Он откусил здоровенный кусок сэндвича и отхлебнул пива.

– Чем я могу помочь тебе? – спросил он, проглотив, наконец, и то, и другое.

Келлер улыбнулся. Вот так всегда с Харри. С ходу берет быка за рога.

– Меня интересует, что вам удалось выяснить в связи с катастрофой, – сказал он.

– Ну-ну, Дэйв. Ты же знаешь, все это должно быть проанализировано и представлено на рассмотрение официальной комиссии, ведущей расследование. А до этого момента, как известно, все подпадает под действие закона о служебной тайне.

– Но я должен знать, Харри.

– Послушай, – пока еще добродушно начал Тьюсон. – Это не имеет к тебе никакого отношения, Дэйв...

– Не имеет отношения ко мне? – Голос Келлера был спокоен, но его ледяной взгляд заставил собеседника поежиться.

– Да знаешь ли ты, что творится у меня в душе? Я чувствую себя каким-то уродом. Отверженным. Меня осуждают за то, что я жив, а все остальные погибли. Я словно капитан, покинувший тонущий корабль и бросивший на произвол судьбы своих пассажиров. Они все считают меня виновным, Харри. И люди, и Компания, и ... – он замолчал и отрешенно уставился на свой стакан.

После недолгого молчания Тьюсон заговорил первым.

– Дэйв, что с тобой происходит? Никто тебя не винит в случившемся; во всяком случае, не Компания. А люди узнают правду о причинах катастрофы, как только мы опубликуем свои выводы. И уж ты вовсе не прав, считая, что тебя осуждают за то, что ты остался жив. Что же касается всего остального, – он сделал паузу, – или остальных, то тебя мучают чувство необоснованно взятой на себя вины и депрессия. Ну, а теперь возьми себя в руки и выпей наконец свое пиво!

– Ты закончил? – вкрадчиво спросил Келлер.

Тьюсон, поднесший было к губам стакан, снова поставил его на стол.

– Нет, черт побери, не закончил. Я тебя уже давно знаю, Дэйв. Ты был отличным нилотом и ты будешь им снова, как только выбросишь все это из головы и начнешь думать о будущем. – Его голос смягчился. – Я знаю о твоей личной потере в этой катастрофе, Дэйв. И я думаю, она сейчас бы тебя не одобрила.

Келлер удивленно посмотрел на него.

– Ты знал о Кэти?

– Конечно же, знал. Но я не думаю, что это было большим секретом. В том, что у пилота подружка-стюардесса, ведь нет ничего необычного.

– Она была больше, чем подружка.

– Я не сомневаюсь в этом, Дэйв. Слушай, скажу тебе по-дружески, только не обижайся. Многие считают, что ты конченый человек и уже никогда не будешь хорошим пилотом, и это не удивительно при твоей нынешней хандре. Но я-то тебя знаю лучше. Тебе дано судьбой больше, чем многим другим, и я верю, что через несколько недель ты снова будешь в порядке. Ну а теперь, если ты не против, я займусь своим пивом.

Келлер тоже сделал глоток, чувствуя при этом, что Тьюсон пристально смотрит на него поверх своего стакана.

– Я весьма признателен тебе, Харри, – начал он, – за все, что ты пытаешься сделать, но в этом нет никакой необходимости. Да, действительно, я несколько подавлен, но это не имеет ничего общего с нервной депрессией, это скорее как ощущение огромной усталости где-то в глубине моего сознания. Ты можешь подумать, что я чокнулся, но у меня такое чувство, будто я должен что-то сделать, что-то выяснить, и ответ лежит здесь, в Итоне. Я не могу этого объяснить и не могу этому противиться – во всяком случае, если я хочу, чтобы со мной снова все было в порядке. В общем, есть нечто такое, чего я пока еще сам не понимаю. Может, это связано с памятью, не знаю. Но рано или поздно я с этим справлюсь, и тогда, возможно, я буду помощником тебе. А сейчас я прошу тебя помочь мне.

Тьюсон тяжело вздохнул и поставил стакан на стол. Он глубоко задумался и некоторое время сидел молча, опустив голову на грудь. Наконец, приняв решение, он резко выпрямился.

– О'кей, Дэйв, – сказал он, – но это строго между нами и совершенно неофициально. Если Слейтер когда-нибудь узнает, что я тебе что-то сказал, я вылечу в два счета. Мы и без того не очень-то ладим.

Келлер кивнул. Слейтер руководил расследованием авиакатастрофы и отвечал за его организацию, проведение и соблюдение установленных правил. В его задачи входило и создание рабочих групп по направлениям расследования. Будучи человеком черствым к педантичным, он, насколько знал Келлер, совершенно не признавал тьюсоновского стиля озарений и размещения «телеги перед лошадью».

– Ну, хорошо, – начал Тьюсон, сделав огромный глоток из стакана и как бы собираясь с силами. – Как ты знаешь, прежде всего при подобных катастрофах мы ищем самописец режимов полета. Нам удалось найти его, но поверхность его металлического корпуса во многих местах оплавилась. Больше всего пострадала передняя часть, так что стала видна алюминиевая лента, на которой и записывается информация, поступающая от разных приборов. Она была покрыта копотью, но повреждена не очень сильно. Мы осторожно извлекли ее и отправили в лабораторию для расшифровки. Хотя запись вашего взлета была почти полностью уничтожена, я полагаю, что ты как второй пилот вместе с бортинженером выполнил всю рутинную проверку, как только капитан Роган получил «добро» на запуск двигателей с контрольной вышки.

– Я ничего не помню, Харри, – обеспокоенно сказал Келлер.

– Не важно, я в этом уверен. Поскольку включение самописца из пунктов рутинной проверки, естественно предположить, что вы выполнили и все остальное.

Келлер кивнул: «Продолжай».

– Самописец записывает пять основных параметров полета: положительные и отрицательные перегрузки по показаниям одного из гироскопов самолета, курс по магнитному компасу, измеренную скорость полета, высоту полета самолета, считываемую с датчиков давления альтиметров и отсчет времени в секундах, не связанный со временем суток. Все это мы переписали и затем сопоставили с аналогичными данными другого Боинга 747, вылетевшего почти в тех же условиях – те же время, погода, загрузка и все такое прочее – за несколько дней до этого. Сравнение показало, что все было в норме за исключением одного – курс вашего самолета стал расходиться с курсом того Боинга еще до того, как он набрал полную скорость. Другими словами, капитан Роган решил изменить курс. Возможно, он собирался вернуться в Хитроу. Но мы об этом никогда не узнаем, поскольку с этого момента все приборы начали барахлить.

– Но он должен был связаться с вышкой, чтобы сообщить им об изменении курса, – сказал Келлер, навалившись грудью на стол и сверля глазами Тьюсона.

– Он пытался. Но то, что случилось потом, случилось быстро. У него не было даже времени передать свое сообщение.

Келлер молчал, отчаянно пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Но его память была пуста. Он снова откинулся на стул.

– Наши системщики, – продолжал Тьюсон, – уже приступили к обследованию кабины, и несмотря на то, что она почти полностью разрушена, им все же удалось определить положение многих ручек управления и переключателей. И хотя некоторые из них были практически уничтожены огнем, им удалось установить – были они в положении «включено» или «выключено», исходя из...

– А тела членов экипажа были все еще в кабине? – перебил его Келлер.

– Да, конечно. Правда, их было трудно опознать с полной уверенностью, но...

– Тогда почему же я уцелел? Почему и мое тело не осталось там? Почему я не погиб?

– Очевидно, Дэйв, перед катастрофой ты вышел из кабины.

– Но почему? Что заставило меня покинуть свое место сразу после взлета? Я...

Внезапно яркой вспышкой перед его мысленным взором возникла картина, вырванная памятью из каких-то глубин сознания. Застывшее изображение: лицо командира, его рот открыт, он что-то кричит Келлеру, в глазах тревога, страх.

И снова все исчезло. Разум еще пытался удержать воспоминание, но оно ускользало и, наконец, скрылось в каких-то темных уголках памяти.

– Что с тобой, Дэйв? На тебе лица нет. Ты что-то вспомнил? – Через пустоту, которая осталась в его сознании, голос Тьюсона доходил до него с трудом.