– Мне нужны деньги, – сказал я.

Семмлер снова порылся в ящике стола:

– Здесь двадцать. Только не вздумай истратить их в соседнем баре. У тебя есть пушка?

– Нет.

Семмлер открыл другой ящик и швырнул на стол сорок пятый:

– Не надейся, обоймы в нем нет. Положи пистолет в правый карман.

Я сделал, как он велел, и Семмлер бросил на стол две полные обоймы:

– В левый карман, – приказал он.

– Я свяжусь с тобой...

– Это я свяжусь с тобой, – поправил Семмлер. – Где ты живешь?

Я снова взглянул на девушку. Она поправила платье и села. На ее покрасневших щеках отчетливо читались следы злобы Семмлера. Она взглянула на меня, и в ее глазах была немая просьба о защите.

– Лучше бы мне держаться подальше от отелей Бауэри, – ответил я. – Здесь есть местечко на Четырнадцатой линии. Отель «Пол». Я буду там.

Я даже не собирался взглянуть на этого парня. Отель «Пол» я назвал для блондинки. Мне хотелось побольше узнать обо всей этой вонючей интриге. Уверен, что она запомнила название отеля, и если ее ответный взгляд что-то значит, она должна рано или поздно появиться.

Я купил пшеничного виски на четыре бакса из двадцати, выданных мне Семмлером, и растянулся на кровати, чтобы надраться как следует. Стук в дверь раздался раньше, чем я предполагал.

Пришлось поставить бутылку с виски, встать и приоткрыть дверь. Но передо мной была не давешняя блондинка. Я открыл дверь шире.

Передо мной стояла высокая девушка. Ее черноволосая головка находилась на уровне моих глаз, а я не из коротышек. На ней был облегающий свитер и юбка. Волосы у нее были длинными, а лицо, как с картинки. Я угадал в ней девушку из бедного квартала еще до того, как заметил хмельной блеск в ее глазах и понял затем, что она с окраины Бауэри и, должно быть, не так уж много времени прошло с тех пор, как она была одной из нас. Она вошла в комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, тяжело дыша.

– Ты ошиблась комнатой, сестричка, – сказал я. – Я ничего не заказывал.

– Вы и не получите ничего, что бы ни заказывали, – ответила она. – Вы ведь Курт Кеннон, не так ли?

– Нет.

– Не заливайте. Слух уже прошел. Половина Бауэри знает, что вы забрались в эту дыру.

– Ты ошибаешься. Кеннон мертв.

– Думаешь, кто-нибудь поймался на этот крючок? Тем более я?

– А почему «тем более» ты?

– Парень, которого убили – Джонни Маззини. Я знала его.

– Откуда?

– Я знала его до того, как он ушел под откос, и виделась с ним перед его последней поездкой. Мы с ним были очень близки.

– Предположим.

– Я знаю, кого убили. И я хочу знать, кто сделал это?

– Зачем?

– Как я уже сказала: мы были близки.

– С чего ты решила, что я знаю, кто убил?

– Что это у тебя, бутылка? – спросила она и подошла к кровати. А я смотрел, как туго натягивается юбка при каждом ее движении. Она была крупной девушкой, но при этом отлично сложена: длинные стройные ноги и в достатке всего, что обтягивал ее свитер.

Она взяла бутылку за горлышко, села на кровать и сделала длинный глоток.

– Приятель, это то, что мне было надо, – сказала она.

– Не стесняйся.

– Спасибо, – она глотнула еще, откинув голову назад. Когда она поставила бутылку, взгляд ее стал серьезным. – Я хочу знать, кто убил Джонни.

– Ты запросто это узнаешь.

Она выжидательно наклонилась вперед:

– Кто?

– Чикагский подонок по имени Бак Графтон.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Если хочешь, поможешь рассчитаться с ним.

– Где его найти?

– Не знаю.

Она встала, одернула юбку и пошла ко мне, неторопливо покачивая всем, чем только могла.

– Ну же, Кеннон! Где мне найти его?

Она остановилась в трех дюймах от меня, ее губы почти касались моих. Она положила обе руки мне на плечи, подав бедра вперед:

– Где он? – переспросила она.

Я не ответил. Она еще ближе придвинула губы и бедра и прижалась ртом к моим губам, язык ее ожил. Я обнял ее тугое тело, и она прижалась ко мне, а потом, отодвинув губы и полуприкрыв затуманенные глаза, прошептала:

– Где он, Кеннон?

– Не знаю.

– Отлично, – произнесла она. – Отлично, – и начала высвобождаться из моих объятий, но я крепче прижал ее к себе, и в ее глазах появилось недоумение. Она подняла голову и изучающе заглянула мне в лицо.

– Я...

Но я заглушил ее слова, поцеловав. Казалось, она готова была бороться, но затем боевой дух покинул ее. Она прижалась ко мне, и на этот раз ее поцелуй был настоящим.

Уже смеркалось, когда она ушла. Половина бутылки была прикончена, и я чувствовал усталость и опустошение. Я думал о крепкой девушке и ее друге, который получил шесть пуль в лицо, потому что его по ошибке приняли за меня; Теперь схватки не миновать. Если в Бауэри знают, что я жив, то это знает и весь город. А если знает город, то может узнать и Бак Графтон. А как только он узнает, он опять вернется в Бауэри и первым, кого он навестит, будет свинья Свен. А если в Бауэри знают, где я нахожусь, то и свинья Свен может узнать. Он и мать родную продаст, чтобы спасти свою шкуру, и как только Бак Графтон на сядет на него, эта свинья тут же выложит ему, где меня найти.

Отлично.

Я выписался из отеля.

Я снял комнату в развалюхе тремя кварталами поодаль и затем попытался обдумать, что же меня ожидает. Я согласился выполнить грязную работенку для Чарли Семмлера. Замечательно. Однако соглашение с подонком... Этого ведь у нас не было? Беда лишь в том, что Семмлер может не разделять мою точку зрения. И как только он узнает, что я выехал из отеля, он, возможно, пошлет за мной своих гангстеров. На этот раз они не будут столь сердечными.

В то же самое время Бак Графтон все еще сидит у меня в печенках, и это связывает меня по рукам. Может быть, проще всего – разыскать семмлеровского громилу, проделать в нем дырку-другую и оставить его мусорщикам? Я полез в карман и выудил фото, которое дал мне Семмлер, всмотрелся в глаза этого типа, пустые глаза убийцы. И тут меня осенила другая идея. И чем больше я обдумывал ее, тем больше я ценил то, что Семмлер снабдил меня сорок пятым. Потому что все это внезапно перестало казаться игрой. Внезапно я осознал, что парень, которого я будто бы выслеживаю, – это убийца, и если начнется схватка, если я иду за ним по пятам, то и о н может тоже оказаться за моей спиной вместе с Семмлером и Графтоном.

Если бы у меня была трехсторонняя монета, я бы метнул ее. Но вместо этого я, перехитрив всех убийц, начиная с Бака Графтона, отправился навестить свинью Свена.

На этот раз толстяк не испугался. И страха в его широко раскрытых глазах больше не было. Он лежал за своей стойкой, и вся широкая грудь его пиджака была залита кровью. Убийца не поскупился. Он разрядил в Свена всю обойму, и пули разворотили его грудную клетку, оставив лужу крови там, где находилось нечто вроде человека.

Молва вырвалась на свободу. Молва достигла ушей Бака Графтона, и Свен заплатил больше, чем получил. Я взял телефон со стойки, набрал номер «О», попросил: «Дайте мне полицию» и сообщил об убийстве, не называя своего имени, затем положил трубку и ушел оттуда быстро, словно за мной гнались черти.

Осень – пора умирания.

Осенью мир умирает, и часть каждого человека умирает вместе с ним. Я шел по улицам Бауэри и разглядывал лица встречных бродяг. На них застыла тупая покорность, об угрызениях совести, казалось, говорили шаркающая походка и безвольно опущенные головы. Лето мертво, и скамейки в парке так холодны зимой. Лето мертво, и осень действовала широким ножом, запятнанным красным.

Но была и другая осень...

Тогда Тони была частью меня самого, и это было время, когда осень была живой. Долгие прогулки в лесу, где листья шуршат под ногами. Поцелуи обветренных губ... Белокурые волосы, в беспорядке развевающиеся вокруг ее лица... И улыбка в глазах, обещающая ее ласки... Осины и березы, и дикие яблоки, и долгий день на холмах, где весь мир лежит у наших ног, и ее тело цвета слоновой кости в зеленой высокой траве...