Я залез в текст приговора. Логика и русский язык у судьи Тимирязевского райсуда Л. А. Дубовской были явно не в чести. Приведу лишь некоторые выдержки, естественно, сохраняя оригинальную орфографию и пунктуацию: «…На первоначальном этапе судебного разбирательства Гаспль В. И., так же, как и в ходе предварительного следствия он пояснял, что паспорт на фамилию матери – Шер, был приобретен за 5000 рублей у станции метро Маяковская, согласно информации, полученной из газеты <…>. Впоследующем Гаспль В. И. в этой части изменил показания и поясняя, что паспорт получал в паспортно-визовой службе, не заходя в помещение, поскольку форму № 1 вынесли ему на улицу, и там он прописался <…>. Гаспль В. И. <…> виновны… а также в подделке, официальных документов, представляющих права в целях их использования, и сбыте таких документов <…> Гаспль через не установленного следствием лица изготовил поддельное удостоверение помощника министра внутренних дел…»

Внутреннее напряжение и злобу Слава снимал, подтравливая Заздравнова с изяществом маститого психолога и просчитанным риском дрессировщика хищников. Благо, и повод выдался подходящий. У Леши кончились сигареты, а ларек, где можно было бы потратить казенную тысячу, не предвиделся.

– Слава, у меня куреха закончилась, – сообщил Космонавт соседу, точно зная, где можно разжиться табачком. – У тебя есть сигареты?

– Есть. Целый баул. Вон, под шконкой стоит, самый жирный. «Мальборо», «Кент», «Парламент», – потер руки мошенник.

– Дай мне… пару блоков, – растянуто произнес Космонавт, соображая, не продешевил ли он в просьбе.

– Дай уехал в Китай, с Ярославского вокзала, поезд «Москва – Пекин».

– Тебе что, жалко? – Леха шутливо пристыдил Шера, до конца не осознавая серьезность отказа.

– При чем здесь жалко – не жалко? С чего это я тебе должен что-то давать?

– На «общее» же выделяют сигареты. – Улыбка на лице Заздравнова стала трансформироваться в звериный оскал.

– Сам-то понял, что сказал? Где ты и где «общее»?! Общее – на «Матросской тишине», а здесь 99/1.

– Я тогда сам возьму. – Космонавт подступил к заветному баулу.

– Объявим тебя крысой, пустим прогон соответствующий.

– Выходит, – Леха решил выкрутить ситуацию на свой лад, – что ты мне, правильному пацану, отказываешь в нужде?

– Во-первых, – Слава был неумолим, – правильный пацан – это не профессия. Во-вторых, в этой жизни за все надо платить и все надо зарабатывать.

– А что ты хочешь? – недоверчиво скосил взгляд на табачный склад разбойник.

– Надо подумать, – цинично скривился мошенник. – К примеру, самое легкое – на вечерней проверке сломай нос дежурному помощнику, два блока твои.

– Хорош ерунду говорить. – Леха угрюмо потупился в матрац.

– Ладно, черт с тобой… просто отними у него фуражку.

– Я же в карцер сразу поеду.

– Не сразу и с двумя блоками «Парламента». Согласен? Если да, то один блок могу прямо сейчас тебе авансом выдать. – Слава расстегнул на сумке туго стянутую молнию, обнажив разноцветные края фирменных коробок. – Но если фуфло двинешь, то не обессудь. Сам знаешь, фуфлыжник – хуже пидараса.

– А-а-а, – простонал Заздравнов.

– Поражаюсь, – Шер застегнул молнию, – как ты, такой слабоочковый, замочил кого-то. Фуражку у мусора отнять и то не можешь.

– А ты можешь?! – взревел Леха.

– А я не курю. Кстати, стрелочник от фуфлыжника мало чем отличается, – ворчал Шер. – Еще боксер! Слушай, а ты боксер, который дерется или который в…?

Заздравнов был раздавлен в полное ничтожество. Он хотел и мог разорвать Шера, но этим Леха лишил бы себя последнего шанса получить курево. Столь паскудный мотив заставлял Космонавта лебезить перед «журналистом-международником»:

– Слава, выдели хотя бы пачку. Будешь моим лучшим другом.

– Лучший друг – это тумбочка. А у тебя, как у латыша, только хрен да душа. Даже покурить нет.

Леша выдохся, сник и пошел чистить зубы. Он с трудом дождался завтра. Пепельно-бледный, с опухшими от бессонницы глазами, но с выражением детского счастья на лице он шел на допрос в расчете выклянчить у следаков пачку, а то и две никотиновой радости.

Не став дожидаться сокамерника, мы с Шером сели обедать: остатки курицы, которая накануне зашла Славе, немного сыра и положняковая ячка на гарнир.

Леша вернулся в невменяйке: глаза горели, тушу трясло, словно в лихорадке, говорить связно он не мог, лишь давился матом. По ходу выяснилось, что целых три пачки дьютифришного «Мальборо», которые щедро сцедил следак за очередные «разоблачения» Космонавтом своих бывших товарищей, выводной отшмонал у Леши на обратном пути.

– Гадина-а-а! Сигаретки даже не оставил! Все забрал, сволочь! – верещал Космонавт.

– Слышь, ихтиандр, не переживай ты так. Иди, поешь, – поддержал Шер обескураженного сокамерника.

– А что, курочки больше нет? – Леха разочарованно окинул скромное нутро холодильника.

– Извини, опоздавшему поросенку и сосок у жопы! – прочавкал Шер, обгладывая цыплячью ножку.

– Слава, дай покурить, – тоскливым голосом, пробивающим на жалость, вновь заревел Заздравнов. – Не могу я больше!

– Если тебе совсем невмоготу, то существуют два варианта. Первый – это сломиться из хаты. Второй – это заставить мусоров выдать тебе курево.

– Как заставить? Че ты несешь?

– На любом централе есть запасы курева, которыми в случае крайней потребности опера могут греть арестантов. Поэтому кипешуй, требуй, борись. Не поможет – вскройся у тормозов. Добьешься у них хоть одной пачки, я тебе сразу подгоню блок.

Случай «потребовать» у вертухаев сигарет выдался только во время вечерней проверки.

– Гражданин начальник, у меня сигареты кончились, а ларька нет, а я не могу без курить, – протараторил Космонавт.

– Пишите завтра заявление, так и так, прошу выдать из фонда изолятора сигареты. В течение трех дней ваше заявление будет рассмотрено.

На следующий день мой послеобеденный сон был грубо прерван душераздирающей истерикой Космонавта, сопровождающейся ударами кулаков в тормоза:

– Дайте сигарет. У-у-у! Я же сегодня рапорт написал.

– Что-что ты там написал? – сквозь сон процедил я. – Рапорт?!

– Ну, эта… – осекся и покраснел Космонавт. – Заявление, я хотел сказать.

– Что ты хотел – ты сказал. Про кого писал?

– Не надо к словам придираться, – неуверенно пробормотал Заздравнов. – Оговорился я.

– Оговорочка-то по Фрейду. – Я окончательно проснулся.

– Леша, я что-то не понимаю, – включился в разговор Слава. – У тебя словарный запас максимум слов пятьдесят, из них половина матерных. Объясни, как в остальные скудные литературные объедки, которыми ты изъясняешься, попал этот иностранный термин?

– Да я… эта…

– Понятно все с тобою, Леша. Не напрягай голову, заболит с непривычки. – Я натянул на себя фуфайку в надежде досмотреть столь бесцеремонно прерванное сновидение.

Слава решил не останавливаться в своих психиатрических опытах, воспользовавшись привычкой Заздравнова пить холодный зеленый чай, который постоянно настаивался в литровой пластиковой банке. Когда Космонавт ушел на вызов, Шер щедро растворил в питье несколько доз крепительного. Вернувшись от следаков, Леха залпом осушил емкость. К несчастью Космонавта, была пятница, поэтому рассмотрение всех заявлений переносилось в лучшем случае на понедельник.

В воскресенье на быка было больно смотреть. Совершенно спятившее выражение лица, изможденного бессонницей и разукрашенного грязным ворсом щетины. Он то и дело чистил зубы и занавешивался на дальнике.

– В голове не укладывается, как ты наркоманить бросил, – удивлялся со своей шконки Слава. – Коли ты так переживаешь из-за какой-то привычки.

– Смог, Слава, смог! – рычал не находивший покоя Космонавт. – Мне и курить уже почти не надо. Если бы не привычка, то совсем бросил бы.

– Вот видишь, Леша, мне еще спасибо скажешь, что не потворствовал слабине твоей. – Шер вдруг разглядел еле заметные перекаты блесток по щекам соседа. – Ты что, плачешь? – остолбенел мошенник от столь неожиданного эффекта.