«…В течение почти тридцати лет автор мог систематически наблюдать человека, чья память относилась к числу самых выдающихся, описанных в литературе.

Начало этой истории относится к двадцатым годам 20 века.

В лабораторию автора - тогда еще молодого психолога - пришел человек и попросил проверить его память.

Человек - будем называть его Ш. - был репортером одной из газет, и редактор отдела этой газеты был инициатором его прихода в лабораторию.

Я предложил Ш. ряд слов, затем чисел, затем букв, которые либо медленно прочитывал, либо предъявлял в написанном виде. Он внимательно выслушивал информацию или прочитывал ее, а затем в точном порядке повторял предложенный материал…

Вскоре экспериментатор начал испытывать чувство переходящее в растерянность. Увеличение ряда не приводило Ш. ни к какому заметному возрастанию трудностей, и приходилось признать, что объем его памяти не имеет четких границ…

Проверка «считывания» ряда, проведенная через несколько месяцев, показала, что Ш. воспроизводит «запечатленную» таблицу с той же полнотой и приблизительно в те же сроки, которые ему были нужны при первичном воспроизведении. Различие заключалось лишь в том, что ему требовалось больше времени для того, чтобы «оживить» всю ситуацию, в которой проводился опыт, - «увидеть» комнату, в которой мы сидели, «услышать» мой голос, «воспроизвести» себя, смотрящего на доску. На самый процесс «считывания» добавочного времени почти не уходило…

Его память

В течение всего нашего исследования запоминание Ш. носило непосредственный характер, и его механизмы сводились к тому, что он либо продолжал видеть предъявляемые ему ряды слов или цифр, либо превращал диктуемые ему слова или цифры в зрительные образы. Наиболее простую схему имело запоминание таблицы цифр, написанных мелом на доске…

«Запечатленные» цифры Ш. продолжал видеть на той же черной доске, как они были показаны, или же на листе белой бумаги; цифры сохраняли ту же конфигурацию, и если одна из цифр была написана нечетко, Ш. мог неверно «считать» ее, например, принять 3 за 8 или 4 за 9.

Однако обращают на себя внимание некоторые особенности, показывающие, что процесс запоминания носит вовсе не такой простой характер.

Синестезии

Ш. относился к той замечательной группе людей, в которую, между прочим, входил и композитор Скрябин. У него в особенно яркой форме сохранилась комплексная «синестезическая» чувствительность: каждый звук непосредственно рождал переживания света и цвета, вкуса и прикосновения. «Какой у Вас желтый и рассыпчатый голос», сказал он как-то раз беседовавшему с ним Л.Г.Выготскому…

Когда Ш. слышал или прочитывал какое-нибудь слово - оно тотчас же превращалось у него в наглядный образ соответствующего предмета. Этот образ был очень ярким и стойко сохранялся в его памяти; когда Ш. отвлекался - этот образ исчезал; когда он возвращался к исходной ситуации - этот образ появлялся снова: «Когда я слышу слово «зеленый», появляется зеленый горшок с цветами; «красный» - появляется человек в красной рубашке, который подходит к нему. «Синий» - и из окна кто-то помахивает синим флажком… Даже цифры напоминают мне образы… Вот «1» - это гордый стройный человек; «2» - женщина веселая; «3» - угрюмый человек, не знаю почему… «6» - человек, у которого распухла нога; «7» - человек с усами; «87» - я вижу полную женщину и человека, который крутит усы…»

Когда Ш. прочитывал длинный ряд слов, каждое из этих слов вызывало наглядный образ; но слов было много, и Ш. должен был «расставлять» эти образы в ряд. Чаще всего - и это сохранялось у Ш. всю жизнь - он «расставлял» эти образы по какой-нибудь дороге. Иногда это была улица его родного города, двор его дома, ярко запечатлевшийся у него в памяти еще с детских лет. Иногда это была одна из московских улиц. Часто он шел по этой улице - нередко это была улица Горького в Москве, начиная с площади Маяковского, медленно продвигаясь вниз и «расставляя» образы у домов, ворот и окон магазинов, иногда незаметно для себя оказывался вновь в родном Торжке и кончал путь у дома своего детства…

Получая на сеансах своих выступлений в качестве задания тысячи слов, часто нарочито сложных и бессмысленных, Ш. вынужден превращать эти ничего не значащие для него слова в осмысленные образы. Самым коротким путем для этого было разложение… бессмысленной для него фразы на ее составные элементы с попыткой осмыслить выделенный слог, использовав близкую к нему ассоциацию… Ограничимся несколькими примерами, иллюстрирующими ту виртуозность, с которой Ш. пользовался приемами семантизации и эйдотехники…

В декабре 1937 года Ш. была прочитана первая строфа из «Божественной комедии».

Nel mezzo del camin di nostra vita

Mi ritroval par una selva oscura и т.д.

Естественно, что он воспроизвел несколько данных ему строф «Божественной комедии» без всяких ошибок, с теми же ударениями, с какими они были произнесены. Естественно было и то, что это воспроизведение было дано им при проверке, которая была неожиданно проведена… через 15 лет!

Вот те пути, которые использовал Ш. для запоминания:

«Nel - я платил членские взносы и там в коридоре была балерина Нельская; меццо (mezzo) - я скрипач; я поставил рядом с нею скрипача, который играет на скрипке; рядом - папиросы «Дели» - это del; рядом тут же я ставлю камин (camin), di это рука показывает дверь; nos - это нос, человек попал носом в дверь и прищемил его; tra - он поднимает ногу через порог, там лежит ребенок - это vita, витализм; mi - я поставил еврея, который говорит «ми - здесь ни при чем»; ritrovai - реторта, трубочка прозрачная, она пропадает, - и еврейка бежит кричит «вай» - это vai - Она бежит, и вот на углу Лубянки - на извозчике едет per - отец. На углу Сухаревки стоит милиционер, он вытянут, стоит как единица (una). Рядом с ним я ставлю трибуну, и на ней танцует Сельва (selva); но чтобы она не была Сильва - под ней ломаются подмостки - это звук «э». Из трибуны торчит ось - она торчит по направлению к курице (oscura)…»

Казалось бы хаотическое нагромождение образов лишь усложняет задачу запоминания… но поэма дана на незнакомом языке, и тот факт, что Ш., затративший на выслушивание строфы и композицию образов не более нескольких минут, мог безошибочно воспроизвести данный текст и повторить его… через 15 лет, «считывая» значения с использованных образов, показывает, какое значение получили для него описанные приемы…

И все же как мало мы знаем об этой удивительной памяти! Как можем мы объяснить ту прочность, с которой образы сохраняются у Ш. в течение многих лет, если не десятков лет? Какое объяснение мы можем дать тому, что сотни и тысячи рядов, которые он запоминал, не тормозят друг друга и что Ш. практически мог избирательно вернуться к любому из них через 10, 12, 17 лет?

Мы уже говорили, что известные нам законы памяти не объясняют особенностей памяти Ш.

Следы одного раздражения не тормозят у него следов другого раздражения; они не обнаруживают признаков угасания и не теряют своей избирательности; у Ш. нельзя проследить ни границ его памяти по объему и длительности, ни динамики исчезновения следов с течением времени; у него нельзя выявить ни того «фактора края», благодаря которому каждый из нас запоминает первые и последние элементы ряда лучше, чем расположенные в его середине…

До сих пор мы описывали выдающиеся способности, которые проявлял Ш. в запоминании отдельных элементов - цифр, звуков и слов. Сохраняются ли эти способности при переходе к запоминанию более сложного материала - наглядных ситуаций, текстов, лиц? Сам Ш. неоднократно жаловался на… плохую память на лица. «Они такие непостоянные, - говорил он, они зависят от настроения человека, от момента встречи, они все время изменяются, путаются по окраске, и поэтому их так трудно запомнить»… «Вот еще пример. В прошлом году я был председателем профорганизации, и мне приходилось разбирать конфликты… Мне рассказывают о выступлениях в Ташкенте, в цирке, потом в Москве, и вот я должен «переезжать» из Ташкента в Москву… Я вижу все подробности, а ведь все это я должен откинуть, все это лишнее, это, в сущности, не имеет никакого значения, где они договорились, в Ташкенте или где-нибудь еще… Важно, какие были условия… И вот мне приходится надвигать большое полотно, которое заслонило бы все лишнее, чтобы я ничего лишнего не видел…