– Да, но она не будет играть в «Кукольном доме».

– А ей не очень-то и хотелось, – спокойно ответила Джейни. – На телевидении платят гораздо больше, а ты знаешь Хелен. Она сейчас прослушивается на роль в новом сериале про инспектора Гранта. Им нужна помощница Гранта, а Хелен! подходит идеально. После сериала ее наверняка запомнят.

– Новый хладнокровный сержант, медленно плавящийся под натиском расслабленного обаяния и полноты инспектора Гранта, – равнодушно заметила я. – Эти бесконечные сериалы про старых, уродливых сыщиков, трахающих женщин вполовину себя младше – и стройнее. Господи, какая чушь.

Не стоило говорить такое человеку, который без ума от «Вершины ведьм» – мистического триллера и семейной драмы в одном флаконе и четырех частях, который станет бриллиантом осеннего сезона Би-би-си. Джейни посмотрела на меня так, будто была испанским инквизитором, в присутствии которого я, забывшись, заявила, что протестантская трудовая этика не так уж и плоха.

– Ну, мне очень жаль, что это не Шекспир, – саркастически заметила она. – Тебе, конечно, повезло – столкнулась в «Саду пыток» с человеком, который в кои-то веки втянул тебя в культурно значимое…

– Ой, как будто мои скульптуры не имеют никакого культурного значения! – бросилась возражать я. – Вот подожди, ты еще почитаешь мой каталог. Я исследую дихотомию рай-земля, навечно оставляя зрителя в подвешенном состоянии между этими двумя мирами, заставляя его/ее пересмотреть свои старые представления о стабильности и равновесии.

– Кто написал этот бред? – в ужасе спросила Джейни.

– Человек, который с куда большим удовольствием писал бы сериалы для Би-би-си.

Джейни фыркнула:

– Прежде чем я куплю у него сценарий, пусть сочинит что-нибудь получше! – Она пригвоздила меня взглядом к месту. – Знаю-знаю, на самом деле у тебя имеются глубокие и многозначительные теории о собственном творчестве. Ты просто не любишь об этом говорить. Я не обвиняю тебя, но рано или поздно придется расколоться.

– Искупление, – игриво отозвалась я. – Воскрешение мертвых.

– Что? – Джейни наградила меня долгим взглядом, прежде чем поняла, а потом быстро опустила глаза. – Хорошо, что ты наконец можешь говорить о его смерти, – сказала она, изучая собственное запястье, которое вместо обычной грозди бряцающих браслетов обвивал единственный тонкий серебряный обруч. Джейни явно вознамерилась привлекать к себе как можно меньше внимания. Она медленно крутила браслет, не глядя на меня. – Может, если ты выговоришься, тебе будет легче двигаться вперед.

– Откуда и куда? – Я резко выпрямилась. – Ты хочешь сказать, что сейчас у меня какие-то проблемы?

– Ну, например, отсутствие интереса к постоянным отношениям, – предположила Джейни.

– О, ради бога! Между прочим, это ты всегда целыми днями валялась на кушетке, а не я. Неужели ты не понимаешь, что я клала на постоянные отношения еще до него. Ничего не изменилось!

– Отношения, – менторски сказала Джейни, – необходимы для развития души. Только прожив с человеком несколько лет, начинаешь понимать важные вещи о самой себе…

– Точнее, до какой степени ты способна переносить скуку, – пробормотала я.

– На самом деле, – уточнила Джейни с ноткой благоговения в голосе, – я имела в виду компромисс и жертвенность.

– Абсолютно правильно! – с жаром согласилась я. – А кто, интересно, недавно бросил тебя, как Марию фон Трапп в «Звуках музыки»[68]? К тому же я познакомилась… э-э… начала встречаться… э-э… переспала с одним парнем. Позавчера.

– И при чем тут серьезные отношения? – вскричала Джейни.

– Это их начало! – объявила я и отправилась за пивом, жалея, что вообще заговорила об этом.

Однако, к моему удивлению, Джейни не стала вытягивать из меня подробности. Возможно, мои любовные похождения казались ей муравьиной суетой – она взирала на них с высоты своих самодовольных «постоянных отношений». Новая работа уже сказывалась на моей подруге. Ответственный пост, как-никак. Оставалось надеяться, что со временем это пройдет: мне нужна была моя старая Джейни, даже если бы для этого пришлось целыми днями разговаривать на малоприятные темы.

И мне нисколько не хотелось рассказывать ей о Хьюго. Честно говоря, с таким человеком, как он, я столкнулась впервые. Он был так же уверен в себе, как и я, и имел просто дьявольское самообладание. Обычно я получала удовольствие, пуская в ход свое умение раздражать мужчин – они бились в истериках, а я наблюдала за ними, храня олимпийское спокойствие. С Хьюго же все иначе. Он был первым мужчиной в моей жизни, к которому меня тянуло столь сильно. И с ним мои выкрутасы не проходили. Это одновременно и раздражало, и восхищало. Возможно, примерно так же думал и он обо мне. Даже в постели мы не прекращали осторожно следить друг за другом. Большую часть времени, во всяком случае.

С того вечера он не позвонил мне ни разу. Как правило, если мне хотелось с кем-то встретиться, я не обращала внимания на такую ерунду и звонила сама, но с Хьюго мои обычные правила почему-то не срабатывали. Мне казалось, что я, спотыкаясь, бреду куда-то во мраке. Ничего странного, что мне не хотелось о нем говорить.

– Может, вернемся к прежнему варианту освещения?

– Сейчас у нас свет для сцены Оберона, – уныло сказал осветитель.

– Мне бы хотелось вернуться к варианту Титания-Основа, – терпеливо попросила Мелани.

На сцене воцарился полумрак.

– А можно сделать так, чтобы свет гас на три секунды позже, а темнота длилась на одну секунду дольше?

– Освещение изменится до моего выхода? – поинтересовался стоявший на сцене Хьюго.

– Да, сначала темнота, потом… постой-ка, – перебила себя Мелани.

Она сидела на высоком табурете в центральном проходе между рядами, перед ней стоял еще один табурет, на котором лежала тетрадь с текстом пьесы, расписанием мизансцен, реплик, смен декораций и освещения. Мелани перевернула страницу, что-то проверяя. Рядом, на одном из зрительских мест, сидел композитор. Она кивнула ему и что-то записала в тетрадь. Салли, Софи и я сидели в противоположном конце зала. У ног Салли стоял термос с кофе.

– Да, Хьюго, – крикнула Мелани, – сначала затемнение, а потом заиграет твоя музыка. Мелодия Оберона.

– Прелестно! – протянул Хьюго. – Надо двигаться помедленней, чтобы у меня была возможность насладиться ею.

– Давайте-ка еще раз, сначала, – сказала Мелани. Свет медленно погас. – Отлично, твой выход.

В темноте раздался какой-то шум. Хьюго громко выругался.

– Что случилось? – спросил из-за кулис Стив.

– Здесь такая темень, что без инфракрасных очков не обойтись, – раздраженно пробормотал Хьюго, выходя наконец на сцену.

– Ладно, – сказала Мелани, – теперь возвращаемся к первой сцене. Табита на месте?

– Подвешиваю! – раздался голос База откуда-то сверху.

Наушники опять вышли из строя, и всем приходилось орать, что не способствовало творческой атмосфере. Так и кричали целый день. Впрочем, я не знала, день сейчас или ночь. Такого понятия, как время, в театре не существует. Все одержимы одним – разобраться наконец с технической стороной спектакля, а сколько это займет времени – значения не имеет.

Отопление не работало, и в театре царил холод. В зале сидело несколько человек в свитерах. Всякий раз, когда сцена освещалась голубым лунным светом, заставляя мобили серебристо поблескивать, нас била дрожь. Эффект от мобилей был жутковатый, если не сказать – мистический. В такой обстановке эльфы и призраки выглядели очень естественно, а люди казались чем-то неуместным. Чем холоднее были образы, возникавшие на сцене, тем сильнее я ежилась. Наблюдая по телевизору за жизнью полярных медведей, невольно тянешься за одеялом, чтобы укутать плечи. Такое желание возникло у меня и сейчас, когда я смотрела, как на сцене воцаряется полночь, как она превращается в далекую ледяную пустыню, как мобили, похожие на странные планеты, тускло и зловеще мерцают в лунном свете.