— Те, кто этим занимаются, делают это слишком долго, резонно ответил иерей. В то время, когда существует тысяча и одна возможность ускорить события. Что я сделал? Чем тебе это помешало? Сколько времени этот товарный тащился бы до Ташкента? Даже я за пару часов смог догнать его на одной из узловых станций. И что я сотворил такого страшного, что привело тебя в такое негодование? Вагон отцепил? Так я же и сообщил дежурному о «потерянном» вагоне, и какие-либо столкновения совершенно исключались. А транспортная милиция очень обрадовалась, обнаружив краденый товар. Все довольны. Один ты ворчишь.

— Как ты мне надоел! Отправить бы тебя куда-нибудь к каннибалам — миссионером, — мечтательно произнёс я, — и всё бы пришло в норму… Ты вообще знаешь правила? Где ты слышал, чтобы сыщики крали вагон? Это, не вписывается ни в какие рамки!

— Во первых, я не сыщик, — спокойно парировал иерей, а во-вторых, я его не крал. Я его задержал и передал в руки милиции. Наиболее приемлемым, для данной ситуации способом.

Я хотел было ответить, но не успел. Дверь кабинета приоткрылась, и начальник угро Никитин, мрачно глядя на меня, сообщил:

— Сергеев заболел. Завтра с утра он должен был дежурить. Вместо него будешь дежурить ты.

— А почему я? — вяло и безнадежно запротестовал я.

— А почему меня за твои «телефонные переговоры» взгрел начальник РУВД? — в тон мне спросил Никитин. — Кроме того, ты — единственный, кто до этого времени засиделся в отделе. Остальные уже давно дома.

— Какой несправедливый мир, — вздохнул я. — Он принадлежит начальникам угро и иереям…

— А мне нравится, — усмехнулся Никитин и закрыл дверь.

— Все слышал? — повернулся я к Разумовскому. Вместо меня к Сафонову поедешь ты. Он вызывает на завтра директоров. Попытается накалить ситуацию. У нас ничего против них нет, но они-то об этом не знают. Попытайтесь обыграть возможность как можно эффективней. Сафонов вызвал их на два часа дня, а я раньше трех не освобожусь. Так что…

— Понял, — сказал Разумовский. — А на чем акцент делать? К чему их подводить?

— Не знаю… Сориентируешься по обстановке. Попытайся запутать, намекни, что у нас в запасе есть кое-что, что при дальнейшей разработке может сыграть против них, намекни, что и мне верят и подозревают больше, чем Косарева, что всплывают новые факты, появляются новые свидетели…

Напугай.

— Это я смогу, — радостно пообещал иерей, поводя под рясой могучими плечами. И я почему-то сразу поверил, что напугать он сможет…

Новый день принес массу мелких, но трудоемких хлопот. Первую половину дня я разбирался с накопившимися за ночь материалами. Оформлял кражи приемников и колес от машин, разбирался с отловленными за ночь в разных уголках нашей территории бомжами и прочей подобной ерундой, оставленной с ночи дежурной частью. Вторая часть дня была посвящена более свежим происшествиям. С утра пораньше какой-то ловкач увел из общего коридора женского общежития две пары поношенных женских туфель, и разъяренные неслыханным по опасности преступлением потерпевшие принесли мне заявление вместе с огромным, на два листа, списком подозреваемых. Затем, согласно инструкции, я долго и кропотливо описывал пустое место, с которого, по словам хозяина, несколько часов назад угнали «Запорожец», купленный им в семидесятом году. А полчаса спустя я нашел этот «Запорожец» стоящим за углом того же дома, куда вчера вечером и поставил его подвыпивший владелец. Затем последовали два заявления о «краже» паспортов, одно заявление о пропаже ватника и каски из бытовки строителей, и закончилось мое дежурство оформлением кражи трех электросчетчиков с лестничной площадки. Одолев эту массу исключительно опасных и загадочных преступлений, я вернулся в отдел разбитым и злым. Впрочем, в последнее время это стало моим естественным состоянием. Ничто так не раздражает, как необходимость специалисту отвлекаться на мелочи, жертвуя расследованием по-настоящему важных преступлений. Иногда мне очень хотелось навестить «умника», объединившего в обязанностях уголовного розыска расследования убийств и оформление разбитой пьяным подростком витрины, поиск насильников и розыск тапочек и счетчиков из общих коридоров…

У запертой двери кабинета уже топтался в ожидании меня Разумовский.

— То у тебя дверь без надобности нараспашку, то не к месту закрыта, — пожаловался он. — Ты что-то одно выбирай: либо ты разгильдяй, либо пунктуальный педант. Имиджем нельзя разбрасываться. Я в коридоре битый час жду. Все бегают, суетятся, как в муравейнике. Будни уголовного розыска… Что смурной?

— Счетчики и тапочки, — лаконично ответил я.

— А-а, — сочувственно протянул иерей. — Ты бы поменьше считал угро «сливками» милиции, глядишь, амбиции и не играли бы так бурно. Шучу, шучу, не смотри так…. Закончилось твое мытарство?

— Да. А у вас как прошло?

— Что могли — сделали. Но у них строгая «заготовка» была, от нее и плясали. Валят все на попытку уклониться от уплаты налогов. Правда, сперва и от этого отпирались. Но мы на сопроводительные документы намекнули, на водителей грузовиков, которые их в лицо видели, они и поплыли. Но дальше этого — ни слова. Уж мы и так, и этак — ни в какую. И по времени пытались рассчитать: во сколько Косарев к ним залез, во сколько они товар грузить стали, во сколько милицию вызвали… Один из директоров изменил показания, утверждая, что пришел ночью сменить Лоренса и обнаружил его в подвале мертвым… Это все им, конечно, «в минус», но сути дела существенно не меняет. В случае чего денег на хороших адвокатов у них хватит… Но что смогли, мы сделали исправно. Теперь они знают, что шансы на подозрения в убийстве у них с Косаревым равны. Напрямую мы этого не говорили, дали понять иносказательно, но ты бы слышал, что творилось!.. Какие возмущения, какие угрозы, крики! Как Сафонов их напор выдержал — до сих пор удивляюсь. Крепкий мужик… Он просил передать тебе свои бескрайние благодарности за сегодняшний день, за твою идею этой встречи и направление разговора, за грядущие неприятности и шлет самые нелестные пожелания, которые я, как лицо духовное, передать не решаюсь…

— Пускай шлет, — отмахнулся я. — Он не девица-белошвейка, ему такие концерты не в диковинку… Добре, большое дело сделали.

— Что-то сделали, но что — в толк не возьму. Вижу бесполезное барахтанье. Ты же умный опер, неужели ничего эффективней не придумал? Ведь пропадет парнишка, пока мы тут из пустого в порожнее переливаем…

— Именно этим я и занимаюсь, мой недальновидный друг, сказал я. Хочешь, поставлю свой сейф против твоей рясы, что в течение двух дней это дело закончится? Если, конечно, мои предположения верны и выбор стоит между директорами и Косаревым, а не предполагает участие третьего лица… В течение двух-трех дней кто-то из них поедет в места, лишенные «орбита без сахара» и «телевизора со сверхплоским экраном»…

— Я понимаю, что ты хочешь вывести их из равновесия и побудить к действию. Но подобные попытки подразумевают конкретное действие с их стороны, а я не вижу, что бы они могли предпринять такого, что… Ах, вон оно что! — неожиданно догадался он. — Тогда я подожду спорить с тобой… Я и впрямь упустил это звено из виду… Но это будет концом для Косарева, а не для них. Или у тебя есть какое-то предложение?

— Не какое-то, а то, которое придется тебе по душе… Как раз в твоем духе. Сделаем мы вот что…

Весь остаток этого дня и большая часть следующего прошли в ожидании. И наконец, около пяти часов вечера, в моем кабинете прозвучал долгожданный звонок.

— Хорошие новости, — сообщил довольный Сафонов. Не могу, правда, сказать, что они хороши для тебя, учитывая позицию, занятую тобой в этом деле, но в целом картина начинает проясняться. Только что в дежурную часть был анонимный звонок. Какой-то «доброжелатель» сообщил, что пистолет, из которого был убит Лоренс, спрятан у Косарева на квартире. На балконе, среди ветоши. Скорее всего, это один из его дружков, напуганный таким оборотом дела… Я выезжаю прямо сейчас. Хватаю понятых и выезжаю. Получается, ошибался ты, обеляя Косарева. Если пистолет окажется там — а я уверен, что звонок не розыгрыш, — чаша весов под тяжестью подобного доказательства резко пойдет вниз. И совсем не в его пользу… Дело, наконец, будет закончено.