— Видал? Хозяин появился. Вот как… То ли старый вернулся, то ли новый завелся, и шуршат, и шуршат весь день. Говорят, весь дом покупает. А кто говорит, и два…

Залпом, выдав эту информацию, она засеменила в соседний двор, но навстречу ей попалась другая востроносая бабка с кошелкой в руках и, остановившись, они одновременно начали говорить, охая и всплескивая сухонькими ладошками.

Я обратил внимание на объявление, висящее на свежевыкрашенной двери. Крупными округлыми буквами на нем было выведено: «Православный священник освящает квартиры по заказам. Звонить с 18 до 21 по телефону…»

Усмехнувшись, я содрал объявление и сунул в нагрудный карман. «Покажу Разумовскому, — подумал я, пусть полюбуется, чем его братья во Христе промышляют. Кооператив „Попов-угодников“. Спасение душ на самоокупаемости. Даже меня коробит. Благодать на заказ. В каком веке пропуска в рай продавали? Купил при жизни себе такую бронь и греши себе, место для тебя все равно уже зарезервировано. Деньги из любого дела клоунаду сделать способны. Что мне Разумовский возразит на это?»

Довольный представившейся возможностью уколоть неугомонного иерея, я поднялся на третий этаж, и сразу в глаза бросилась массивная железная дверь, отделанная умелой инкрустацией под дерево. Привычный глазок отсутствовал, вместо него на меня воинственно целилась блестящей линзой небольшая видеокамера. Звонок являл собой медную голову льва, демонстрирующего в оскале мелкие, но острые зубы. Опасливо просунув палец меж клыками, я надавил на медный язык. Из-за двери не раздалось ни единого звука, но камера моментально изменила градус, воззрившись на меня. Я повторил попытку.

— Че надо, — рявкнул над ухом усиленный динамиком голос.

От неожиданности я подскочил на месте и уставился на неприметную в косяке двери решетку, откуда, теперь звучал радостно-идиотский смех. Сидящий за дверью был явно доволен впечатлением, произведенным на «лоха» в стареньком потертом костюме. Мысленно я поставил «галочку» насчет любителя пошутить, пообещав себе при случае посмеяться вместе с ним.

— Мне желательно видеть Михаила Семеновича.

— А ты кто?

— Парень, с которым ты гусей пас. Тогда мы на «ты» и перешли.

— Ершистый, — удивился голос. — Ну, ща я выйду, погодь.

Многозначительная интонации произвела на меня обратный эффект: я разозлился. Мне приходилось иметь дело с совершенно разными людьми, среди них и политики, и бизнесмены, и лидеры преступных сообществ, но все эти «погодь», «ща выйду» и «че надо?» я слышал только от их недалеких и чересчур старательных «шестерок», делавших из моей неказистой одежды весьма неправильные выводы. Видимо, потому они и делились на «шестерок» и «боссов», что одни «по одежке встречали», а другие догадывались, что «по уму провожать» придется. Дверь распахнулась, и здоровенный детина с прической а-ля «меня девушки не любят», радостно ухмыляясь, окинул меня взглядом с головы до пят:

— Так че тебе надо от «папы»?

— А тебе он так доверяет, что дает отчет обо всех своих делах? Ты меня к нему проводи, а уж мы сами найдем, о чем поговорить.

— Ща, разбежался… Лапы подними, я тебя сперва охлопаю на предмет оружия, гляну, что ты за штука, а уж потом договорим. Не нравишься ты мне что-то.

Он был так наивно жизнерадостен и самоуверен, что, разговаривая со мной, засунул руки в карманы спортивной куртки и привалился к косяку, потому и не успел среагировать, когда «Макаров» оказался у меня в руке, направленному точно в лоб.

— Интуиция тебя не обманула, — сказал я. — Я и впрямь многим не нравлюсь. Слушай, а зачем все эти предосторожности с железными дверями и видеокамерами, когда за дверью сидит баран? Ты, наверное, сторож?

От ярости он налился краской, но вид вороненого пистолета заткнул его словесный фонтан, и он лишь яростно пожирал меня глазами.

— Нет, — передумал я, — ты не сторож. Дедок с незаряженной двустволкой справился бы лучше. Ты дворецкий. Двумя пальцами я брезгливо взял его за отворот куртки и поставил лицом к стене.

— Руки положи на стену, а ноги расставь. Шире!..

Нехотя он повиновался, и основанием ладони я резко ударил его в затылок. Бритая голова с глухим стуком впилась в стену и отскочила, словно резиновый мяч. Многопудовая туша незадачливого охранника грузно осела на пол. Склонившись над ним, я откинул полу его спортивной куртки, обнажая кобуру, и вытащил из нее газовый пистолет. Подумав немного, достал у него из кармана разрешение на ношение оружия, разорвал на части и выбросил в лестничный пролет.

— Аннулирование, — прокомментировал я вслух, — как у не прошедшего экзамен.

В самой квартире, как и на лестнице, вовсю шел ремонт. Только работники здесь были другие, рангом повыше, в чистых синих спецкомбинезонах с эмблемой строительной фирмы на спине. В некоторых комнатах пол был разворочен, и оттуда торчали странного вида трубы, стены узеньких комнатушек сносились, превращаясь в просторные гостиные и холлы, на кухне монтировалась замысловатая аппаратура, блестевшая хромом и стеклом.

— Зачем это? — не удержался я от вопроса, указывая на облаченные в пластиковую оболочку трубы в полу.

— Отопление комнат, пояснил один из рабочих, поправляя очки в золотистой оправе. — Раньше в стены монтировали, но теперь под полом пропускаем. Стены оставим для аквариумов, зеркал и видеотехники.

Я удивленно покачал головой и заглянул в ванную комнату. То, что это ванная, я догадался только по огромной ванне-бассейну, занимавшей едва ли не треть помещения. Остальное помещение, наполовину уже отделанное кафелем, напоминало скорее один из залов Эрмитажа, соперничая с ним в лепке потолков, диковинном паркете и замысловатых позолоченных ручках.

— Это же непрактично, — заметил я наставительно, паркет портится от горячей воды. — Портится, — согласился рабочий. — Если не менять его раз в три-четыре года.

— А-а-а… Действительно, почему бы не менять в ванне паркет раз в три года? Мне, например, стыдно выходить в свет, если паркет в моей ванной не менялся свыше четырех лет… А почему в бассейне дырки?

— Это же джакузи! — удивился моей некомпетентности рабочий.

— Ах, джакузи! — спохватился я. — Ну конечно, джакузи… А это я знаю! Это биде! — обрадовался я, вспомнив название второго унитаза.

Рабочий опасливо покосился на меня и на всякий случай направился в глубь квартиры, к остальной бригаде. Я поправил сбившийся на сторону галстук, попытался разгладить морщины на давно не видавшем утюга костюме и похлопал себя по небритым щекам, делая престижный в наших светских кругах массаж лица, желая произвести на величественно приближающегося ко мне Копылова наилучшее впечатление.

— Вы ко мне? — удивился он, наблюдая за моими действиями и, видимо, пытаясь понять, кто я такой и как попал в квартиру.

— Не будучи представлен лично, я взял на себя смелость потревожить вас, отрывая от дел, несомненно, куда более важных, чем цель моего визита. Но дело, с которым я прибыл, столь щепетильно и безотлагательно, что я был вынужден побеспокоить вас без предварительного письменного уведомления.

— Кончайте ваньку валять, — поморщился Михаил Семенович. Кто вы?

Но меня уже понесло. Контраст между квартирой бандита и двумя клетушками работяг, в которых я только что побывал, изрядно подпортил мои тормоза, а хамство «цербера» на лестнице убрало их окончательно.

— Являясь скромным чиновником одной из государственных служб, я прибыл по делу, не имеющему отношения к моим не посредственным обязанностям…

— Очень интересно, — нахмурился Копылов. — А как вы сюда вошли?

— Минуя вашего дворецкого. Смею высказать предположение, что агентство, поставляющее вам дворовую прислугу, не справляется со своими обязанностями. Вас обманули, этот человек не проходил стажировку в Англии и не обучался светским манерам, столь необходимым для прислуги состоятельного человека. Кроме того, его здоровье не позволяет ему занимать эту должность, так как он часто падает в обмороки. Мой знакомый врач утверждает, что это следствие опасного заболевания под славным латинским названием «охамел скотиниус».