Месяцами Габриель внимательно наблюдала за сменами караула. Не все стражи жили в замке. У многих из них неподалеку были дома. Изо всех сил стараясь не показывать, как сильно ее это интересует, Габриель расспросила об этом Бетси. Из того немногого, что рассказала служанка, Габи сделала вывод, что большинство часовых занимались тайной, незаконной торговлей.
Пока стражники, толкаясь, сменяли друг друга, Габриель нырнула в арку ворот, подняв воротник и отвернувшись к стене. Удача не покидала Габи. Вдруг, уже решив, что самое страшное позади, Габриель врезалась в какого-то здоровяка, неожиданно вынырнувшего из тумана.
– Excusez-тоi,[55] – едва слышные, необдуманные слова сорвались с ее губ, прежде чем Габриель смогла сдержать их. Она затаила дыхание и попыталась отойти в сторону. Крик застыл у нее в горле, когда чья-то рука закрыла ей рот и Габи потащили к стене.
Быстро моргая, Габриель подняла обезумевшие от страха глаза на незнакомца. Глаза девушки еще больше расширились, когда великан убрал руку от ее рта.
– Голиаф! – выдохнула Габи. – Quel…[56]
А потом ей стало слишком тяжело выговаривать слова, и горле появился комок и все ее тело судорожно затряслось. Рыдая, Габриель бросилась здоровяку на шею.
Голиаф был огромным – еще больше, чем она запомнила. Габриель почувствовала, как борода великана щекочет ей щеку, и знакомое чувство разлилось по телу. Девушка крепче обняла Голиафа, вспоминая другие времена, когда он оберегал ее от всех опасностей, словно щит. От здоровяка пахло кожей, табаком и… кальвадосом. Габриель, сама не зная почему, представила цветущие яблони. «Нормандия», – в отчаянии подумала она и икнула.
Голиаф тихо сказал что-то и настойчиво встряхнул ее за плечи. Габриель постепенно пришла в себя и сделала жалкую попытку заговорить. Голиаф покачал головой и улыбнулся, одновременно предостерегая и подбадривая. Убедившись, что Габриель полностью себя контролирует, он жестом велел ей следовать за ним.
Как только они свернули с хорошо протоптанной дорожки, ведущей на вершину утеса, Габриель перестала ориентироваться. Она шла за Голиафом, стараясь не отставать ни на шаг и удивляясь, как ему удалось так хорошо изучить местность. До встречи с ним Габриель намеревалась спрятаться там, где Кэм когда-то овладел ею. Промокшая до нитки, голодная и промерзшая до костей, Габи начала понимать, насколько безрассудным был ее план.
– Где мы?
Темнота окутала их, словно влажное одеяло, но, к счастью, от дождя они были защищены. Габриель стояла неподвижно, пока Голиаф нащупывал вход, как она предполагала, в пещеру. Через несколько секунд чиркнул кремень и зажегся фонарь.
– Пойдем, – скомандовал Голиаф и первым направился в недра земли.
Габриель глубоко вдохнула, чтобы вернуть себе самообладание, и послушно пошла следом. Она не сомневалась, что Голиаф приехал, чтобы забрать ее во Францию. Габриель не знала, чего хочет, но понимала, что не может бежать с ним. Как бы то ни было, ее место было рядом с мужчиной, который сделал ее своей женой. Габриель думала о том, какие слова смогут убедить Голиафа оставить ее здесь. Онемев от страданий, она, спотыкаясь, продолжала идти за ним.
Час спустя, с жадностью глотая черствый хлеб с сыром и подкрепляя силы кальвадосом, Габриель чувствовала себя гораздо лучше. Сняв мокрую ливрею и завернувшись и простое шерстяное одеяло, девушка сидела, съежившись, на деревянном бочонке. Время от времени она неуверенно посматривала на Голиафа. Тот молча выслушал ее и рассказал ей о доме достаточно, чтобы успокоить. Великану оставалось только объявить, что он намерен делать дальше.
Голиаф задумчиво смотрел на Габи. Ему еще предстояло решить, как поступить. Великану потребовалось несколько недель, чтобы разведать местность. Обитатели здешних мест считали Голиафа предводителем группы французских контрабандистов и относились к нему более чем терпимо благодаря дешевому коньяку, который тот переправлял через Ла-Манш. Постепенно великан вошел в доверие к местным жителям, причем настолько, что они позволили ему и его людям использовать одну из своих пещер в случае, если какие-нибудь чересчур усердные акцизные чиновники заявят о себе до того, как контрабандистам удастся избавиться от товара и выйти в море. Голиаф наткнулся на Габриель в самый неподходящий момент. Он не мог организовать побег, пока его судно не вернется с новым грузом из Франции. А в таком непроглядном тумане лодка может вернуться только через несколько дней. Да еще Габи рассказала ему историю, которая привела его в полное замешательство.
Голиаф осторожно начал:
– Зачем ты хочешь остаться здесь, если я по твоему лицу вижу, что ты несчастна?
Габриель подняла голову и посмотрела на него.
– Как я уже сказала, теперь я его жена.
– Ты любишь его?
Ей вспомнился Кэм таким, каким она видела его в последний раз. Он был воплощением сдерживаемого гнева. То был жестокий, черствый, мстительный человек. Любовные обещания герцога, которые он давал только во время интимного действа, ничего не значили, если учитывать его последующее поведение. Такого человека она любить не могла.
– Причем здесь любовь? – уклончиво ответила Габи.
– В таком случае остается только один выход – ждать, когда мы окажемся на французской земле.
– Что это значит?
– Развод. – Голиаф внимательно наблюдал за Габриель. – При обычных обстоятельствах я бы такого не посоветовал. Но в этом случае… – Он пожал плечами.
Краска сбежала с ее лица. Габриель, как и Голиаф, знала, что после революции разводы стали во Франции обычным делом.
– Кэм приедет за мной, – убежденно сказала она. – Он мне так сказал.
– Тогда я позабочусь о нем до нашего отплытия.
– Что?
Нехорошо улыбнувшись, Голиаф провел ребром ладони по шее. Габриель вскочила на ноги.
– О Голиаф, нет! Я… возможно, все-таки люблю его чуть-чуть, – смутившись, признала она.
Узнав то, что хотел, великан решил прояснить другой вопрос.
– Почему же ты тогда в костюме пажа выскользнула украдкой из ворот замка англичанина, ночью и в такую погоду?
Габриель нахмурилась и посмотрела на свои исцарапанные ботинки. Действительно, что она делала за пределами замка ночью, в такую погоду? Ах да. Это как-то связано с тем, чтобы доказать чересчур упрямому и недоверчивому мужу, что пленницей ее делала любовь, а не прочные стены башни и его бдительность. Когда Габриель снова посмотрела на Голиафа, на ее губах играла улыбка.
– Хотела преподать англичанину урок, вот и все. Теперь твоя очередь. Ты действительно собирался спокойно войти в логово льва?
– Я решил произвести небольшую разведку, – объяснил великан. – Насколько я понял, каждый вечер на вахте играют в карты. Мне удалось получить приглашение на игру. Он любит тебя?
– Не так, как мне хотелось бы, – неуверенно произнесла Габриель.
Она опустила ресницы и снова села на деревянный бочонок.
Голиаф запустил пальцы в седеющую бороду. Он не знал, как поступить с англичанином. Неплохой казалась идея огреть герцога по голове и увезти в Нормандию, пока Габриель не определится, что хочет с ним сделать.
– Ты уже не девочка, Ангел, – словно разговаривая сам с собой, произнес великан.
– А была ли я ею когда-нибудь?
Голиаф нахмурил брови. Он бросил косой взгляд на хрупкую фигурку Габриель. «Она стала женщиной», – подумал великан, не зная, хочет ли он убить англичанина или поблагодарить его за перемену, происшедшую с Габриель.
Приняв решение, Голиаф произнес:
– Я должен вернуть тебя в замок, пока они не выслали поисковый отряд.
– Значит, ты позволишь мне остаться в Англии?
Голиаф недовольно крякнул.
– Пока да.
– И ты скажешь Маскарону, что англичанин не имеет над ним власти? Кэм не причинит мне вреда, можешь быть уверен. Клянусь тебе в этом, Голиаф. Понимаешь… я… мы… Думаю, у меня будет ребенок.
