Литмир - Электронная Библиотека
A
A

«Опасность! Вот о какой опасности говорила прекрасная дама. Да, это опасность. Это страшная опасность!» Мысли лихорадочно роились в голове Ванды. Эти путаные мысли стремительно складывались в целые умозаключения. И никто сейчас не в состоянии был бы убедить молодую баронессу в том, что они не верны и старая английская леди со своим гадким мопсом давно уже покинула этот мир, а призрак се, если бы он вдруг каким-то чудом и смог появиться за тысячи верст от туманного Лондона в старой уютной Вене, за вековыми стенами родового замка ее мужа, вряд ли способен нанести какой-либо вред ей самой и уж тем более — ее детям. Напротив, Ванда была теперь совершенно уверена в обратном и исполнена решимости любой ценой предотвратить то зло, которое привнесла своим явлением в ее дом проклятая англичанка.

Ванда решительно шагнула вперед, намереваясь действовать немедленно и не рассчитывая ни на чью помощь. Но в этот момент оказалось, что прекрасная дама тоже проникла в комнату и теперь находится рядом с ней. Более того, в изящных руках незнакомки, затянутых до самого локтя в тончайшие, в тон платью, лайковые перчатки, блеснул неизвестно откуда взявшийся острый тонкий кинжал с литой серебряной рукояткой. Как завороженная, Ванда протянула руку, и тяжелая рукоятка кинжала неожиданно удобно поместилась в ее узкой ладони. Теперь она точно знала, что обязана сделать. Ванда решительно двинулась к замершей в кресле старой леди, продолжающей буравить ее своими злобными выцветшими глазками. Та, почувствовав опасность, что-то жалобно пискнула и попыталась загородиться дрожащей старческой рукой. Но хрупкая Ванда была сейчас сильна. Так сильна, как никогда не бывала в жизни, ибо от ее силы и решительности зависела теперь жизнь ее обожаемых малюток. Рука с зажатым в ней кинжалом стремительно опустилась вниз, поражая тщедушное тело старухи, потом еще и еще раз.

Ванда била ненавистную мучительницу свою, слившуюся воедино с гадким мопсом, крепко, до боли сжав в ладони тяжелую рукоятку кинжала, пока руку не свело болезненной судорогой и она не разжалась сама, выронив грозное орудие. Ванда делала свое страшное дело молча, не глядя по сторонам, но постоянно чувствуя рядом присутствие прекрасной дамы: пряный запах ее странных духов все это время окутывал Ванду. Когда же кинжал, глухо звякнув, тяжело упал на ковер, Ванда наконец оглянулась. Незнакомка покинула ее, маленькая гостиная была пуста. Некоторое время Ванда стояла без движения, оглядывая комнату и с удивлением обнаруживая в ней знакомые предметы мебели и скромные украшения интерьера, которые сама же и подбирала для того, чтобы скрасить грустную старость бедной родственницы мужа. Реальный мир постепенно принимал для нее свои привычные очертания. Медленно обратилась она взором к старинному вольтеровскому креслу, и отчаянный крик вырвался из ее груди.

Разбуженный им дом еще только просыпался, пытаясь спросонья понять, что произошло. Люди выскакивали из постелей, еще не осознавая четко, куда им следует спешить, кто кричал и где случилось несчастье, а Ванда уже большой стремительной птицей неслась по лестнице наверх, к спальне своих детей. Распахнув дверь, она промчалась мимо сонной няни, дремавшей в кресле, и, склонившись поочередно над двумя детскими кроватками, подхватила на руки обоих своих сыновей, маленьких, теплых, еще спящих. Старший только начал пробуждаться и, выпростав из крепких материнских объятий одну ручонку, тер маленьким кулачком смеженные сном веки и тихо бормотал что-то сердитое. Он не испугался, чувствуя рядом горячее тело матери, но выражал недовольство тем, что его будят так бесцеремонно. Его младший брат продолжал беззаботно спать, тихо и сладко посапывая. Прижав малюток к груди, Ванда мчалась по широкому коридору замка, стремясь к огромным стеклянным дверям, ведущим на балкон. Она миновала коридор, никем не замеченная и не остановленная: люди метались по дому, совершенно не понимая, что происходит. Ошеломленная няня громко кричала в детской, но, парализованная внезапным приступом ужаса, не могла двинуться с места.

Между тем Ванда достигла стеклянных дверей и, не замечая препятствия, словно пролетела сквозь них, вмиг оказавшись на холодном балконе; раздался звон разбитого стекла, испуганный плач проснувшихся и пораненных осколками детей. По ее лицу и обнаженным рукам текла кровь — это была ее кровь, которая смешивалась с кровью ее сыновей. Ничего этого Ванда не замечала и не чувствовала; пространство обширного балкона она миновала за доли секунды и в необъяснимом порыве взметнулась на широкий каменный парапет, по-прежнему крепко прижимая плачущих детей к груди. На мгновенье, как жуткое видение, застыла она над зияющим внизу холодным темным провалом, а потом стремительно шагнула вперед, словно продолжая свой смертельный бег в разверзшуюся перед ней вечность.

— Выходит, что знаменитый опыт доктора Байера закончился так трагически. — Ванда отложила в сторону несколько тонких листов бумаги, испещренных мелким машинописным текстом и уже изрядно пожелтевших от времени.

— Увы, да. Байер проник в подсознание, выяснил ситуацию, которая травмировала Ванду много лет назад, и ему удалось вытеснить эту ситуацию из ее памяти. Потом нечто — что именно, не очень ясно из сохранившихся описаний Байера: то ли непривычная для Вены жара, то ли общая ее неуверенность в своем будущем, постоянный страх потерять барона и его расположение, а быть может, что-то еще — расшатало давнюю занозу и вызвало у Ванды истерические симптомы. Тогда Байер, впервые, надо сказать, в психотерапевтической практике, заставил больную, пребывающую в сумеречном состоянии, проделать то, чего не могла проделать она в реальной жизни, чтобы таким образом избавить ее от болезни, как представлялось ему, навсегда. Иными словами — занозу выдернуть. Однако по прошествии нескольких лег, когда баронесса фон Рудлофф испытала сильный эмоциональный всплеск, вызванный бурной ночной жизнью и неведомым ей ранее шумным успехом, естественно, взволновавшим молодую женщину, ее подсознание снова вернулось к давнему, проигранному вроде бы во время эксперимента, но отнюдь не устраненному эпизоду. Истерическая реакция па него оказалась на сей раз иной, гораздо более сильной. Последствия тебе известны. Обломанной, если вернуться к нашему сравнению, оказалась лишь верхушка занозы, сама же она сидела в подсознании прочно и при первом же ощутимом воздействии извне снова начала причинять сильное неудобство и боль. Но, представь, об этом никто не знал до того момента, пока твоя бабушка не раскопала всю жуткую историю до самого ее кровавого завершения. Она ведь, как и ее отец, который, собственно, и назвал ее Вандой в честь героини блестящего байеровского опыта, разумеется, не ведая о его трагическом финале, была страстной поклонницей и продолжательницей научных воззрений Байера. И чему тут удивляться! Перед ним преклонялся, считая своим учителем, сам Фрейд. Однако бабушка твоя была незаурядным и даже, прости уж за пафос, великим исследователем. Ей во всем надо было докопаться до самого донышка, до самой глубинной сути. Кроме того, допускаю, ей было просто интересно, как же сложилась дальнейшая судьба дамы, в честь которой она получила свое редкое имя. И, на свою беду, она это выяснила. Кстати, любопытная деталь — не знаю, отмстила ли ты ее в статье, — у старушки приживалки действительно была любимая собачка и, как назло, именно мопс. Однако, зная, что молодая баронесса маленьких собачек не любит, она все время, пока жила в замке, своего пса тщательно от нее скрывала. И, как видишь, до определенного момента весьма успешно. Посему, как пишет твоя бабушка, вполне вероятно, что именно этот злосчастный мопс, которого по идее не должно было быть в комнате старой женщины, и стал последней каплей, переполнившей чашу. И безумие хлынуло из нее полноводным потоком, заливая окончательно сознание молодой Ванды.

— Но почему все-таки она направилась именно в комнату старушки?

— Ну, это просто. Та ее мучительница была пожилой, одинокой женщиной, эта — безобидная приживалка — тоже. В помутившемся сознании два схожих образа слились воедино.

54
{"b":"118289","o":1}