Пещера помогает тебе. Течение проталкивает тебя по каналу, головой вперед, а ты дышишь по Ламазе[3] в регулятор маски. Ты наматываешь на катушку страховочный фал, свою пуповину, и после финального усилия уже щуришься на солнечный свет, мокрый и делающий свой первый самостоятельный вдох.

А самая глубокая загадка такова: ты входишь в подводную пещеру как любовник, а выходишь из нее как дитя любви. Учишься ходить, потом улетаешь в поисках нескончаемых возрождений, с одной планеты на другую, и так далее.

Моя голова врезалась во что-то. Мой импровизированный поплавок накренился, выпустив большую часть воздуха, и стал тонуть, больше не удерживая меня на плаву. Я ухватился за канат обеими руками, адля верности зажал его между бедрами.

Что произошло? Взглянув вверх, я увидел сплошной твердый потолок. Канат выглядел перерезанным, но этого не могло быть, потому что он продолжал меня удерживать. Я ощупал его.

Канат исчезал в твердом потолке.

Как такое может произойти? Значит, не такой уж он и твердый — в перчатках об этом судить трудно. Стало быть, или потолок стал пластичным и обволок канат, или же канат врезался во что-то относительно мягкое. Такое иногда случается в грязевых пещерах, но эта ведь не такая. Во всяком случае, не была такой. Вода могла превратить рыхлый материал в суспензию, или же грязь принесло со дна озера.

В чем бы ни заключалась причина, я оказался в ловушке. Я подергал канат, но тот не шелохнулся, зато вода замутилась, а видимость упала до нуля. Тогда я достал из кармана катушку со страховочным фалом и защелкнул его карабин на канате. Мне предстояло обследовать это препятствие.

Я решил сделать это по расширяющейся спирали, но, едва разжав руку, начал тонуть. Проклятье! Я потерял плавучесть. Нота все еще была обвита канатом, я подтянулся к нему и перенес на него тяжесть тела. Я оказался под огромной грязевой пробкой, не имея возможности пробиться сквозь нее.

Так я и висел, ничего не видя в мутной воде и постепенно замерзая. Давление нарастало и уже начало причинять боль. Ради чего я бросил Шэрон? Она будет растить нашего малыша одна, а когда тот спросит, где его папа, она даст ему бинокль и покажет на ночное небо. «Твой идиот-папаша замерз насмерть в одной из этих тусклых маленьких точек, что кружатся вокруг Юпитера».

Она никогда не понимала моих стихов.

Мне стало трудно дышать, как будто на грудь уселся бореи сумо. Вода неумолимо повышалась, увеличивая давление. Плавучий я или нет, но сумею преодолеть это препятствие во что бы то ни стало! Я бросил штаны Колин.

В кармане у меня были инструменты, и, цепляясь за канат, я достал самое универсальное изобретение в истории человечества — отвертку с большой рукояткой и плоской головкой. Если эта пробка достаточно мягкая, чтобы поглотить натянутый канат, то и отвертка пробьет в ней дыру.

Я переключил катушку с фалом на свободное разматывание — на тот случай, если мне придется возвращаться. А затем, широко замахнувшись, ударил отверткой в поверхность над головой. Потолок имел консистенцию глины, и отвертка вошла в него по самую рукоятку. Используя ее как рычаг, я согнул кисть, выпустил канат и переместился вперед под потолком.

Когда плаваешь при низкой силе тяжести, не требуется больших усилий, чтобы за что-то держаться. С отверткой этот фокус получился, но у меня имелась только одна отвертка. Я быстро выдернул ее и столь же быстро, пока не погрузился, вонзил в другую точку потолка. Следующий удар отверткой я сделал по короткой дуге. Я не имел права на промах. И так, раз за разом глубоко втыкая отвертку, я двинулся вдоль

Тот изгибался и плавно поднимался, и я решил, что постепенно огибаю препятствие. Меня охватило радостное возбуждение, и через несколько минут я уже полз на животе, все так же перемещаясь с помощью отвертки. Встать я побоялся, потому что хотел иметь возможность быстро закрепиться, если что-то случится.

Вода значительно прояснилась, и я провел вокруг лучом фонаря. Мне показалось, что я заметил тускло отсвечивающий канат, и двинулся в том направлении. Действительно, это оказалась светящаяся в луче фонаря верхняя часть каната, уходящая под углом откуда-то изнутри огромной грязевой пробки в направлении выходного туннеля Глотки Дьявола. Наплевав на безопасность, я встал и направился к канату.

И немедленно шмякнулся ничком. Что-то зацепилось. Я рефлекторно изобразил восьмерку согнутой рукой, но увидеть мой сигнал было некому. Как оказалось, мой страховочный фал размотался до конца и не пускал меня дальше. Отцепив карабин, я отбросил фал. Стоя, я практически скользил по фунту, но все же наклонился и пошел, топая подошвами.

Ноги болели, а в воду лились все новые потоки грязи. Я брел, пока не разглядел впереди поблескивающий канат — совсем рядом. Мои перчатки стиснули его, будто прожорливые челюсти. Я подтянулся и двинулся сквозь ледяную воду, перехватывая канат.

Снова раздались треск и рев. Меня захлестнул мощный восходящий поток, вырвав канат. Я мог лишь гадать, что было его причиной — вероятно, в Пазухах произошел мощнейший обвал, выплеснувший вверх тонны воды.

Я потерял последнюю пуповину и сдался наконец на милость стихий, которые я столь методично покорял. Кувыркаясь, я утратил всякое чувство направления и с трудом управлял конечностями. Ранец воздушной системы начал болтаться, и я вцепился в лямки на груди, чтобы его удержать.

Шлем наполнился шумом внеземного прибоя, разбивающегося о каменистый берег, и я вообразил, что волна статики разбудила и мое радио. Я врезался, но не в скалу, а в приливной поток, и тот понес меня в направлении, которое я ощутил как горизонтальное.

Внезапно щиток шлема ударился о что-то твердое. Я лежал ничком на полу туннеля. Сбоку поблескивало то, что могло оказаться закрепленным канатом.

Поток воды замедлился и хлынул обратно, увлекая меня за собой. Цепляясь и лягаясь, я сумел упереться ногами а какой-то выступ. Пещеру наполнило жуткое хлюпанье, словно некий левиафан решил выпить море, а все вокруг заполнил шипящий пар, когда остатки озера рухнули в утробу Каллисто.

Нет, не в утробу. В лоно.

Вокруг теперь стало сухо и совершенно темно, если не считать яркой черточки впереди. Это была освещенная линия, и это означало, что я нахожусь под самой Глоткой Дьявола — и всего лишь в паре сотен метров от тепла, воздуха и жизни. Когда я встал и зашагал к линии, то обнаружил, что радио и в самом деле ожило. Я находился в пределах досягаемости установленной в пещере антенны.

Сигнал усиливался, а поток данных все расширялся по мере того, как ребристая линия вибрировала между пальцами, напевая песню о спасении. Я стал фильтровать все звуки и изображения, поступающие из Вирдсети, отыскивая нечто очень конкретное. Когда ищешь иголку в стоге сена, найти ее практически невозможно. Зато когда ищешь соломинку в куче иголок, это намного проще. Если тебя не уговаривают что-то купить, предоставить личные данные, подписать контракт или стать твоим «другом», то это и есть сообщение, которое ты ищешь.

Нашел!

На дисплее в шлеме появилось милое лицо Шэрон. Больше всего на свете мне сейчас хотелось протянуть руку через миллионы миль Вирдсети и коснуться его. Улыбнувшись, она сказала:

— У нас мальчик.

Ее слова, перенесенные возбужденными фотонами, скоро промчатся мимо Сатурна и дальше во всех направлениях, догоняя саму границу пространства. Вселенная только что изменилась, совсем немного, зато навсегда.

— Ты уже выбрал имя? — спросила она.

— Да, — ответил я, задыхаясь, дрожа, кашляя и плача. — Роджер.[4]