Аделе, которая была родом из Кобленца, не могла припомнить места с названием Эллербах, и даже умный схоласт из монахов святого Кристофа, который писал хронику мира и обзавелся кратким описанием всех местечек, замков и монастырей, не нашел Эллербаха в своей картотеке.

Я был настолько преисполнен решимости выполнить свой план, что в день архангела Михаила, спустя два месяца после ночного визита, отправился в путь.

Над городом висел первый осенний туман, когда я на рассвете покинул Майнц. Я уехал на повозке в направлении Трира. Больше всего мне запомнился не мрачный осенний рассвет, а слезы Аделе. Аделе плакала и так поцеловала меня на прощание, словно боялась, что я никогда не вернусь.

Когда мы проезжали Соонский лес, листья уже окрасились в желтый цвет, в Идарском лесу они покраснели, а когда мы достигли подножия гор Хунсрюк, листва была уже бурой. В местечке под названием Биркенфепьд мы остановились на ночь, после того как с трудом убедили хозяина, что нам нужна только постель и что провианта у нас с собой достаточно. В эти тяжелые времена ни один хозяин не мог кормить чужаков, потому что радовался, если ему хватало еды для себя и семьи.

По прибытии в Трир, расположенный на одной из самых прекрасных рек, которые я знаю, я распрощался со своим кучером и с благами цивилизации. Закинув на спину мешок, я пешком отправился на север.

Трудно было представить себе, что именно здесь, в этой живописной местности, где раздолье для поэтов, можно найти монастырь, в котором поселилось зло. Леса и возвышенности находились под архиепископатом Трира, и крестьяне, которых я встречал в редких деревнях, были людьми очень набожными. За «Отче наш» и «Радуйся» я всегда находил приют, но ответа на вопрос о местечке Эллербах так и не получил.

У подножия возвышенности Меклер, откуда открывался вид на Вайсланд, мне повстречался исхудавший подмастерье. Он пожаловался мне на отсутствие христианской любви к ближнему и на жадность сельских жителей, которым жалко дать что-нибудь такому, как он, и они скорее выбросят черствый хлеб свиньям, чем накормят путника. Краюха хлеба из моих запасов заставила его разговориться, и я спросил, не попадалось ли ему во время странствий через Эйфель местечко под названием Эллербах.

Разговорчивый подмастерье тут же замолчал и хотел было уйти, но я удержал его и повторил свой вопрос.

Странствующий подмастерье указал на запад, где речушка под названием Нимс впадает в Мозель. Ее нужно было перейти и продолжать идти на запад, пока я не наткнусь на еще одну реку, которая носит название Прюм. Дальше следует идти два дня вниз по течению.

Я поступил, как мне было сказано, и начал блуждать — иначе это никак не назовешь — по лесам Эйфеля, при этом речка Прюм служила мне единственным ориентиром. Река, порой больше напоминавшая ручеек, который можно перейти вброд, а потом снова глубоко врезавшаяся в землю, запутала меня, потому что постоянно меняла свое течение и, казалось, текла во всех возможных направлениях.

Мне встречалось все меньше людей, и те из них, кого я спрашивал о местечке Эллербах, делали вид, что впервые слышат такое название. При этом у меня сложилось впечатление, что всем им что-то мешает ответить на мой вопрос. Именно это и укрепило меня в мысли, что я на верном пути. В любом случае, я решил не сдаваться и брел наобум через леса к востоку от реки.

Через эту местность проходило очень мало дорог, и кое-где в глинистой почве видны были следы колес. Я шел целый день, с утра и до темноты, не встретив ни одной живой души.

На следующий день около полудня — я как раз расположился в сосновом подлеске — я услышал шаги. Сначала я подумал, что мне почудилось, потому что никого не было видно; не было и зверей, которые могли издавать такой звук. Наконец я, обескураженный, задремал.

Вдруг я вскочил: передо мной, сгорбившись, стоял человек исполинского роста в оборванных одеждах и с бородой и смотрел на меня. Разглядеть его лицо я не мог, против света оно показалось мне черным, как у дьявола.

Я хотел закричать, но испугался, что великан бросится на меня, а я явно уступал ему в силе. Поэтому я пробормотал:

— Что вам от меня нужно?

Мысленно я уже вынимал из кармана деньги, чтобы отдать ему. Но великан, казалось, окаменел; он молчал и смотрел на меня сверху вниз.

Я надолго застыл в неудобной позе. Мне это не нравилось, я даже не мог собраться с мыслями. Не знаю, сколько мы так смотрели друг на друга, но тут произошло нечто очень неожиданное: молчавший человек выпрямился, повернулся и убежал прочь, прямо через заросли, из которых он, должно быть, и появился.

Такое поведение удивило меня не меньше, чем внезапное появление великана. Но поскольку это был единственный человек, повстречавшийся мне за последние три дня, и, вероятно, единственный, кто мог мне помочь, я бросился за ним.

Преследовать человека в лесу не сложно, если больше доверять ушам, чем глазам. Хруст ветвей был отчетливо слышен, и прошло совсем немного времени, как я догнал странноватого великана. Я преградил ему путь и спросил, почему он убежал.

Пока я ждал ответа, я заметил, что его глаза часто моргают. Казалось, что он боится меня больше, чем я его.

— Почему вы убежали от меня? — повторил я свой вопрос. И когда он не ответил, сказал:

— Вы наверняка из Эллербаха! Вам не нужно бояться меня, поверьте.

Чтобы подчеркнуть свои слова, я отступил на шаг и опустил взгляд. Но от меня не укрылось, что он смотрел на меня с беспокойством.

Вдруг я услышал, как он сказал:

— Я не из их числа. Все они черти, все!

— Вы бежали? — осторожно спросил я.

— Бежал? — повторил он мой вопрос, словно не понял, что я имею в виду.

— Вы были в скриптории Boni homines, и вам удалось сбежать.

— Да, — внятно ответил великан. — Это черти в людском обличье. Они поклоняются Орму, Бафомету и Асмодею. Их молитвы придают им невероятные силы.

— Невероятные силы?

— Силы, не свойственные нормальному человеку. При помощи разума они заставляют растения расти, цветы распускаться. Отрубленные головы, лежащие на полу, говорят, а воспоминания исчезают, словно пламя погасшей свечи. Все это я видел своими глазами.

— Вам они тоже стерли воспоминания? — поинтересовался я.

Великан попытался улыбнуться.

— Я не знаю.

— Как вас зовут?

— Не знаю.

— Но то, что вы пережили в этом месте, вы помните?

— Тоже нет. Знаю только, что провел в этом скриптории тридцать дней и тридцать ночей, переписывая непонятные тексты ужасного содержания, пока голова моя не упала на стол, как кочан капусты, и я не стал искать возможность бежать.

— Как давно это было? — спросил я. Великан пожал плечами.

— Может быть, недели, может быть, месяцы, а может, и годы назад.

— Но где же находится это таинственное место, — взволнованно спросил я, — этого вы не забыли?

— Боже мой! — воскликнул великан. — Это место мне не забыть никогда. Оно находится на другом берегу реки, и только один путь ведет туда — чудо природы, созданное, должно быть, демоном Бафометом: по левую руку растут исключительно дубы, тогда как по правую руку — сосны. Но я не советую идти этим путем, потому что на нем встречаются ямы с кольями и змеями на дне.

От слов чужака меня охватил озноб. Меня сбила с толку ясность его рассуждений, тогда как отдельные воспоминания у него были стерты. Да, я спрашивал себя, не играет ли он всего лишь какую-то роль и нет ли у него задания держать таких нежеланных гостей, как я, подальше, или же наоборот, завести их прямо в руки таинственному братству.

Мои подозрения подтвердились, когда я вспомнил слова ночного посетителя. Не были ли его предупреждения такой же ловушкой или проверкой моей надежности?