— Хватит мечтать, Дарья! На! Бежим, пока там все не промокло!
Андрей, закутанный в винцераду,[10] сунул мне в руки точно такой же плащ.
Мы вернулись на план и уселись на досках прямо напротив северо-восточного угла дома, метрах в десяти.
— Смотри, что сейчас будет! — толкнул меня Андрей и показал на крышу.
Минут пять я смотрела на крышу, на небо, но ничего не происходило, лишь сильней барабанил дождь по металлу и пронзительней становился ветер. Вдруг небо раскололось на части и полыхнуло сразу несколькими молниями, мгновенно окрасив все вокруг в фиолетовый потусторонний цвет. Обращенные к нам скаты крыши, бывшие до того свинцово-серыми, вдруг зажглись неестественно ярким заревом, отбросив во все концы неба столбы ослепительного радужного света. Это продолжалось какую-то долю секунды, но успело отпечататься в сознании картиной столь феерической, столь нереальной, что я позабыла все слова.
— Сказка… — только и смогла пробормотать я, когда немного погодя ко мне вернулся дар речи.
— Это не сказка, это — правильное положение дома в пространстве. Ну, и конечно, такая, как следует, форма крыши, — отозвался Андрей тоном до того спокойным, что мне стало даже немного обидно.
— Да как же так можно подгадать расположение дома, чтобы этак-то вот… полыхало! — возмутилась я. — Да и кто будет строить дом, только исходя из того, чтоб во время грозы было так красиво!
— Будет. Тот, кто знает, тот и будет, — заверил меня Андрей.
— О чем знает?
— О том, что природа прекрасна и совершенна, и жилище, построенное в ней, должно быть так же прекрасно и совершенно, как и она… Даже во время грозы.
— И что же, можно так поставить жилище, чтобы молнии отражались в скатах крыши? Но ведь даже крыши не у всех такие!
— Вот потому что не у всех, ты и не видела ничего подобного раньше. А крыша именно такой и должна быть — четырехскатной. Это — идеальная форма, золотое сечение. Именно так строились египетские пирамиды.
— Только строились-то они не для жизни, а для того, чтобы дольше сохранялись мумии — глухо отозвалась я.
— Но человек! — рассмеялся Андрей. — Человек в миллион раз лучше мумии! И крыша любого дома человеческого должна быть непременно со скатами, иначе токи небесные дом омывать не станут, а энергия, скапливаясь на плоской крыше, копиться будет, застаиваться, создавая ненужное напряжение между токами земными и небесными. И тем, кто в доме живет, в напряжении этом существовать ой как не просто!
— Но я не могу изменить крышу нашего дома, — расстроилась я. У нас в городе все почти крыши плоские…
— Значит, придется время от времени убирать это напряжение из своей квартиры.
— Расскажешь мне, как?
— Ты это хочешь услышать здесь, под дождем?
Он вскочил, протянул мне руку, дернул, поднял — и мы помчались к дому, под защиту пирамидальной крыши.
Войдя в дом, я потрясенно ахнула. Я не заходила сюда несколько дней, и за это время изменилось многое. Комнаты были полностью готовы; стены обшиты деревом разных пород и цветов: в гостиной — коричнево-золотистым, в спальне и детской — молочно-светлым. Лишь кухню обмазали саманом и оштукатурили.
Светло-голубой камин выступал из стены ровно посреди гостиной на полметра, не больше. Пол возле камина покрыли листовой медью, красиво сливавшейся с темным золотом деревянного пола, еще не покрытого лаком.
— Вот это да! — выдохнула я, восхищаясь изумительным сочетанием голубого и медово-медного. — Это кто придумал, ты, Андрей?
— Нет, не я, — засмеялся мастер. — Это Федор. Очень уж хотелось ему голубой с медью соединить. Сказал, как небо и земля будет в хате…
В его тоне мне послышалось легкое недовольство.
— А тебе что, не нравится?
— Нравится. Но я бы печь сделал другого цвета.
— Какого?
— Белого — лучше всего. Или охрой, или корридой…
— Корридой — это как?
— Такого… пламенного цвета. Как плащ тореадора. Печь должна быть в теплых тонах. Стихия ее — огонь и земля. Но такой голубой тоже нормально. Здесь цвет не водной стихии, а скорее, воздуха, неба. Огню воздух нужен…
— А вот Алексей Петрович почему-то называет стихии — уборами…
— А-а, — Андрей качнул головой, — ну, это потому что в прежние времена каждое место силы убиралось в определенные цвета, которые соответствовали токам, энергиям, сквозь эти места проходящим. Вот и пошло оттуда — убор.
— Да, про места силы он говорил. Только про энергии мало рассказывал, все к тебе отсылал, мол, Андрей все знает, он научит. А ты мне про это — ни словечка!
— А ты разве спрашивала? — недоуменно расхохотался Андрей.
— Не спрашивала, потому что ты занят был! А теперь — спрашиваю: расскажи! — и тоже залилась смехом.
— Расскажу. Потом, — смех внезапно смолк. — Сейчас пошли-ка на хутор, а то Вовка мне точно отвесит за ночные гулюшки с тобой.
И правда — мы сидели в сплошной тягучей медовой мгле, изредка освещаемой вспышками молний. Стемнело уже совсем.
Назавтра ровно в полдень в доме собрались хозяева, мы с Володей и мастер Андрей. На медном полу перед камином находилась кадка, полная дров, и дымилась рядом жаровня с ладаном. В жерле камина высились, сложенные крест-накрест, поленья. На каминной полке стояли два образа — Спас и Неопалимая Купина. Андрей опустился на колени, мы все застыли в почтительном молчании. Какое-то время он стоял, опустив голову и воздев к небу руки; в тишине было слышно лишь потрескиванье углей в жаровне и глубокое дыхание мастера. Наконец, отдаваясь в дубовой пустоте дома, послышался глубокий напевный баритон:
Боже вечный, иже семи семерицею раззженную печь и пламень иже в Вавилоне на росу преложил еси, и вверженные в ней от царя Навуходоносора святые три отроки Ананию, Азарию и Мисаила целы сохранивый, сам благослови и печь сию великия ради Твоея Милости. И благослови в ней дела рук рабов Твоих, и благопоспеши их благодеянием Твоим, и исправи их по множеству щедрот Твоих молитвами Пречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии силою Честного и Животворящего Креста, предстательством превеликих чиноначальников Михаила и Гавриила и всех небесных сил бесплотных, честного и славного пророка, Предтечи и Крестителя Иоанна, святых славных и всехвальных апостол, святого священномученика Киприана иже во святых отца нашего Николая, архиепископа Мирликийского чудотворца и всех святых. Аминь.
Мастер перекрестился и продолжил:
Пресвятая и Преблагословенная Мати Сладчайшаго Господа нашего Иисуса Христа! Припадаем и покланяемся Тебе пред святою и пречистою иконою Твоею, еюже дивная и преславная чудеса содеваеши, от огненнаго запаления и молниеноснаго грома жилища наша спасаеши, недужныя исцеляеши и всяко благое прошение наше во благо исполняеши. В купине, огнем горящей и несгораемей, показавый Моисеови Пречистую Твою Матерь, Христе Боже, огнь Божества неопальне во чреве приимшую и нетленну по рождестве пребывшую. Тоя молитвами от пламене страстей избави нас, и от огненных запалений жило сие сохрани, яко Многомилостив.
Во огни купины неопалимыя, древле Моисеем виденныя, тайну воплощения Своего от Неискусобрачныя Девы Марии прообразовавый. Той и ныне, яко чудес Творец и всея твари Создатель, икону Ея святую чудесы многими прослави, даровав ю верным во исцеление недугом и в защищение от огненнаго запаления. Сего ради вопием Преблагословенней: Надеждо христиан, от лютых бед, огня и грома избави на Тя уповающия, и спаси души наша, яко Милосерда.
Предочистим чувствия душ и телес наших, да видим таинство Божественное, образно явленное древле великому во пророцех Моисею купиною, горевшею огнем и не сгоравшею, в нейже Твоего безсеменнаго Рождества, Богородице, предвозвещение исповедуем и, благоговейно покланяющеся Тебе и Рождшемуся от Тебе Спасу нашему, со страхом вопием: радуйся, Владычице, Покрове, и Прибежище, и Спасение душ наших. Аминь.
