В узком переулке, укрытом от жгучего ямайского солнца уступом второго этажа таверны «Морская крыса», было относительно прохладно, но воздух настолько пропитался запахами тухлой рыбы, мочи и отбросов, что Энн уже не раз пожалела о своем решении сократить путь. Проклиная чавкающую под ногами жидкую грязь, — если только это была грязь, а не что-нибудь похуже, — она свернула за угол и едва не наткнулась на Вырвиглаза, Ната Виски и Черного Тома, которые прижали к стене, какого-то хлипкого джентльмена в очках, одетого в довольно изящный, но теперь безнадежно испорченный сюртук. Нат и Том крепко держали жертву за руки. Вырвиглаз, выпрямившись во весь свой гигантский рост, навис над очкариком, пытаясь запугать его жутким оскалом своего обезображенного лица.

— Я задам тебе только один вопрос, приятель, — проблеял Вырвиглаз почти нежным голосом и почесал треугольное отверстие, где когда-то располагался его нос. — Зачем тебе понадобилась эта дохлятина?

И он показал согнутым пальцем на холщовый мешок, валявшийся в грязи у обутых в добротные туфли ног очкарика.

— Почему бы не спросить об этом у того, кто тебя нанял? — В голосе жертвы ясно прозвучал лондонский акцент, а манера выговаривать слова выдавала образованного человека.

— Потому что главным условием нашей с ним сделки было не задавать вопросов, — ответил Вырвиглаз по-прежнему мягким тоном. — Но ты, приятель, совсем другое дело. А нам, признаться, страх как интересно узнать, почему это кто-то платит чистым серебром за голову мертвеца.

С этими словами он аккуратно сдвинул очки господина ему на лоб и поднес к глазам грязный большой палец. Ноготь на пальце походил на коготь зверя: чрезвычайно длинный, кривой и острый, покрытый высохшей древесной смолой, что делало его особенно прочным.

— Вот, взгляни-ка, — хвастливо сказал Вырвиглаз. — С помощью этой штучки я в один миг выну тебе глаз, ты и перекреститься не успеешь!

В полумраке переулка лицо очкарика казалось совсем белым, и Энн решила, что он уже обмочил от страха свои роскошные бриджи.

— В Каролине бедняки не могут драться на дуэли, как благородные господа, — продолжал Вырвиглаз, посвистывая при каждом слове своей треугольной дыркой. — Но у каждого из них тоже есть своя гордость, своя честь, приятель. И порой люди не прочь помахать кулаками, чтобы доказать свою правоту. Нет большого греха в том, чтобы поставить несколько монет на победителя, особенно если дело происходит в таверне или еще где-нибудь. Когда-то в Чарльстоне я зарабатывал неплохие деньги, понимаешь? Завсегдатаи кабаков и таверн и даже благородные господа ставили на меня как на какого-нибудь бойцового петуха, а когда я одерживал верх, мне доставалась часть выигрыша. Зрителям особенно нравилось, если в драке я выдавливал кому-нибудь глаза — тогда-то меня и прозвали Вырвиглазом. Всего двумя пальцами я могу выдавить тебе оба глаза с той же легкостью, с какой ты бы выковырял устрицу из вскрытой раковины. Понятно?

Бледный господин пристально посмотрел на страшный черный коготь Вырвиглаза, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Почему же ты уехал из Чарльстона? — спросил он.

Энн подавила смешок. Она не сомневалась, что Вырвиглаз оказался на Ямайке только потому, что в любом другом месте его в два счета отправили бы на виселицу или в тюрьму. Такие, как он, когда-то. наводняли Нью-Провиденс и Тортугу, но теперь, в 1724 году от Рождества Христова, бывшие пиратские твердыни рухнули, а их обитатели рассеялись по просторам Карибского моря и островам.

Потом она подумала, что у очкарика все же есть мужество: хотя лоб и блестел от пота, но голос оставался спокойным и не дрожал. На его месте большинство утонченных лондонских джентльменов (если он действительно был одним из них) уже давно бы начали заикаться от ужаса. Интересно все же, что этот человек делает здесь, в Спаниш-тауне?.. Этот вопрос заинтриговал Энн, она решила проследить за развитием событий, благо, ее пока никто не заметил.

— Я нарушил закон, и мне пришлось покинуть родные края, — сказал Вырвиглаз со свистящим смешком. — Кстати, я ответил уже на два твоих вопроса, приятель, но не получил ни одного ответа на свои. Ну-ка, парни, держите его крепче!..

Лысый, коренастый Нат Виски еще сильнее завел очкарику руки за спину, не давая притронуться к висевшей на поясе шпаге. Наверное, подумала Энн, так они его и захватили: пока Вырвиглаз отвлекал внимание, Том и Нат подкрались сзади й скрутили его еще до того, как он успел выхватить оружие из ножен.

— Вынь ему глазик, Вырвиглаз, дружище!.. — усмехнулся Нат. — Тогда он у нас не заговорит — запоет!

Несмотря на свои гладкие светлые волосы, очкарик не был красив… во всяком случае, не так, как Джек Коленкор — погибший возлюбленный Энн. Не было в его лице и озорной мальчишеской миловидности, которой отличалась Мэри — столь же любимая и такая же бесповоротно мертвая. И все же, несмотря на широкий обезьяний рот и короткий, курносый нос, лицо незнакомца показалось Энн довольно привлекательным. Больше того, у него был вид человека, способного расплатиться за свое спасение звонкой монетой. Однако Энн не стала бы вмешиваться, если бы вместительная оловянная фляга, в которой она обычно носила запас скверного, разбавленного водой рома, не была почти пуста, да и блестящая лысина Ната представляла собой слишком соблазнительную мишень. Сняв флягу с пояса, Энн в один присест проглотила остатки рома и, метнув сосуд в голову Ната, вытащила из ножен абордажную саблю.

Фляга угодила точно в центр блестящей от пота лысины Ната. Удар был настолько силен, что бандит упал на колени в грязь и, схватившись руками за ушибленную голову, жалобно заскулил. Не растерявшийся очкарик пнул Черного Тома в пах и вырвался. Прежде чем Вырвиглаз успел достать свое оружие, в воздухе сверкнула выхваченная из ножен шпага.

— Спасибо, друг! — крикнул незнакомец, не оборачиваясь. — Вставай рядом со мной, и мы славно отделаем этих наглецов!

— Не лезь не в свое дело, — прохрипел Вырвиглаз, злобно глядя на Энн. — Это тебя не касается!

— Как бы не так! Теперь это мое дело, — весело отозвалась Энн, впервые за много-много лет испытывая необычайный душевный подъем. С тех пор как Джека Коленкора вздернули на виселице (а ее помиловали), жизнь Энн была слишком тусклой.

К счастью, ни один из троицы не был вооружен пистолетом, да и абордажная сабля оказалась только у Тома. Правда, Вырвиглаз и Нат вытащили ножи и пригнулись, но нападать не спешили. Энн пришлось действовать первой. Издав пронзительный боевой клич, она бросилась вперед и, взмахнув саблей, нанесла Черному Тому удар. Вместо того чтобы парировать его, Том попятился, но налетел на Ната и Вырвиглаза, и все трое едва не упали.

— Эй вы, трусливые бараны, нападайте же! — поддразнила их Энн. — Умрите, сражаясь!

Не без труда овладев собой, Черный Том взмахнул саблей, целясь ей в голову, но промахнулся на целый фут. Энн тотчас нанесла ответный удар. Клинок рассек Тому плечо, и он, заскулив, словно собака с отдавленной лапой, выронил оружие. Переулок в этом месте был таким узким, что Нат и Вырвиглаз никак не могли обогнуть своего раненого товарища и встретить Энн лицом к лицу, да они и не особенно к этому стремились. Когда Том попятился и еще раз наткнулся на них, оба головореза восприняли это как сигнал к отступлению. Черный Том, на ходу осыпая Энн проклятьями, последовал их примеру. Визжа, точно рассерженный павиан, и со звоном задевая кончиком сабли каменные стены домов, Энн продолжала теснить бандитов и вскоре выгнала их на более широкую улицу. Там все трое сразу же перешли на бег. Их неловкая трусца неожиданно рассмешила ее, напомнив, как ретируются рассерженные или напуганные игуаны. Преследовать убегавших Энн не собиралась. Проводив громил взглядом, она насмешливо отсалютовала им саблей и обернулась.

Сзади приблизился спасенный ею господин. Тщательно протерев очки шелковым носовым платком, он водрузил их на свой носик-пуговку и окинул Энн оценивающим взглядом. Похоже, незнакомец только сейчас понял, что перед ним женщина, однако при виде широко ухмылявшейся шестифутовой ирландки в мужской одежде и с окровавленной саблей в руках он не выразил ни малейшего удивления.