Новый шок Венуста испытала, когда в Ибдаре, где, казалось бы, должны обретаться одни ибдарийцы и другие южане, они чуть не напоролись на эонхийское войско. Благодарение Милосердной Тавше, на волосок разминулись.

Герцог и Лорма, несколько сотен всадников. Местные приготовились к обороне, хотя пришельцы заявляли, что это не вторжение, им всего-навсего надо пройти через территорию Ибдары.

– Вероятно, Кеврис там, – сказал Тривигис. – В армии герцога.

– Да как он может! – жалобно вскрикнула Лиузама.

– Если он забыл, кем был раньше и кто убил его близких… Да, впрочем, даже если помнит, люди имеют обыкновение приспосабливаться к обстоятельствам, особенно в незрелом возрасте. Постараемся найти его и выкрасть. Мы знаем, что ему шестнадцать лет, и не исключено, что сейчас его зовут не Кеврисом. Как он выглядит?

– Глазами и волосом темен, но не черняв, кожей светел, – Лиум угрожающе шмыгнула носом. – Мы с ним сводные, друг на дружку не шибко похожи. Худенький, шейка тонкая… Тонкая-претонкая, ровно стебелек…

Она тихонько и горестно завыла, а Рен, повернувшись к Гаяну, деловито заметила:

– Выкрасть – это, видимо, будет по нашей части.

Увидел ухмыра – жди неприятностей. То ли вазебрийское, то ли малнийское присловье.

Рук у них вдвое больше, чем у людей или троллей: пара длинных, а вторая пара вполовину короче, но тоже сильные и цепкие. Что ухмыр ухватил, назад не отнимешь. Мозгов, напротив, вдвое меньше, тут они уступают даже молодым троллям вроде Мапалу или Онука. Причем с троллями не все так безнадежно: те живут долго, при этом взрослеют, умнеют и накапливают словарный запас в год по чайной ложке, и вполне может оказаться, что лет через четыреста балбес Онук если и не станет таким, как Мунсырех, то, по крайности, перестанет быть балбесом. А ухмырам это не грозит, они по определению тупой народ. Во всяком случае, их затея устроить лихой набег на ругардийское войско, чтобы разграбить обоз, ни с человеческой, ни с тролльей точки зрения здравой критики не выдерживала.

На отряд Тибора четверорукие бестолочи не нападали. Видели, что эти путешествуют налегке, с тощими дорожными мешками, и в компании присутствует шаман – значит, взять с них нечего, кроме неприятностей на свою задницу, на такой вывод скудного соображения хватило. Зато у герцога несколько груженых подвод, которые при спуске с плато переправляли вниз с помощью магии. Жирная добыча.

Эонхийцы встали лагерем на берегу мутно-зеленой Ибды, поблизости от Апшана – небольшого княжества, обнесенного колоссальной каменной стеной. Внутри находился город, несколько деревень, поля и огороды. Чужаков туда не пускали, но снаружи к твердыне, сложенной из пегих тесаных плит, лепилось в достатке постоялых дворов, чайных, притонов, лавок. Мимо проходил торговый путь, здесь всегда было людно.

«Свирепая улитка» – подворье для всякой невоспитанной нелюди, какую от приличного заведения всеми правдами и неправдами постараются отвадить, будь она хоть трижды платежеспособна. Иные клиенты за несколько дней так насвинячат, что после них за месяц не разгребешь.

Грязный лабиринт из кирпича-сырца, что-то среднее между притоном и хлевом. С вывески дико таращилось фиолетово-зелено-коричневое чудище с улиточьими рожками и алой пастью, а хозяйничал здесь толстый тролль, без долгих разговоров пустивший на постой компанию своих сородичей с тугими кошельками и двумя пленниками человеческой расы.

Пленники – это Тибор и Рис. Безоружные (ножи рассованы по потайным карманам), связанные (таким образом, чтобы при необходимости мигом освободиться от веревок). Вожак доверительно сообщил хозяину, что рассчитывает взять за них выкуп. Толстяк понимающе цокнул языком: добрая была охота, и пожива пусть будет такая же добрая, – и отвел богатым гостям покои поукромней, с отдельным внутренним двориком.

Идея насчет «плена» принадлежала Тибору. Людей, которые братаются с троллями, не так уж много, и его, не ровен час, опознают, зато в захвате невольников не усмотрят ничего из ряда вон выходящего. В здешних краях работорговля – один из самых ходовых промыслов. Опять же, если путники, преследующие непонятную цель, вызывают досужее любопытство, то чужим двуногим имуществом вряд ли кто-нибудь заинтересуется.

Тролли были глазами и ушами Тибора. Сообщали они каждый день одно и то же: эонхийцы отдыхают, гуляют, закупают провизию перед новым переходом, а ухмырьи лазутчики следят издали за вожделенным обозом, прячась по кустам и сразу же удирая, когда на них обращают внимание.

Однажды к Онгтарбу подошел ибдарийский работорговец, «плешивый человек с золотым кольцом в ухе», и попытался сторговать пленников, хорошую цену предлагал, но вожак продемонстрировал истинно троллье упрямство: эта добыча не продается.

В вонючей комнате с набитыми соломой тюфяками было до одурения душно. По беленным известкой стенам ползали насекомые – от обыкновенных мух до мохнатых красно-черных сороконожек длиной в два пальца и сверкающих, как начищенные бронзовые безделушки, рогатых жуков. На них охотились белесые бородавчатые ящерицы, метко выстреливающие клейкими языками.

Остолоп Онук додумался бросить сороконожку за шиворот Рису. Тот в мгновение ока сорвал с себя тунику, разодравшуюся при этом, Онук же был нещадно бит Мунсырехом. Шаман относился к Рису то ли с грустной теплотой, как перед разлукой, то ли с изрядной долей осторожности, словно к неведомому существу, от которого неизвестно, чего ждать, и не позволял бестолковому молодняку его обижать. Хорошо, что он занял такую позицию, Тибор вряд ли сумел бы урезонивать их настолько же эффективно.

Сам он испытывал и то, и другое – и странную щемящую приязнь, и опаску. Перспектива, что Рис расплатится своей жизнью за смерть Гонбера, ему не нравилась, и он делал то единственное, что мог – старался побольше времени уделять тренировкам. Пока прятались в «Улитке», учил парня освобождаться от пут, наносить удары со связанными руками, выворачиваться из захватов.

За оконным проемом, занавешенным рваной кисейной тряпкой, сверкал крохотный, три на четыре шага, дворик, вымощенный обожженными кирпичами, на которых в полдень хоть яичницу жарь. Практичные тролли так и делали. Они сняли все прилегающие комнаты – в самый раз, чтобы разместиться без тесноты.

Стоял самый жаркий послеполуденный час, когда изнываешь на липком тюфяке, истекая по́том, и про себя молишься о том, чтобы поскорее сгустились сумерки. Рис, как будто задремавший, рывком уселся. Его движение было таким внезапным и резким, что Тибор поневоле отреагировал, как на угрозу, и тоже вскочил, обшаривая взглядом окружающее пространство. Все спокойно, все залито вязкой солнечной смолой.

– Чтоб тебя… Опять сороконожка?

– Нет, – Рис выглядел ошеломленным. – Я уловил, куда они направляются.

– Кто – они?

– Герцог и Лорма с Гонбером. Они идут к Унбарху. Вот буквально сейчас дотянулся и поймал…

– И что это значит? – переведя дух, спросил Тибор.

– Для них – пока не знаю, а для Сонхи – ничего хорошего.

Пирушка была в разгаре. Герцог угощал избранное общество ратой – прозрачным как слеза «огненным напитком», крепостью превосходящим любое вино. С ним пили ее высочество Лорма, сотники, двое черноусых ибдарийцев в богатых халатах из набивного шелка и Рен.

Гаян примостился во дворе под окном, рядом со слугами ибдарийских витязей. Те болтали по-своему и удостоили его вниманием один-единственный раз, когда отобрали кусок жареного мяса (глиняную миску с угощением от господских щедрот вынес парнишка с кухни). Гаян принял удар судьбы безропотно, как ему и полагалось. Он ведь был немым кажлыком, выкупленным госпожой Ренарной у работорговцев. Загорелый, не хуже местных, до цвета канфы, заросший бородой, с подбитым глазом и опухшей скулой (простейший способ изменить до неузнаваемости породистые черты лица), он не производил мало-мальски внушительного впечатления.

Пусть его третировали чужие слуги, Рен приходилось хуже: она не любила рату. Всегда предпочитала сладкие вина, тут у нее вкусы были самые что ни на есть дамские. Вливать в себя милый сердцу герцога напиток она согласилась бы разве что из далеко идущего расчета – как сейчас, например. Сейчас они работают на заказ, охотятся за Кеврисом.