Он не собирался обращаться с вопросами к богу смерти и круговорота. Он в ту пору просто не сумел бы эти вопросы сформулировать. Один из жрецов сам подошел к нему, позвал во внутренний предел, завел разговор. Тибор был настороже, отвечал коротко и уклончиво, но этому жрецу, как он понял позже, и не требовались ответы вслух.

Ему предложили остаться работником при храмовом хозяйстве, за кров и кусок хлеба. Он согласился. Вскоре его отослали в монастырь Сорионхо, якобы для услужения при поехавшем туда священнике, а на самом деле в ученье. В Сорионхо готовили храмовых убийц, чьи услуги можно купить, обратившись к жрецам Акетиса.

Опять неволя, и отсюда не убежишь. Впрочем, Тибор не помышлял о побеге. Жестокая муштра в монастыре казалась раем земным по сравнению с тем подпольем. Еще и кормили досыта. Вдобавок наставники говорили, что в ремесле убийцы нет ничего дурного: смерть – это уход на ту сторону, чтобы после вернуться обратно в новом рождении; это всего лишь очередная перемена, а перемены не обязательно ведут к худшему; неизвестно, что ожидало бы в дальнейшем человека, чью жизнь ты прерываешь, и вполне может оказаться, что тем самым ты спасаешь его от более страшной доли. Душа Тибора, раненная тем, что он сотворил с Елесой, Эльжей, Нанутой и Урселом… ну, и с хозяйской больной девчонкой, остальные не в счет, остальные получили свое… цеплялась за эти наставления, даже когда он волчонком глядел на тех, кто вновь загнал его в ловушку.

В Сорионхо Тибор провел шесть лет, понемногу привык, стал примерным учеником и уже готовился к последним экзаменам, когда на монастырь напал герцог Эонхийский, что-то не поделивший с верховными жрецами бога смерти. То ли те не хотели отдавать ему какой-то древний меч, то ли убили не того человека, то ли все это вместе – так и не удалось выяснить подробности ни тогда, ни после. Монахи велели ученикам бежать через потайной ход и добираться до храма в Ливде, столице Йефта, а сами приняли бой. Монастырь пал, беглецов настигли, но троим-четверым самым отчаянным удалось прорваться, в том числе Тибору.

Ему тогда было без малого двадцать. В Йефт он не пошел, вместо этого отправился искать своего галантерейщика. Герцог в ту пору преследовал слуг Акетиса по всей Ругарде, но Тибор посвящения принять не успел, татуировками и магическими знаками отмечен не был, поэтому сыскарей мог не опасаться. Рослый и ловкий парень, наученный убивать любым оружием, а также без оного, в придачу образованный – в Сорионхо отроков знакомили с географией, историей, философией, изящной словесностью, основами врачевания, не говоря о письме и счете. Ему нужен был заработок, и он решил заняться тем, что умел делать лучше всего. Зря, что ли, потратил эти шесть лет? Нет, он приобрел профессию… которая не хуже любой другой, остановимся на этом.

Добренького галантерейщика Тибор выследил и, поиграв в кошки-мышки, прикончил. Потом подался в столицу, разыскал там трактирщика Гужду, двоюродного дядю по отцовской линии, через него вышел на своих первых заказчиков. Со жрецами решил больше не связываться. Время от времени делал щедрые подношения тому или другому храму Акетиса – расплата за учебу, он не хотел ходить в должниках ни у людей, ни у богов. Если храмовые служители пытались вызвать его на откровенность, мог тянуть до бесконечности что-нибудь вежливое и малосодержательное, пока собеседникам не надоедало.

Ему приходилось и путешествовать по Ругарде, и бывать в сопредельных странах. Однажды встретил банду троллей, один из которых бросился к нему с радостным ревом: «Тибор!» Это оказался Тахгры, тот самый, из капкана. Уже достаточно большой, чтобы его забрали из женской деревни и взяли в кочевье. С троллями Тибор сдружился, а позже еще и побратался, даже их язык понемногу выучил. Ему нравилось скитаться по свету в их компании. Зато людей он к себе не подпускал, люди слабы и ненадежны, привяжешься к человеку, а потом придется его добивать… Лучше жить без человеческих привязанностей.

Постепенно Тибор создал себе недурную репутацию, и лет семь-восемь тому назад ему впервые перепал заказ от ее высочества Лормы. Платила она хорошо и была очень красива, но эта красота оставляла его холодным, как вымороженные на полтора локтя вглубь лишайниковые равнины на севере Малны и Вазебры. Принцесса не будила в нем никаких эмоций, кроме единственного раза, когда заметила: «Гонбера невозможно не полюбить. Если посмотреть на него непредвзято, он хрупкий и трогательный, душевно одаренный… А когда он убивает, он близок людям вашего ремесла, не правда ли?»

Что касается двух первых посылок – бесы с тобой, Лорма, но от последней фразы ему сделалось тошно. Не «близок». Он, Тибор, всего лишь отправляет своих клиентов на ту сторону – короткая боль, и ты уже в Хиале, а Гонбер, сосредоточенно потрошащий живых людей, больше похож на семейку дерюжников, которые держали в подполье рабов и кормились за счет их мучений.

Возражать ее высочеству Тибор не стал. Промолчал, ибо сказанное к текущему делу не относилось.

Тоска, потихоньку точившая его душу, с тех пор обнаглела и перестала таиться. Если бы он смог убить «хрупкого и трогательного» Гонбера… Но это непросто, неудачных попыток не счесть.

А тут еще последний заказ от Лормы. Теперь-то Тибор с угрюмым чувством сознавал, что с самого начала увяз в самообмане. Увидев Риса, он сразу понял, что этого убивать не станет. Понимание пряталось в тайниках души, примерно там же, где обитала давняя тоска. Наваждение? Но ведь шаман определил, что чар на нем нет, да и колдовать Рис не умеет.

И если сейчас, очутившись без Риса в Орраде, он должен радоваться освобождению, то кто бы еще подсказал, от чего он освободился?

Путешествие по зыбким тропам Хиалы. Из мутной слоеной хмари вздымаются деревья – или то, что выглядит, как деревья, – на серых ветвях висят гроздями потерянные души, не знающие, куда им податься. Иногда в клубящейся мгле мелькают демоны, то крохотные, словно насекомые, то громадные – ноздря, как замшелая черная пещера, покрытый рябью блестящий глаз величиной с озеро.

Что бы там ни маячило, ни звало из-за кромок тропы, Венуста держала защиту и шла вперед. Одна. Тривигис все еще был слишком плох для путешествия на юг, а Сигизморий, вначале собиравшийся с ней за компанию, срочно отбыл на северо-запад Вазебры, где вылезла из глухомани какая-то опасная нежить. Умчался туда со всеми своими снаппами, отожравшимися на соседской дармовщине.

Светящаяся, как зеркало в воде, арка – переход на эту сторону. С небес хлынуло солнце, и Венуста зажмурилась.

Вокруг Врат Хиалы было безлюдно, лишь на зеленой реке виднелось несколько рыбацких лодок. Груды трупов исчезли, по вытоптанной земле чернели пятна кострищ. Пахло гниющей на солнцепеке тиной и гарью. Возле закопченной грязно-желтой стены Апшана печально корежились остатки погорелых домишек, но кое-где уже суетились костлявые смуглые работники – растаскивали завалы, месили в ямах глину на кирпичи.

Чужеземную волшебницу в Апшан не пустили, но она кое-как объяснилась на ломаном ибдарийском с начальником стражи, и тот, взяв золотую монету, послал мальчишку отнести письмо княжескому магу. Приготовившись к долгому ожиданию, Венуста извлекла из своей зачарованной кладовой стеганую подстилку, зонтик и бутыль с подслащенной водой. Это наглядное доказательство ее могущества заставило местных держаться на расстоянии от одинокой красивой женщины, с ведьмами шутки плохи.

Принесли в богато разукрашенном паланкине первого мага Апшана, хрупкого старика с бородой, заплетенной в косицу, и пронзительными яркими глазами – словно луч света отражается в черном стекле. Он угостил коллегу чаем драгоценного сорта, с интересом выслушал последние новости, наговорил Венусте комплиментов, сравнивая ее с «волшебной вишней, чьи ветви вместо плодов отягощены изысканнейшим жемчугом», и под конец признался, что о Созидающем, остановившем герцога Эонхийского, ему ничего не ведомо. В Апшане есть все сокровища мира, но Созидающих нет. Это был кто-то пришлый, и он таился, не открывая свою истинную суть, среди постояльцев гостиниц за стеной княжества.