— Что же делать?

— Не знаю, — признался я. — Я не нахожу мотива. Сафонов подсказал одну интересную идею, что между директорами могли происходить разногласия по поводу недобросовестности со стороны русских партнеров, которые и привели к печальным последствиям. Но это только слова, и словами они останутся. Ты знаешь, как это бывает — знаю я, знаешь ты, знает преступник, но ничего от этого не меняется. Без фактов это версия. Сафонов умный и опытный оперативник, фирма расположена на его «земле», возможно, у него были догадки по этому поводу, может быть, информация, но это «может быть», а я очень не люблю этого словосочетания. «Может быть» что угодно. Может быть, этого Лоренса убили «якудза», может быть — чикагская мафия, тайное общество масонов или шпионы, может быть, это месть или последствия бурного романа с участием ревнивого мужа…

— Это все — фантасмагория, — заметил иерей, — а вот финансовые разногласия — это реальность… По крайней мере, из всех перечисленных тобой версий эта — самая реальная.

— Если не учитывать самого Косарева… Ну, хорошо, хорошо, я тоже не очень уверен в его причастности к убийству… Но есть факты, говорящие о его причастности к краже. А факты, как известно, вещь упрямая. Я не знаю, что делать.

— Все, что можем. Что-нибудь обязательно произойдет. Не может все это дело остановиться на одной точке, когда не бездействуешь, все время что-то происходит. Это только под лежачий камень вода не течет.

— У меня не так много времени, чтобы заниматься… начал, было, я, но, взглянув на иерея, махнул рукой. — Ладно, поехали к офису этой фирмы.

Сама фирма «Геркулес» и расположенный под ней склад находились неподалеку от шумного и многолюдного проспекта. Вход в подвал, из которого Косарев и его друзья выносили похищенную аппаратуру, выходил в просторный двор. В центре двора располагалось здание детского сада.

— Мне в офис с тобой идти или здесь подождать? — спросил Разумовский.

— В офис? — удивился я. — Я не собираюсь идти в офис. Зачем? Мне не о чем говорить с директорами. Я не питаю иллюзий, что они покажут мне «липовые» контракты или признаются в чем-то. Я хочу осмотреться.

— Фургоны! — догадался иерей. — Ты хочешь попытаться найти свидетелей погрузки аппаратуры? Вряд ли это получится в данном случае. Посреди ночи у окна ни одна бабка сидеть не станет, да и номеров в темноте не разглядишь. А место здесь, сам видишь какое. Пустырь, детский сад да проспект, по которому ходят сотни людей, и установить, кто из них проходил в тот момент, невозможно.

— Теперь я и сам вижу, — отозвался я. — Но раньше-то я этого не знал, верно? Теперь знаю. Поехали обратно, в отдел… Хотя погоди… Давай сделаем так… Ты забеги в детский сад и спроси, не оставляют ли они на ночь сторожа, а я добегу вон до того кабака и узнаю не работают ли они ночью… Если сторож был, узнай, где живёт — сходим. Чем… фортуна не шутит?

Разумовский кивнул и мы разошлись.

Войдя в пропахший пивом и квашеной капустой грязный зал ресторанчика, я поинтересовался у скучающего за стойкой бармена, на месте ли директор, и, получив в ответ утвердительный взмах руки в сторону служебного помещения, направился туда.

В самом конце длинного и узкого коридора находился кабинет, в котором маленький и толстенький человек в потертых джинсах и растянутом на локтях свитере старательно выводил пальцем на заледеневшем стекле: «Миша плюс Оля…». Завидев меня, он смутился, кашлянул и попытался стереть надпись ладошкой, но это оказалось не так-то легко, и тогда он просто задернул штору, скрывая от моих глаз содержательное объявление.

— Холодно, понимаешь, — замысловато пояснил он. Окна все заиндевели… А батареи то топят, то нет… Прям беда…

— Это точно, — охотно подтвердил я, — зимой нет горячей воды, летом — холодной.

— Безобразие, — сказал он, и мы замолчали, рассматривая друг друга.

— Вы ко мне? — через минуту уточнил он.

— Если Вы директор этого… заведения, то к вам.

— Имею несчастье им быть, — согласился толстяк. — По крайней мере, в настоящее время. Доходов нет, куча долгов, так что скоро снова стану безработным. Так уж выходит, что все мои замыслы и идеи реализовываются, но, реализовавшись, рушатся, словно выстроенные из песка. Вот, сижу и думаю, чем заняться потом… А вы, к примеру, чем занимаетесь?

— Работаю в уголовном розыске.

— Нет, — решительно отверг он. — Это мне не подойдет. При моем «везении» либо в каждой перестрелке будет заклинивать пистолет, либо преступность переведется.

— За это можете не беспокоиться. Перестрелок у нас почти не бывает, пистолет заклинивает редко по той простой причине, что он примитивен, как молоток, и годится только для открывания пивных бутылок, а что касается преступников, то их хватит еще на пару десятков поколений оперативников.

— Заверяю вас, как только я к вам приду, они переведутся. Это судьба. Тогда лучше не рисковать, согласился я.

— К тому же у вас плохо кормят и постоянно отзывают из отпусков, я это из фильмов знаю. Наверное, я все же подамся в «челнок». Сейчас как раз начинается волна… Впрочем, и здесь возможна проблема. Не успею я сделать и пары ходок, как правительство обложит нас налогом.

— А вот это исключено, — уверенно заявил я. Ведь это полулегальный бизнес. Спекуляция. Нигде не регистрируется, кто ты «челнок» или турист, везущий сувениры. Это такой же нонсенс, как обложение налогом рэкета.

— Увидите, горько сказал он, как только я туда подамся, они введут налоги… Впрочем, у вас ко мне какое-то дело? Чем могу служить?

— Подсказать, есть ли у вас уборщица.

Он нахмурился и задумался.

— Вроде была… Намекаете, что в зале слишком грязно? Признаться, я и сам так считаю, но на такую зарплату удалось нанять только бабульку — пенсионерку, да и, то по совместительству. Пенсионерки сейчас на вес золота.

— Я не об этом. И сам зал, и уж тем более его чистота меня не интересуют. Я посмотрел, что ваш… э-э… ресторан закрывается в двадцать три часа, а мне интересно знать, остается ли кто-нибудь после этого времени.

— Студент по ночам спит.

— Как?! — удивился я.

— Вместо сторожа. На охрану денег нет, а студенту все равно, где спать. Я его кормлю, а он за это по ночам в моем кабинете спит. Как заметит, что подозрительное подаст голос, воришки и боятся лезть, они же не видят, кто здесь… Хоть у нас и нечего брать, но в нашем положении потеря любой ложки — трагедия… Так что со студентом спокойнее. Вас интересует что-то конкретное?

— Вон тот офис, что напротив. Может быть, этот ваш студент случайно наблюдал, что творилось возле него два дня назад? Ночью?

— Два дня назад… А поздно ночью?

— Сказать по правде, я и сам не знаю, признался я. Я подозреваю, что там стояла грузовая машина, может, две, и в них грузили коробки. Вот они-то меня и интересуют. А во сколько, это я и сам хотел бы установить…

— Два дня назад мы работали несколько дольше обычного… Это не совсем разрешается… Точнее, совсем не разрешается…

— Я не имею отношения к налоговой полиции.

— Да-да, понимаю… У нас гуляла свадьба, и мы закрылись только около двух часов ночи. Я оставался здесь до этого времени… Так, на всякий случай… Я видел эти ваши фургоны.

— Видели? — обрадовался я. Это замечательно, это невероятная удача!..

— Но я рискую вас разочаровать, — остановил меня директор. — Я не рассматривал их. Ни номера, ни шоферов. Просто меня удивило, что в два часа ночи происходит погрузка товара. Но ведь в наше время каждый выкручивается, как может… Вы меня понимаете? Налоговая инспекция, «левые» сделки… На кражу это было не похоже, вот я и не присматривался. Неужели все-таки кража?

— Убийство.

— Убийство?! Так вот почему на следующий день кругом было столько милиции… К нам тоже заходили, расспрашивали о подростках. Но о подростках я не знаю, а что там творилось под утро — не видел. Меня спрашивали именно про утро, я помню…

— Была и кража, она-то и произошла под утро.