Ее крик и голос Шефа раздались одновременно:

— А-а, вижу, вижу, вы не меня нашли. Что-то другое, да?

— Не ожидал от тебя такой прыти.

— Ты не видел ее раньше... Мамочка упорно и успешно делала из нее настоящую маленькую женщину. Она многое обещала, Джек. Из нее могла выйти такая, как Салли, как ее мамочка — никаких кастрюль, никакой плиты, о хозяйстве и речи нет... Это слишком убого, это недостойно будущей деловой женщины. Ее место — в кабинете менеджера какой-нибудь фирмы, ее имя — на дверной табличке. Мамочка ее воспитывала не для того, чтобы мужа ублажала и обед ему подавала. Не-е-ет, не для этого.

Внезапно, как вспышка, мне вспомнились слова Билли: «Он ненавидит женщин, предпочитающих строгий стиль». Я знал, что это озарение меня не подведет. Я понял, откуда брался этот нескончаемый ужас. Я опять мысленно сплюнул и выложил свой единственный козырь:

— Да ведь она была совсем ребенок... Ты попал бы к ней в подчиненные через много-много лет.

Рация молчала. Салли вопросительно поглядела на меня. Прикрыв микрофон, я шепнул:

— Кажется, зацепил, — и нажал кнопку. Рация ожила, и я поймал обрывок фразы:

— Да, Джек?

— Да-да. Ты ведь сам сказал: «Мы друг друга успели изучить и понять».

Раздался резкий, лязгающий щелчок — звук этот донесся и из динамика рации, и еще откуда-то. Потом он повторился — так, что в душной тьме что-то зазвенело. Я взвесил на руке пистолет, убедился, что рукоять удобно легла в ладонь. Салли, спиной прижимаясь к стене, озиралась по сторонам. Я спросил, заметила ли она что-нибудь. Нет, ничего. Я протянул ей фонарь: «Покрутись тут по крыше. Вернись к двери. Поиграй фонариками, как будто мы с тобой идем рядом. А я посмотрю, как его выкурить из его норы».

Кивнув, она достала из сумки пистолет — я отдал ей его перед тем, как отправиться сюда, зажала в одной руке вместе с фонариком и бесшумно отошла.

А я, стараясь держаться в темноте, двинулся туда, откуда донеслись эти лязгающие звуки.

— Давайте, давайте, — сказала рация. — Вдвоем будет не так страшно. Я ведь — маньяк, если помните...

Не обращая внимания на его слова, я пытался понять, где он затаился, и поэтому отвел рацию от уха, надеясь определить направление. Хоть бы он сказал что-нибудь. Нет. Тогда я попытался спровоцировать его:

— Ну что, больше ничего нам не подкинешь?

Снова раздались эти костяные щелчки. Я был на верном пути. Да. Впервые за все время он шевельнулся, и я засек его.

— Отлично, — шепнул я в микрофон рации. — Даже твоя начальница поняла бы, где ты, а уж я и подавно пойму.

Он выругался. Я слышал его и по «уоки-токи», и просто так. Он вскрикнул — вторая ошибка. По дюйму подкрадываясь к выходу на крышу, я завернул за угол чердака. И увидел Шефа. Скорчившись за скатом крыши, он следил за Салли, за ее манипуляциями с двумя фонариками, — следил и хихикал себе под нос. В руке у него был пистолет. Очень медленно я стал выдвигаться из-за угла, подбираясь к нему ближе. Но тут рука моя наткнулась на что-то невидимое в темноте. Это была человеческая нога.

Я резко повернул голову. На стене было распято тело девочки лет десяти-двенадцати, распято вниз головой. Впрочем, головы не было. Оно было холодным на ощупь, и только из промежности по вспоротому и обожженному животу струилось что-то теплое и липкое. Я нашел то, что не влезало в ранец с крысами.

Шеф взглянул в мою сторону. Я застыл в густой тьме, так и не успев отдернуть руку, попавшую в эту теплую слизь между ногами жертвы. Шеф поднял пистолет. Он был осторожен, предусмотрителен, насторожен — но еще не уверен, что ему не почудилось. Сделал несколько шагов и резко обернулся. Салли приближалась к месту действия. Он поглядел на мигающие огни фонарей, разгадав нашу уловку, а потом — опять в мою сторону.

Я прыгнул. До Шефа было слишком далеко, я не сумел схватить его. Он отпрянул, стал водить стволом пистолета, ища меня. Я довольно крепко приложился о крышу, но все же пополз вперед. Вспышка разорвала темноту, — пуля впилась в гудрон рядом со мной. Сделав нырок, я ударил его, и в ту же секунду прогремел второй выстрел, выбивший каскад искр — рикошет. Рукояткой своего револьвера я ударил его в поясницу, целясь в почки, и удар, судя по звуку, был точен. Он пронзительно вскрикнул и ударил меня по голове. Я успел перехватить его руку и ткнул его стволом в лицо, сломав ему нос. Вырвав руку, он снова замахнулся. Откачнувшись назад, я сказал:

— Не надо.

Он не послушался, и я нажал на спуск. Пуля попала ему в бок, но он не остановил занесенную руку. От удара я отлетел назад. Крыша тряслась от поспешных шагов, но определить направление я не мог. Пистолет выпал и валялся, наверно, где-то в темноте. Искать было некогда, я бросился вперед. Успев перезарядить, он выстрелил в меня еще раз, оцарапав мне голень. Но я был уже рядом, и мы вместе врезались в стену. Пальцы его разжались, оружие выпало.

Ухватив его за волосы, я стал методично бить его лицом о кирпичи, слыша чавкающие звуки — от носа, наверно, вообще осталось какое-то желе. Вывернувшись, он вцепился мне в горло, оскалясь, точно собирался пустить в ход и зубы. От этого толчка раненую ногу точно обожгло огнем. Стиснув челюсти, я ухватил его за ворот, несколько раз сильно ткнув кулаком. Раздался звук, какой производит, упав на пол, бумажный пакет молока.

Тут нас ослепил луч фонаря. Салли.

— Стоять! — Пистолет она держала так, чтобы на него падал свет. — Джек! Ты как?

— Нормально.

Я повернулся к ней. Шеф, задыхаясь, сползал по стеке. Взяв фонарик, я нашел оба пистолета. С улицы доносились возбужденные голоса: очевидно, наш пикник на крыше привлек чье-то внимание. Я очень надеялся, что возмущенные ночным шумом граждане обратятся в полицию. Шеф рассмеялся.

— Молодцы. — Лицо его было сплошь залито кровью: странно, что он вообще мог ворочать языком. Но дело было не в этом. Я слушал его. — Рано или поздно это случилось бы. — Шатаясь, он поднялся на ноги, привалился к стене. — Ну, подойди, подойди. Проверьте... Убедитесь, что у меня больше ничего нет. — Он закашлялся, сплюнул, снова рассмеявшись. — Кончайте скорее.

Я оперся о плечо Салли, потому что не мог ступить на ногу. Она сказала:

— Не торопись. Ты свое получишь.

Булькая, отхаркиваясь, он закатился хохотом так, что еле выговорил:

— Мы с моим адвокатом ждать не можем.

— Что?

— Вы — пара идиотов, — и смех его заставил меня поверить в правоту этого утверждения. — Я давно уже все это придумал, а несколько недель назад нашел наконец толкового юриста. — Кровь у него на лице уже подсыхала.

Я справился с дыханием. Салли крикнула:

— Это ты — идиот, если считаешь, что сумеешь дешево отделаться!

— Ну, что, ребята? Все выходит не совсем так, как вы задумывали? — Он явно оправился: да, в нем сидела пуля, но, судя по всему, жизни она не угрожала. Мы слушали его в оцепенении. — Знаете, я вам пришлю свою книжку, когда она появится в продаже, и тогда вы поймете, где именно дали маху. Она скоро будет готова. Мой издатель ждет еще несколько глав, а самая интересная будет про эту ночь. Не без вашей помощи, друзья мои. Ах, как я все это опишу — и радость, что меня наконец схватили, и то, как вдруг открылась мне истина, и жгучий стыд... «Ах, доктор, помогите мне... Вы должны помочь!» Ха-ха-ха-а-а!

От первой пули, пробившей ему грудь, он закружился на месте, потом упал и покатился. Вторая попала в бедро. Он вскрикнул. Когда я нагнулся над ним, Салли удержала мою руку с пистолетом и., глядя на чего а не на меня, сказала:

— А мне?..

— Ну, давай, — ответил я.

Она выстрелила ему в колено, наверно, раздробила кость, потому что осколки и кровь брызнули мне на брюки. Она снова прицелилась, но теперь уже я остановил ее. Настал мой черед. Так мы выпускали в него пулю за пулей. Это продолжалось и после того, как он перестал вскрикивать и дергаться. Некому было нас остановить, Никто нам не мешал. Мы вышли, спустились на лифте, пересекли холл. На улице по-прежнему было тихо и безлюдно; не выли сирены, и полицейские не набросились на нас с наручниками. Все как всегда. Мы сели в машину и уехали. Из окон за нами наверняка следило множество глаз, но не прозвучало ни слова. Окна, как я заметил, вообще говорить не умеют.