Вскоре, низко поклонившись, появился человек, уже известный Мельцеру: Фелипе Лопез Мелендез из Арагонии.

— Дон Фелипе, — начал император, — сколько олова и свинца вы можете поставить?

— Столько, сколько вам нужно, — ответил Мелендез. Император поинтересовался:

— Сколько нужно тебе, зеркальщик? Мельцер скривился.

— Полтысячи ведер для каждого. Не меньше! Мелендез, обращаясь к императору, произнес:

— Это можно устроить, Трисмегист.

Зеркальщик был озадачен. Он думал, что император откажется от своего замысла. Но выяснилось, что император уже все предусмотрел.

— Но где же, господин, плавить зеркала?

Император предпринял слабую попытку улыбнуться — Мельцер впервые видел у него на лице подобное выражение — н ответил:

— Разве ты не плавил в старой церкви свинец для китайцев? Мельцер удивленно поглядел на пето.

— Мне известно все, что происходит и моем государстве, — продолжал император. — Я знаю всех магов, знахарей и шарлатанов Константинополя. Почему чернокнижники из далекого Китая должны были укрыться от моего взора?

— То есть вам известно об открытии китайцев?

— Да, конечно же. Только я придаю ему меньше значения, чем Папа Римский или король Арагонии Альфонс. — Говоря это, Иоанн бросил многозначительный взгляд на Мелендеза. — Я не верю в то, что искусственное письмо способно изменить мир. Если бы это было возможно, то монахи и писари остались бы без работы, а их перья пока что все равно быстрее, чем сделанные из свинца буквы.

— Может быть, это и так, — возразил Михель Мельцер, — но только до тех пор пока речь идет об одном труде. Если же понадобится сотня или тысяча, или даже десять тысяч экземпляров, то искусственное письмо будет в сотню, даже тысячу раз быстрее, чем все писари и монахи мира, вместе взятые.

— Ты с ума спятил, зеркальщик! Во всем мире не найдется десяти тысяч людей, способных прочесть подобное произведение! Зачем же это нужно?

Мельцер смущенно пожал плечами. О папских индульгенциях он предпочел умолчать.

Тут в разговор вмешался Мелендез.

— Мой сват, король Альфонс Великодушный, заявил о своей готовности поставить олово и свинец в количестве, необходимом для вашего кабинета, если за это вы поделитесь с ним тайной.

Иоанн Палеолог указал на зеркальщика.

— Черное искусство не в моих руках, арагонец. Вам придется договариваться с ним!

Мельцер поднял руки, защищаясь:

— Я буду договариваться только по поручению мастера Лин Тао, который привез эту тайну из Китая.

— Конечно, — перебил Мелендез, — но, насколько мне известно, вы — единственный, кто владеет тайной обращения с таинственными буквами.

— Кроме того, мастер Лин Тао — убийца, — добавил император. — Он сидит в самом глубоком подземелье замка и ждет казни.

Зеркальщик сделал два шага по направлению к императору и громко крикнул:

— Этого не должно случиться! Мастер Лин Тао — не убийца!

— Он убил папского легата Альбертуса ди Кремону. Смерть от меча будет единственно справедливой карой.

— Владыка! — проникновенно воскликнул Мельцер. — Трисмегист! Лин Тао стоял рядом со мной, когда произошло убийство…

— Он был заказчиком!

— Но зачем ему убивать папского легата? Альбертус ди Кремона пообещал много денег за выполнение заказа. Зачем Лин Тао отнимать состояние у себя самого? Трисмегист, сделайте мне одолжение: отпустите мастера Лин Тао или по крайней мере дайте ему возможность доказать свою невиновность. Тогда я соглашусь сделать вам зеркальный кабинет, который будет дарить вам радость до конца ваших дней.

Император притворился удивленным.

— Правосудие должно свершиться! А что, если я не исполню твою просьбу? В этом случае ты откажешься служить мне?

Мельцер промолчал. Он склонил голову набок, и взгляд его встретился с взглядом лютнистки. Это не было случайным совпадением, нет, Симонетта внимательно следила за происходящим, а от какого мужчины укроется внимательный взгляд женщины?

Мелендез словно между прочим сказал:

— А что, если нож попал не в того? Я имею в виду, вполне возможно, что Лин Тао желал смерти не папскому легату.

Зеркальщик поглядел Мелендезу в глаза — в них притаилась довольная ухмылка.

— В таком случае чьей же смерти он желал?

— Вашей.

Зеркальщик почувствовал, что все взгляды устремились на него. Наконец он пробормотал, особо не рассчитывая на ответ:

— Зачем ему это? Зачем?

— Зачем? — переспросил испанец. — Я не знаю, о чем вы договаривались, но предполагаю, что мастер Лин Тао обещал вам жирный кусок от ожидающейся прибыли. Целое жаркое лучше половины…

Мельцер вспомнил о своем похищении, когда китайцы не слишком вежливо с ним обошлись. Неужели он обманулся в мастере Лин Тао? Может быть, китайцы просто использовали его в своих целях? Внезапно Мельцер задумался о том, а нужно ли ему освобождать Лин Тао.

В следующий миг раздался взрыв, похожий на пушечный выстрел, за ним последовал второй, третий… Затем взрывы стали раздаваться отовсюду.

— Господи, спаси и сохрани, турки идут! — закричал посланник из Арагонии и бросился к выходу.

Симонетта кинулась в объятия Мельцера, а тот поглядел на императора в поисках поддержки.

Но Иоанн Палеолог казался счастливым как дитя, он хлопал в ладоши и все повторял:

— Фейерверк, фейерверк!

Только теперь Мельцер понял, что огненные вспышки, видимые из окон, треск и шипение, многократные удары грома — все это был искусный фейерверк, который император припас для своих гостей.

Это было довольно легкомысленно, поскольку, как и испанец, многие подумали об очередном нападении турок, и немало гостей покинули празднество и разбежались по домам. Остальные направились в парк, чтобы поглядеть на чудесные огни.

В небо со свистом взмывали фонтаны искр: желтых, красных, зеленых. Высоко над головами гостей взрывались огненные шары, звездным дождем опадая на землю. В небе шипело, рокотало, завывало, а зрители радостно кричали и хлопали в ладоши, когда невидимые шары света внезапно превращались в огромные светящиеся зонты.

Хотя зрелище, разыгрывавшееся в небе, было прекрасно само по себе, вспышки света тоже добавляли веселья, заставляя замаскированных гостей появляться на доли секунды и снова исчезать во тьме. Яркие маски и таинственные лица, вуали и маскарадные костюмы — все это возникало и исчезало, словно дьявольское наваждение.

Мельцер обнял Симонетту, и лютнистка прильнула к нему, словно ища защиты от шума и огня.

Ночь была теплой, несмотря на то что уже давно перевалило за полночь. Как и большинство гостей, Мельцер и Симонетта предпочли после фейерверка прогуляться по парку, где по старой традиции в большом круглом пруду в центре парка плавали огни. Мельцер и его прекрасная спутница опустились на каменную скамью, скрытую за кустами с тяжелыми плотными листьями, образовывавшими живой грот.

Своим полуослепшим взором я вижу все, словно это было вчера: огни на воде, черные тени деревьев, кусты на фоне звездного неба. Слышу воркование и приглушенные голоса. Но как скоротечен блеск юности! Vanitas vanitatum! Суета сует и томление духа, как говорят проповедники. К чему короткое, сильное вскипание плоти, если с каждой песчинкой в больших песочных часах времени приближается вечность?

Зачем же мне рассказывать о том, что было тогда, если сегодня это кажется мне нереальным, словно сон, исчезающий с наступлением утра? Вы хотите это знать? Ну хорошо. Это правда! Внезапно я почувствовал руку Симонетты у себя между бедер; да, я ощутил — видеть этого я не мог, поскольку было темно, — что Симонетта искала мое мужское достоинство, выпиравшее у меня из брюк. В мечтах я рисовал ее тонкие белые пальцы, скользящие по лютне, касающиеся струн, и с каждым аккордом возрастало мое возбуждение. Мне казалось, что под пальцами венецианки мое мужское достоинство дрожит подобно струне. У меня закружилась голова, когда Симонетта каким-то образом, о котором я и думать не хотел, добралась до моего возбужденного фаллоса и начала его массировать, сжимать и ласкать. Симонетта не говорила ни слова, а я начал тихонько постанывать. Еще никогда в жизни я не испытывал столь сильного желания.