макару, предусмотрительно обтерев его рукоятку рукавом своего балахона. Включенную камеру она поставила на барную стойку, накрыв сверху футболкой, которую кто-то забыл на скамейке.

— Тут такая атмосфера, что мне очень захотелось сделать это прямо сейчас, — продолжила Катя. — С первым встречным, как я и хотела. И мы даже могли тебя с собой взять, чтобы втроем — мне кажется, это было бы так волшебно, это была бы настоящая свободная любовь, и ты и я сразу бы стали свободными. Но ты не просыпался.

Неподалеку на пляже в своем свадебном платье сидела Бяша. Она построила из песка большой замок и украсила его спичками из своей банки, прислонив их фосфорными головками друг к другу так, чтобы они сразу могли загореться.

— Не могло же все это бесконечно длиться, — продолжала Катя, — а теперь я стала свободной и я твоя. Хочешь, прямо сейчас? Пойдем? Или ты уже не хочешь? Разве что-то изменилось? Ведь я та же самая девушка, в которую ты был влюблен, разве нет?

Настю-режиссера очень тревожило, что Макар не то, что не берет в руки нож, но и вообще не обращает на него никакого внимания.