— У меня имеются веские причины полагать, что в квартире скрываются улики, проливающие свет на убийство американского подданного Герберта Лоренса, — спокойно и даже надменно сообщил Сафонов. — Я располагаю сведениями, что в ближайшее время вы собираетесь эти улики уничтожить. Согласно закону, я обязан воспрепятствовать этому и изъять вещественные доказательства в присутствии понятых. Впоследствии я, согласно закону, доложу о произведенном обыске и его результатах прокурору. Сегодня же. Все законно, господин Лугинец, волноваться не стоит. Точно такой же обыск был произведен час назад в квартире Косарева. — Я не Косарев! — взревел директор и шагнул к оперативнику. — Вон отсюда! У вас нет ордера, и, следовательно…

— Вы хотите воспрепятствовать ведению следствия? — холодно спросил Сафонов, снизу вверх глядя на рослого директора. — И как мне кажется, намерены сделать это силой?

Лугинец опомнился, вздохнул и провел рукой, но взмокшему лбу.

— Нет, отчего же, ищите. Ищите что хотите, капитан. Но если Вы ничего не найдете… О-о, если Вы не найдете ничего…

— Вот он, — громко сказал я и поднял над головой извлеченный из-под дивана сверток, — Понятые, обратите внимание… Вы внимательно следили за ходом обыска? Видели, как я доставал сверток из тайника?

Понятые согласно закивали головами. Лугинец смотрел на меня широко открытыми глазами и беззвучно открывал и закрывал рот.

Я положил сверток на стол и развернул его. Свет ламп отразился на вороненом стволе пистолета «ТТ». Понятые разом ахнули и придвинулись ближе. Я покосился на Сафонова: он не сводил с директора глаз, и на его губах играла недобрая улыбка.

— Я… Это… Этого не может быть! — тихо сказал Лугинец. — Его не может у меня быть, потому что я отдал… Это не мое! — закричал он, бросаясь к понятым.

Понятые шарахнулись в сторону. Прибывший с нами лейтенант подхватил невменяемого директора под локоть и усадил на стул.

— Не мое! Не мое! Немое! — твердил Лугинец, не в силах отвести взгляд от оружия. — Как?! …

— Оформляй, — сказал Сафонов лейтенанту. — А вот как, Михаил Семенович, это нам с вами и предстоит выяснить. Но я думаю, справимся. Люди мы с вами неглупые, времени у нас теперь предостаточно, вот и попытаемся найти ответ на этот вопрос. Почему-то мне кажется, что помимо этого пистолета у вас и у вашего товарища Козлова найдется еще немало интересных улик, так или иначе связанных с этим делом. Контракты, бухгалтерские отчеты и прочие документы… Сами покажете или нам взять этот труд на себя?

— Как?! — директор, словно не замечал, что творится вокруг. — Я же помню… Как он сюда попал? Я точно помню… Унес… Позвонил… Сам, лично… Как?.. Как?!..

Иерей появился у меня только на третий день. Долго топтался у порога кабинета, стряхивая налипший на сапоги снег, и радостно забасил:

— Погодка-то, какая! Солнышко, ветра нет, детишки в снежки играют… Сейчас бы на лыжи встать да по лесу пройтись… В лесу благодать! Деревья снежком запорошены, воздух чистый, хвоей пахнет так, что пьянеешь.

— Сладко поешь, — позавидовал я, разминая, затекшие от работы с бумагами руки. Прямо как старый токсикоман: «понюхал, опьянел…» Может, и мне в священнослужители податься? Раз у вас такая работа, что целыми днями можно разъезжать по делам, от церкви далеким, да веточкиелочки нюхать…

— Не ходи, Коля, — посоветовал Разумовский. — Ты ворчливый, язвительный, нудный человек Ты не сможешь людей утешать. Ты их ругать и обижать станешь. Не ходи.

— Вот так всегда, — сказал я. — Когда я нужен, я и отзывчивый, и добрый, и чуткий, а как елки нюхать так сразу ворчливым стал.

— Не «елки нюхать», а людей на путь истины наставлять, — поправил иерей.

— А я чем здесь занимаюсь? — удивился я. Читаю проповеди, выслушиваю исповеди и учу уму-разуму.

— Не юродствуй, мы о разных вещах говорим, — иерей пристроился в углу кабинета на диване и поинтересовался: — Ты уже звонил Сафонову?

— Нет. А зачем? Я и так знаю, что Лугинец «поплывет». Он мужик солидный, жесткий, но только в своем мире, мире бизнеса и достатка. А как до нар дело дойдет, тут его натура другой стороной обернется. Расскажет все, как было. Вот куда ты пропал?

— У меня тоже дела есть, которые кроме меня никто не сделает. Это только ты без конца плачешься, что тебе за отсутствие на работе от начальства влетает, а я терплю и молчу…

— Мало влетает, значит. Тебе еще за инициативу добавлять надо, как организатору, — пошутил я. — Расскажи хоть, как там все было тогда, у Косаревых?

— Чего рассказывать, — поморщился Разумовский. Даже вспоминать не хочется… С самого утра пять часов возле мусорных баков просидел, пока Шаламов не пришел. Как только он из квартиры Косаревых вышел я туда. Едва успел найти, как ты звонишь. В самый срок уложился. Как только все тебе передал, поехал домой. Там дела накопились, завертелся, закружился… Но что Косарева отпустили, это я знаю, его дед приходил… Позвонил бы ты Сафонову, узнал, как там дела, а? Интересно…

— Интересно ему, — поддразнил я. — Мне, сказать по совести, не очень туда звонить хочется… Чувствую себя, словно нашкодивший кот. Вроде и правильно все, вроде и справедливо, но… Окажись тогда понятые повнимательнее, или какая накладка выйди, вот нам с Сафоновым на орехи досталось бы! Хорошо, сейчас попытаюсь дозвониться, — пожалел я любопытного священника и, набрав знакомый номер, преувеличенно радостно закричал: — Юра! Сколько лет, сколько зим! Давненько что-то тебя не видел, дай, думаю, позвоню, узнаю, как ты живешь, как дела идут…

— Соскучился, значит? Ехидно уточнил Сафонов. — Понятно… Дела неплохо идут. Преимущественно потому, что ты больше у нас не появляешься.

— Ты меня уж совсем чудовищем выставляешь, — обиделся я. — Я только помогал. Из самых добрых побуждений… По-дружески.

— Таких друзей — за ухо и в музей, — отчеканил Сафонов. — Но все равно спасибо. Дело мы закончили. Да ты и сам это должен знать Косарева-то мы еще вчера под подписку отпустили. Козлов и Лугинец «поплыли». Козлов, как взяли, через пару часов раскололся. Лугинец покрепче оказался два дня держался, но потом сообразил, что теперь ему куда лучше помогать следствию, чем ушедший поезд догонять… На это только вы способны… Кстати, транспортники очень сильно интересуются, кто же тот вагон отцепил и аварийную ситуацию им создал… Так что, если ты нам еще раз «помогать» вздумаешь, я им, пожалуй, помогу ответ на эту загадку найти…

— Э-э, а еще коллега, — пожурил я. Собрат по оружию… Скажи просто: зажал ящик шампанского.

— Ах, шампанского! — вспомнил Сафонов. К этому мы чуть позже вернемся. На чем я остановился? Козлов и Лугинец очень удачно играли на завышении цен товара, и это не считая липовых накладных. Вследствие чего спрос на продукцию стал падать. Ты знаешь этот «бизнес по-русски»: хапнуть за раз, сколько можешь, а после нас хоть потоп. Денег у народа и так немного, а если планку до отказа поднять, то и богач от таких покупок откажется… Лоренс что-то заподозрил, стал проводить проверки и однажды напал на след. Скандал был страшный, ругань, угрозы… Он собирался тотчас дать телефонограмму своему начальству. Вот тогда Лугинец и выстрелил в него. Сейчас он утверждает, что произошло это случайно, чуть ли не в порядке самообороны. Но лично я сомневаюсь. Слишком уж детально продуман его план с использованием его племянника, Шаламова. Видимо, предполагал Лугинец такую возможность и «заготовка» у него уже была. Как-то раз он поймал Шаламова и Косарева в тот момент, когда они подбирались через подвал к его складу, вот этим вариантом он и воспользовался, когда пришло время. Мертвого Лоренса перетащили в подвал, уничтожили почти все следы, сняли решетку со стены и иносказательно дали знать об удобной для кражи возможности Шаламову. Тот, как и предполагалось, передал информацию Косареву. Все бы хорошо было, да «жадность фраера сгубила». В случае провала надеялись все списать на попытку уклониться от налогов, вот и толкнули товар в Ташкент. Не были бы «фраерами», глядишь, и сошло бы с рук.