Потом был еще следователь прокуратуры, который беседовал, а вернее, пытался беседовать с Подгорным в лучших традициях западной юриспруденции, то есть в присутствии его адвоката, молодого, жутко самоуверенного и многословного человека с бородкой и золотыми очками фирмы «Картье» на носу. Блюлись, однако, и российские обычаи: при беседе, по настоянию изредка приходящего в себя Подгорного, присутствовали руководитель его личной службы безопасности и Ванда, которую бывший муж не желал отпускать от себя ни на шаг.

Когда стрелки массивных и вроде бы даже золотых часов на столе Подгорного перевалили далеко за полночь, Ванда пришла к окончательному выводу, что «крепчающий маразм» происходящего, несмотря на активное участие в нем высоких должностных лиц из милиции, прокуратуры, соседних финансовых структур, которые то прибывали на место действия, а именно в кабинет Подгорного, то убывали восвояси, обещая вернуться, необходимо пресечь решительным и единственно возможным способом: убрать со сцены главное действующее лицо — Виктора Михайловича Подгорного. Она негромко сообщила ему об этом и, надо сказать, была услышана, несмотря на то что состояние Подгорного становилось все менее адекватным происходящему.

— Один я никуда не поеду! — твердо заявил он, быстро откликнувшись на ее реплику и даже оставив на время телефонные трубки, которые так и не выпускал из рук.

— Конечно, не поедешь, — легко согласилась Ванда. — Вон у тебя сколько охраны — целая служба, во главе с начальником. И друзья-коллеги, финансисты с волевыми подбородками, и адвокат в «картье». Забирай хоть всех.

— Я без тебя никуда не поеду! — столь же быстро и решительно уточнил Подгорный. — Они все психи, и каждый — себе на уме.

— И куда же мы с тобой отправимся?

— Без проблем. — Обсуждение конкретной проблемы окончательно вернуло Виктора в реальный мир, и даже в тоне его зазвучали прежние нотки снисходительного превосходства. — Хоть домой, хоть на дачу — на дальнюю, на ближнюю, есть еще запасной офис в городе и охотничий домик в Безбородове, но это далековато — Тверская губерния.

— И нигде нет Таньки?

— Нет… — растерянно повторил за ней Подгорный и, еще не выговорив до конца короткий свой ответ, снова испугался. — А что?

— А то, что, если все это действительно ее работа, она быстренько вычислит нас с гобой, а может, именно нас с тобой и дожидается и, уж будь уверен, найдет способ расправиться с обоими, благо поводов у нее к тому более чем достаточно.

— Тогда поедем к тебе. А охрану оставим внизу. И возле двери.

— И на крышу пару снайперов.

— Зачем?

— Для верности…

— Слушай, ты хочешь меня добить?

— Нет, не хочу, — вяло отозвалась Ванда. В душе она была — с ним согласна. Лучше всего было отправиться к ней. Во-первых, ей самой не мешало несколько прийти в себя, а своя территория для этого более пригодна и комфортна. Во-вторых, ее дом практически рядом с его офисом, и это тоже немаловажно, потому что Ванда ждала теперь, после второго убийства, любых сюрпризов. В-третьих, предложение об охране тоже было разумным, опять же в силу непредсказуемости ситуации. Так что огрызнулась она так, скорее по инерции, нежели по существу. — Ладно, мудрый ты мой, будь по-твоему! Только быстро, а то я передумаю.

— Один момент, — буркнул Виктор и действительно сделал все необходимое очень быстро: выпроводил всех присутствующих, включая адвоката, который пытался активно сопротивляться, утверждая, что он может понадобиться в любую минуту.

— Вот и появишься в ту самую минуту, — безжалостно ответил ему вмиг преобразившийся и вернувшийся почти в свое обычное состояние Подгорный.

— Но откуда я узнаю и как сумею добраться так быстро — вы же уезжаете куда-то, как мне показалось…

— Насчет «узнаешь» — не сомневайся. Насчет «добираться» — твои проблемы, я тебе такие деньги плачу, что давно уже мог купить небольшой самолет. А насчет того, что я куда-то уезжаю, — не твоего ума дело. И вообще — будешь подслушивать, уволю к чертовой матери!

Несколько дольше других задержался начальник службы безопасности, получавший указания относительного того, где необходимо расставить дозоры и как их проинструктировать.

— И последнее, — вдруг вспомнила Ванда, когда они уже направлялись к выходу. — Эта девочка, у которой убили дедушку. Что с ней теперь? По крайней мере где она?

— Не беспокойся, — досадливо и самодовольно отмахнулся Подгорный, — я распорядился. Ею занимаются: охраняют, лечат, в смысле — успокаивают, организуют похороны и прочее…

«Сволочь!» — про себя констатировала Ванда, но от комментариев вслух воздержалась.

Время было позднее, и она спешила попасть домой. Дело было даже не в том, что в такое время совершенно пустой, густо заросший зеленью двор ее дома, а вернее, огромное внутреннее пространство целого жилого массива, старого, сталинской еще постройки, ее страшило или таило какую-нибудь опасность. Страха не было: она родилась и выросла в этом зеленом уютном лабиринте, расположенном вблизи от шумного и многолюдного московского проспекта, но как бы и в стороне от него, отчего атмосфера здесь была почти домашней. За двадцать с небольшим лет ее жизни здесь сменилось не так уж много народа, и почти всех жильцов она знала если не лично, то внешне-то уж точно. Знала и местных алкоголиков, хулиганов, уголовников, отсидевших свое и вернувшихся на старое место, молодую поросль наркоманов и просто задиристых тинейджеров, словом, всю социально опасную, как принято говорить официально, прослойку местного населения. Знала и не боялась: своих здесь не трогали, как-то уж так повелось, это был типичный старомосковский двор, и он упорно хранил свои традиции, не желая подчиняться веяниям новых времен.

Спешила она потому, что изрядно устала на работе: двенадцать с небольшими перерывами часов, проведенных на ногах в огромном зале крупного супермаркета, вытягивали, казалось, все жизненные силы, отпущенные на этот день, и до дома она всякий раз добиралась, мобилизуя самые последние остатки энергии. Кроме того, ночь выдалась отвратительная и никак не располагала к неспешным прогулкам под луной. Было холодно, временами начинал накрапывать мелкий дождик, вроде даже вперемежку со снегом, но когда он прекращался, холодная влага отступать не желала и заполняла все пространство сырым, непроглядным туманом. Туман растекался повсюду, сплошной клубящейся пеленой застилая обзор на расстоянии двух шагов, словно пытался бороться со всеми источниками света: редкие фонари, лампочки над дверями подъездов и светящиеся окна домов во влажной пелене казались зыбкими, нереальными; чудилось, еще немного — и клубящаяся влага поглотит их совсем, и на всем свете воцарится мрачное, темно-серое, сырое непроглядное царство. Более того, казалось, вопреки физическим законам, что туман научился поглощать и звуки: вокруг стояла абсолютная, неземная какая-то тишь.

Словом, она спешила и, очевидно, сильно раздражала туманное царство, потому что стук ее высоких каблуков гулко разносился по всему лабиринту огромного двора.

До родного подъезда оставалось совсем немного, когда она скорее почувствовала, чем услышала в белесой пелене негромкие, быстрые шаги позади себя, но не испугалась: мало ли кто из соседей, припозднившись, так же как и она, торопится побыстрее спрятаться от пронизывающей осенней сырости за дверью собственного дома.

Не испугалась она и когда вдруг почувствовала, что невидимый спутник — совсем рядом, и ощутила его руку на своих светлых, распущенных по плечам волосах. Собственно, это ощущение, возможно, даже успокоило ее: он не схватил, не дернул ее за волосы, а легко коснулся их, ласково проведя рукой от затылка к плечам.

— Кто… — Она быстро, но не испуганно повернулась, намереваясь слегка игриво поинтересоваться, кто это решил в такую неподходящую пору приласкать ее, абсолютно уверенная в том, что в сизой пелене различит сейчас хорошо знакомое лицо кого-то из соседей, возможно, слегка подвыпившего — вот и потянуло на ухаживания и ласки…