Константин Арбенин. Дом в конце тоннеля
ДОМ В КОНЦЕ ТОННЕЛЯ
Андрей Щербак-Жуков. Сказочник нашего времени
На этот раз в нашей постоянной рубрике «Фантастика» не совсем обычный гость. Его имя не так хорошо знакомо ортодоксальным читателям фантастических рассказов, зато отлично известно любителям современной независимой музыки. Константин Арбенин — вокалист и автор всех песен санкт-петербургской группы «Зимовье зверей». У этого коллектива стабильный круг поклонников, музыканты не реже чем раза два в месяц собирают пусть и небольшие залы в Москве и Санкт-Петербурге, в клубах не выступают принципиально — хотят, чтобы их внимательно слушали. А иначе просто невозможно, ведь их тексты — настоящие стихи, сложные и многоплановые.
«Дом на сваях построен не мною,
Но я освоился в нем — и не ною.
Новый Ной с голубой волною,
Но войной не поможешь Ною.
Дом на сваях боится зноя
И присвоенных снов-видений.
Я покину его весною,
Сделав сноску на ноев гений.
Но — Евгений бежит наводнений,
А за ним мчится всадник из меди.
Масс-Медина как новый гений —
В доме на сваях мы в нем соседи.»
Константин Арбенин — серьезный поэт, обратившийся к песне для того, чтобы быть услышанным более широкими массами. В этом ему помог гитарист и аранжировщик Александр Петерсон — вдвоем они составляют костяк группы «Зимовье зверей».
Однако стихов и песен Константину мало — он давно пишет сказки. Две музыкально-драматических сказки — «Свинопас» и «Звери ищут лето» — музыканты поставили силами своей группы. А множество коротких сказок в прозе в последние пару лет активно осваивают книжно-журнальное пространство. Они уже публиковались в журналах «Знамя» и «Если», «Независимой газете», а недавно в издательстве «Лань» вышел целый сборник в комплекте с компакт-диском, на котором автор сам читает свои сказки.
Фантастика и сказка — направления близкие, разница все же есть. Так что, рассказ «Дом в конце туннеля» — это своеобразный дебют Константина Арбенина. Рассказ этот, как и следовало бы ожидать, отличается поэтичностью и некоторой сказочностью. Нельзя не заметить, как тщательно автор подбирает слова, как ловко играет ими — такое не часто обнаружишь в прозе… Рассказ не просто читается — он поется, словно песня. В нем есть внутренний ритм и рефрены.
Но и содержательная сторона произведения отнюдь не хромает! Константин Арбенин отметил необычайно тонкие нюансы во взаимоотношениях человека и дома. Любое здание — стремится к постоянству и основательности. Любой человек — к свободе и гибкости. В этом зерно конфликтов, с которыми могут столкнуться инженеры будущего.
Андрей Щербак-Жуков
писатель, журналист, искусствовед
Дом в конце тоннеля
Здравствуй, дорогой мой, любимый мой Дом! Моё родное пристанище, прибежище, жилище! Мой друг, опекун и наставник!
Как же я соскучился по тебе, уютный мой! Девять лет я скитаюсь по вселенной, перелистываю галактики, перепрыгиваю с планеты на планету, тычусь лбом в блюдце иллюминатора, ищу непонятно что, бегу неизвестно от кого, и все эти девять лет думаю о тебе, помню тебя, мысленно к тебе обращаюсь. А ты ни разу мне не написал, только короткие полунасмешливые поздравления с Днём космонавтики. Почему? Неужели ты, такой умный, умелый, памятливый, до сих пор не научился писать? Не верю. Забыл меня? Тоже не верю. Может, тебе нечего мне сказать? Разве что так.
Ну да, видать, Магомету легче дойти до горы, чем дождаться её, поэтому я сам решил высказаться, хотя бы после девятилетнего молчания расставить, как говорили древние, точки над «i».
Не буду спрашивать, как ты поживаешь, как чувствуешь себя, исправны ли твои системы, давно ли делали ремонт. Уверен, что всё у тебя в порядке, что стоишь на месте монументально, на то ты и создан таким — крепким, исправным, ко всему готовым. Есть ли у тебя душа, Дом? — вот о чём хочется мне спросить. Ранима ли она, или, как и тело твоё, создана из железобетона и взрывостойкого стекла? Вздыхаешь ли ты по ночам, дом, ну хотя бы мысленно? А может быть, твоей душой был я, и с моим отлётом ты обездушел, стал всего лишь пригодным для жилья строением? Или нет, знаю, душа — она, та, которая осталась в тебе и с тобой. Ведь не бывает двух душ у одной сущности, вот я и вынужден был сбежать от вас в открытый космос, вот и оказался третьим лишним.
Зато теперь я не третий, я — миллионный лишний в этой вселенной, космический бомж, нелегальный иммигрант, мыслящая начинка одноместной маневровой капсулы. Я слоняюсь по вселенной, доверившись одному только автопилоту, а в штрихкоде у меня липовая приписка к какому-то далёкому карлику, на котором нет даже кислорода. Возможно, мой отлёт был глупостью, пусть так. Мне не привыкать делать глупости — я ещё на земле освоил этот род занятий, причём не без твоей помощи.
Помнишь, Дом, как ты дал первый свой сбой? Вроде бы мелочь: что-то там напутал с погодой и выдал мне зимнюю обувь, меховой плеер и куртку с подогревом, хотя на дворе была всего лишь осенняя слякоть. Но каково было мне! Все смотрели на меня, как на дурака, и я вынужден был, перекрикивая звучащего в плеере Шнитке, каждому постовому объяснять, что это не я виноват, что это мой дом так меня вырядил. Я ещё никогда не чувствовал себя так глупо, я всерьёз разозлился на тебя тогда. Так разозлился, что подал в суд и потребовал удержать с твоего счёта пятьсот юаней — за моральный ущерб. И мне кажется, я имел на это право — думаешь, мне было приятно, что ты выставил меня полным идиотом! Да и сумма была чисто символическая — пятьсот юаней, подумаешь, я ежемесячно перечислял на твой счёт в четыре раза больше. А ты обиделся. Теперь я точно это могу сказать: да, ты тогда обиделся. Знаешь, зря: у тебя сбой, у меня сбой — всего-то программный вопрос. А что в результате? В результате именно с этого момента началось наше с тобой недопонимание. Так очень часто бывает с лучшими друзьями: они настолько исчерпывают друг друга, что чувства засыхают в их душах, и первая ничтожная мелочь вдруг высекает искру ненависти. Они начинают дуться друг на друга и раздувают эту искру до настоящего пожара. Дружба выворачивается наизнанку и становиться сначала соперничеством, а потом и враждой. А в нашем случае был ещё и катализатор — то самое масло, которое древние добавляли в огонь.
Катализатором была она.
И мысль привести в дом женщину пришла мне как раз после этой нашей размолвки. Нет, конечно, у меня был ты, но ты — это совсем другое. Ты — друг, помощник, ты никогда не возразишь и не откажешься выполнить мою команду. А человеку этого мало, человеку нужно, чтобы ему возражали. Истину он умеет добывать только в споре, в поединке, в бойне. Человек рождает истину, убивая себе подобных или самого себя. Вероятно, поэтому все наши истины такие сомнительные. Комфорт утомляет человека, душа требует диссонансов. И вот я, человек, привёл её — женщину, королеву диссонансов, царицу размолвок, богиню скандала. И всё в тебе встало на свои места, то есть перевернулось с ног на голову.
Ты не представляешь, как я волновался, когда решился вас познакомить. Мне очень важно было, чтобы между вами возникла симпатия, чтобы ты принял её, чтобы она тебя полюбила. Я так тщательно готовил её к этой встрече, объяснял, как ты мне дорог, рассказывал, что ты для меня значишь. И, видимо, перестарался — сам подпилил сук, на котором сидел. Я и не заметил, как быстро ваши отношения перешли границы дозволенного. Да, поначалу на вас было просто смешно смотреть: ах, как она обустраивала тебя, как украшала всякими штучками, как дарила тебе модные новшества! Ах, как она нежилась в твоих креслах, как подкла-дывала поленца в твой камин! Ах, ах, ах. И это она-то — та, которую воспитали отец с матерью, которая знать не знает, что такое быть пасынком своего дома, которая жилище называет не иначе как «место жительства»! А ты и рад был — всё шире разевал свой бесстыдно-алый рот, всё больше и больше обдавал её теплом, уютом, глазел на неё своими жадными зеркалами. Мне бы тогда догадаться, чем всё это чревато, а я, дурак, радовался, умилялся её домовитости и твоему гостеприимству.