Однорукий, молча стоявший сзади, тронул меня за плечо, давая знак, что аудиенция окончена и мне пора.
Выйдя в зал, я заметил множество перемен. Зрители подтянулись поближе к огромной барной стойке, на которой под забойные рок-н-роллы выплясывали две девушки в диковинных костюмах, похожих на купальники. Худышками этих девиц назвать было нельзя, одна – в рыжем парике, широкобёдрая но с небольшой девичьей грудью, усердно крутилась на шесте. Вторая, рослая блондинка с большими, качающимися грудями, быстро скинув с себя лоскутки самозабвенно изображала движения соития со своим шестом, а потом под подбадривающие, часто похабные и матерные выкрики поклонников повернулась к шесту спиной, и широко разведя бёдра продолжила двигаться в такт музыке, давая всем желающим не спеша разглядеть её пышные розовые складочки.
Музыка кончилась, и девушки, нисколько не смущаясь своей наготы, спрыгнули и пошли по залу, подходя к каждому, кто поднимал руку с купюрой, и целуя его в губы. Собрав деньги, они исчезли где-то в темном проходе за баром, который охранял хладнокровный однорукий сталкер.
Я присел к Рыбаку, глаза которого выдавали не угасшую еще мужскую силу и интерес к шоу. Это было удивительно: в моём представлении Зона с её радиацией и кошмарами должна была иссушать душу и тело, но Рыбак эту гипотезу опровергал одним своим существованием. Да и окружающие мужики не производили впечатления болезных…
Музыка усилилась, и я заметил, как в сопровождении рослого крепыша из прохода за Одноруким, выскочила, радостно улыбаясь, рослая пухлая блондинка с большими тяжёлыми грудями. Она была прикрыта лишь прозрачным черным парео – легкой пляжной шалью, невесть как тут оказавшейся. Ловко вскочив на стол, не смотря на высокие каблуки и явно немалый вес крупного, но упругого и очень тренированного тела, она начала энергично танцевать в такт музыке, вовсю задействуя и шесты, и всю стойку перед ним. Если бы не ее нагота, было бы ощущение, что некая мощная человекоподобная обезьяна выплясывает дикий, но не лишенный завораживающей красоты и бешенной сексуальности танец.
Парео летало вокруг нее, открывая и так выдающиеся особенности. Она смело принимала откровенные позы, позволяя затаившим дыхание и переставшим шуметь зрителям рассмотреть то сочные груди с большими торчащими сосками, то раскрасневшуюся щель между мощно играющими при позланье на коленках по барной стоке ягодицами.
Зал зашелся в аплодисментах и крике, завершившимся оглушающим в прокуренном бетонном подземелье скандировании «Айда, Айда» все те минуты, что роскошная круглолицая девка прохаживалась между столиков собирая купюры и целуя мужчин.
Неожиданно она направилась к нашему столику, и, подойдя, обдала меня запахом свежего пота и дорогих французских духов. Её грудь вздымалась от учащенного дыхания, и уже с расстояния в несколько метров я почувствовал сильный жар её тела. Её лицо, издалека казавшееся круглым, на самом деле было приятной формы, огромные глаза над высокими, широкими скулами и чувственные пухлые губы производили сильное впечатление.
–Я – Айда, коротко сказала она мне, и наклонившись к Рыбаку, поцеловала его в щёку. Рыбак молча, но тепло улыбнулся. Интересно, что связывало этих столь разных людей?
–Однорукий проводит тебя ко мне через несколько минут – уходя через плечо бросила мне Айда, и грациозно пройдя за стойку бара шепнула что-то Однорукому и исчезла в проходе.
Рыбак молча налил еще по сто грамм заказанного им в моё отсутствие пойла. Чокнулись, выпили. Доели яичницу с хлебом.
К столику подошел Однорукий и кивнул. Мне поначалу никак не верилось, что тут все такие неразговорчивые, понадобилось сходить в Зону, чтобы понять это и измениться самому…
Однорукий провел меня через систему коридоров к приоткрытой железной двери, из-за которой выбивался лучик яркого света. Свечи, заметил я. Странно, как же у них играет музыка?
Набрав воздуху, я вошел в небольшую комнату, которую, если бы не серый бетонный потолок и такие же стены, можно было бы назвать уютной. Айда сидела на краю деревянной кровати, единственного, по сути, крупного предмета мебели в комнате. Заметив меня она встала, быстро подошла – на каблуках она казалась даже выше меня, и взяв за руку увлекла к постели. Не ожидая такого развития событий я растерялся, пытался что-то сказать, но сильные и умелые руки быстро раздели меня, и, не обращая внимания на мою трёхдневную дорожную немытость, Айда, ловко применив средство индивидуальной защиты, оседлала меня с таким пылом, что вся произошло за считанные минуты…
Отдышавшись, я попытался подняться – Айда уже вышла из–за целлофановой ширмы, заменяющей в углу комнаты душевую кабинку, и молча указала мне туда.
Быстро намылившись мочалкой с недорогим шампунем, я смыл пену, поливая себя из большого кувшина, и не вытираясь вышел. Айда была уже переодета для следующего выступления и молча смотрела на меня слегка влажными глазами. В неверном свете свечей мне показалось, что она только что смахнула слёзы.
Однорукий вывел нас к барной стойке, но задержавшись на секунду перед выходом в зал, Айда повернулась и нежно поцеловала меня в щёку, ласково шепнув: «Возвращайся, Маскаль». И словно перевоплотившись снова в богиню, бодро и упруго выскочила на освещенное пространство зала…
Слегка пошатываясь от всосавшейся наконец в кровь непривычно большой дозы алкоголя и впечатлений от произошедшего я подошел к нашему столику, который был уже пуст.
Рыбак сидел на скамье около стоянки, глядя на бегущие по небу облака, и, казалось, что-то шептал им. Я молча присел рядом, положив ружьё на колени. Светало.
Рыбак нехотя встал, кивнул мне и мы, забрав рюкзаки из багажника его удивительного автомобиля, пошли в сторону большой неосвещенной палатки, стоявшей несколько в стороне от «улицы» из построек, палаток и землянок, посреди которой возвышалась охранная башня Бара.
Молча расстелив спальники, мы погрузились в глубокий сон. Мне снилась Айда – но не та молодая женщина лет около тридцати, а юная, розовощёкая пухляшка с большими наивными голубыми глазами. Снился большой, красивый город, который почему-то показался мне Киевом, снились люди, здания, праздники – скорее всего, даже семейные, и этот калейдоскоп событий обрывала встреча с Ним. Лица не было видно, и события дальше сменили окраску. Именно так, все видения приходили как сквозь розовое марево. Снилась Москва, мельтешащая за окнами роскошного автомобиля, рестораны, какие-то люди непривычной внешности, непонятные разговоры на непонятных языках, снился кошмар, когда меня, вдруг понявшего что я стал Айдой, избивали, а потом насиловали несколько крепких небритых брюнетов. Потом калейдоскоп зачастил – складывалось впечатление что она, Айда, то выпадала из реальности, то впадала в неё. Снилась дорога в лесу, солдаты, бешеная гонка по пересеченной местности и фонтаны от пуль по сторонам от машины, снились какие-то люди в странных комбинезонах, которые везли ее, связанную, на заднем сидении джипа, и такие же люди, которые встретили их у опушки какого-то удивительного, выглядевшего фантасмагорией из перекрученных между собой деревьев разных пород, леса. Её выкинули из машины, и, поднимаясь, она видела как вдалеке ярко и дымно горит преследовавший их Хаммер, и вокруг него лежат и тлеют тюки, по форме похожие на людей.
Дальше видение окрашено в бордово-красную, густую пелену. Какие-то помещения, бункера, грязные бородатые лица, часто беззубые, безухие, без глаза, с огромными жуткими шрамами и чирьями. Стоял невыносимый смрад. Её кормили какими-то помоями, кололи ей шприцом какое-то зелье, и постоянно насиловали в промежутках между побоями. Жила и спала она с цепью на шее, которой была прикована к ржавому кольцу в бетонной стене. А еще она научилась выть. Долго-долго, протяжно. Становилось легче. Потом бить её перестали, только пинали иногда, перед очередным групповым изнасилованием. Постепенно она привыкла отключать себя, и просто впадала в транс, ничего не ощущая и ни о чем не думая. Так было легче.
