Честно говоря, мы с Цветковым и сами были уверены, что рано или поздно нас поймают за руку с этими экспериментами в воздушном пространстве, но это не могло остановить нашу работу, уж больно она была увлекательной. Тем более не могли мы всё бросить сейчас — когда у нас начало что-то получаться.
Поэтому, осторожно подбирая слова, я попытался успокоить Татьяну:
— Я согласен, такая опасность действительно существует. Но не нужно её преувеличивать. Существует уйма способов снизить риск — например, можно обнародовать чертежи устройства в случае нашего ареста. Одной угрозы, что мы можем сделать подобное, будет достаточно для того, чтобы нас отпустили.
— Да, пожалуй ты прав, — сказала Таня, немного успокоившись, — а как такое можно сделать?
— Ну, разные способы есть, — сказал я, почесав голову, — можно дать пакет доверенному человеку. А можно слить всю информацию на какой-нибудь сервер и если в течение недели ты не вводишь кодовое слово, то программа автоматически начнёт рассылку всем адресатам… В общем есть способы обезопаситься.
— А ты сам-то насколько доверяешь Цветкову? — внезапно сменила тему разговора Татьяна.
Я замялся. Честно говоря, я и сам не знал — доверяю я Цветкову или нет. С ним всегда было интересно, он не врал, какой бы нелицеприятной не была правда. Но что-то в нём всегда было такое, что не внушало мне особого доверия. Я бы назвал это расчётливостью. Нет, она не бросалась в глаза и не была из категории: «не дам тебе вот то, пока ты не сделаешь мне вот это». А может я вообще всё это выдумал и Жора на самом деле просто рубаха-парень. Но какому-то моему шестому чувству тогда казалось, что как только я буду не нужен, Жора может меня попросту кинуть.
Впрочем, мне это было безразлично — что я теряю, в конце концов? До знакомства с Цветковым я был ноль без палочки, а теперь я стал участником Проекта с большой буквы.
Однако от Таниного прямого вопроса я попытался всё же уйти.
— А у тебя есть основания ему не доверять? — ответил я вопросом на вопрос.
Таня замялась:
— В общем-то нет. Скорее такие опасения должны быть у него — он изобретатель, а мы просто пользуемся его разработками и при желании можем их украсть.
Я задумался. А ведь действительно, какие у Жоры есть гарантии того, что я сейчас не вернусь в КБ и не улечу на НЛО и не загоню его тем же американцам? Моё честное слово? Так вроде я ему даже честного слова не давал.
Мне стали понятны опасения Жоры и его нервозность. С одной стороны, он не мог один потянуть подобный проект — обязательно нужен был партнёр, а с другой — как он может мне верить, если мы знакомы с ним всего три месяца.
Да ладно мне — всё-таки мы вместе собирали аппарат и сдружились и даже породнились в некотором роде, а Татьяне? Её-то он совсем почти не знает… хотя, ведь он сам ей всё рассказал — я ведь ни на чём не настаивал.
По-своему истолковав молчание Татьяны, я сказал:
— Честно говоря, я ни в чём не уверен. Ни в том, что НЛО будет исправно работать, ни в том, что Жора нас не кинет, ни в том, что нас ФСБ не возьмёт за задницу. Одно могу сказать точно — я ещё никогда не получал столько удовольствия сколько за сегодняшний день. Летать вместе с тобой над облаками было для меня просто верхом блаженства, и я отдам всё за то, чтобы это повторилось снова.
— Мне тоже очень понравилось, — растаяла Татьяна, — но я всё же опасаюсь…
Как и сказал Жора, нам пришлось долго ждать, пока он перепрограммировал все системы. Я и сам не ожидал, что буду всё это время настолько скучать по ощущению полёта. Попробовал поставить себе на компьютер даже авиасимулятор — разница с полётом на НЛО была настолько разительна, что через 5 минут игры я плюнул и выключил компьютер.
Впрочем, последние 4 месяца моей жизни были настолько наполнены активностью, что усидеть без дела я не смог и к радости своих родителей принялся активно изучать английский язык. Выучить его мне посоветовал опять же Цветков ещё в декабре. По его словам нам вскоре придётся довольно часто летать за рубеж, а без знания языка там делать совершенно нечего.
Дело пошло довольно споро. У меня всегда был неплохой музыкальный слух, я лет в 10 неплохо играл на пианино, потом правда забросил. Поэтому язык мне даже в школе давался довольно легко. По крайней мере за те два с половиной года, что мы учили английский в школе, у меня были по этому предмету сплошные пятёрки.
Начав учить язык самостоятельно, я всего лишь за пару дней понял, что в школе на уроках английского мы всё это время топтались на месте. Вместо того чтобы учить все эти времена глаголов и артикли нужно просто было учить слова, как можно больше читать и разговаривать.
Моей усидчивости поспособствовало ещё то, что Татьяна была просто в восторге от моего предложения позаниматься языком вместе. Мы хоть и частенько отрывались от учебников поболтать на отвлечённые темы, да тайком пообниматься, осознание того, что ты зубришь не один позволяло проводить за этим занятием по полдня каждый, оставшийся от зимних каникул день. Да и когда мы пошли в школу, то частоту занятий не сбавили, лишь сократив уделяемое им время, разбавляя английский всеми остальными предметами. Уже через пару недель мы, когда никто не слышал, общались между собой в основном по-английски и у нас, по моему скромному мнению, это неплохо получалось. Это даже признала наша англичанка, поглядев на меня из-под густых бровей после прочтения очередного текста на уроке.
— Санцев никак эмигрировать собрался, — сказала она.
В её устах это была самая высшая похвала — помнится, год назад она теми же словами похвалила Надьку Белкину. Я был счастлив.
Благодаря совместным с Татьяной урокам в первый месяц учёбы моя успеваемость поднялась до небывалых высот. Родители, видя такую картину, просто боготворили Танюшку — мама постоянно опаивала её чаем с вареньем, а отец одобрительно хмыкал, здороваясь с ней. Как-то мне даже было заявлено:
— Вот видишь, как ты стал хорошо учиться, лучше бы и водился с Танюшкой, чем с Жорой со своим.
— От того, что с девчонками водишься, иногда дети заводятся, — буркнул я, уходя к себе.
Похоже такая фраза произвела неизгладимое впечатление на родителей, так как уже через полчаса ко мне в комнату зашел отец и попробовал прочитать мне лекцию о взаимоотношения полов.
Пришлось выставить родителя со словами, что мы это всё давно в школе прошли в теории и вне школы на практике. Этим я, похоже ещё больше озадачил родителей, до сих пор считавших меня примерным ребёнком, но главное — это подействовало и вторгаться в мою личную жизнь они перестали.
Жоре я пробовал несколько раз намекать, что пора бы и полетать на нашем аппарате, чтобы тот не застоялся в ангаре, но он лишь разводил руками, говоря, что процесс несколько затянулся и оборудование требует доработки и серьёзного тестирования, а делать узлы ненадёжными он, мол, не собирается. На мои предложения помочь он лишь отмахивался.
Учитывая, что я тоже всегда был за надёжность, особенно в таких вопросах, как безопасность полётов, я особенно не надоедал ему и терпеливо ждал.
Мои отношения с Татьяной тем временем постепенно развивались. Ежедневное делание совместных уроков постепенно подтачивало Танюшкину бдительность и, когда не было дома родителей, я уже как к себе домой запускал руки под её блузку во время поцелуев, ласкал грудь, целовал не только губы, но шею, ушки и забавно рдевшие щёчки. Этим, собственно пока всё и ограничивалось. Попытки снять с неё любую деталь одежды натыкались на жесткое и умелое сопротивление, равно как и попытки засунуть руку не под блузку, а под юбку. Но я не горевал и не отчаивался, ведь Таня уже дала мне к себе хотя бы ограниченный доступ, в том что остальное приложится, я уже не капли не сомневался и особо события не торопил, опасаясь спугнуть настойчивостью своё счастье.
Пару раз, не успев «спустить пар» перед Таниным визитом ко мне, я снова устанавливал в туалете камеры наблюдения. В первый раз затея провалилась — по собственной дурости или от чрезмерной осторожности я повесил камеру слишком высоко за полотенцем, в результате увидел лишь Танькины ноги со спущенными трусиками. Во второй я прицепил камеру пониже и мне удалось лицезреть не только кружевные трусики, но и то что под ними пряталось. Я чуть не сломал себе глаза за эти несколько секунд, вглядываясь в этот маленький, подаренный Жорой, экранчик.
