Свечу — ведёт вниз под плиту; плита крепкая, надёжная,— сплошной кораллит: такую и кувалдой не продолбить,— вот только под выступами её крепчайшими и острыми, как ножи, проползать... Мало удовольствия, в общем. Однако же — явная форма карста. «Значит, на верном пути,— думаю,— наверняка в этом буреломе не просто так сама по себе образовалась — до обвала выше была, с такой же ответной частью, и скорее всего бортом тектоники служила — а значит, нам туда». Шкурник под плитой совсем короткий, с наклоном вниз градусов под 45, и дальше нечто вроде комнатки просматривается, или расширения — и в углу щель, вроде как ещё ниже ведёт, и тянет оттуда в лицо холодом.

«Сейчас,— говорю КрАкодилу,— я нырну туда: погляжу, что и как — а ты пока здесь подожди, уж больно дыра узкая...» А он сквозняк этот тоже учуял — аж глаза разгорелись. Ладно, нырнул я туда, изо всех сил от кораллитовых зубьев спину в живот втягивая; прошёл легко — но Гене, думаю, здесь ни за что не пролезть. Сунулся сразу к трещине, что сверху заметил — да не трещина это оказалась, а так: обманка от фонаря, просто тень косо легла. Фонари и системы такие подлые вещи часто выкидывают — не то, что плекс... Я в другой угол — там тупик, и никаких следов сквозняка. В общем, зря, чувствую, сюда залез; поворачиваю назад — и вижу, что КрАкодил уже за мной в этот шкурник кораллитовый сверху вклинивается — аж камни трещат.

«Ты что,— говорю,— я ж тебе сказал там ждать! Давай обратно — здесь тупики со всех сторон, и делать нечего.»

— А камни и вправду трещат. И тут КрАкодил сообщает мне ‘пренеприятное известие’: «не могу обратно; может, к тебе выползу — развернуться».

Ладно, думаю; как-нибудь развернёмся — вдвоём. Хоть комнатушка тесная, я один на корточках едва помещаюсь.

«Всё,— вдруг говорит КрАкодил,— никуда не могу.»

И тут я вспомнил, что мы не взяли — от отсутствия чего так ползлось легко. То есть руки были непривычно свободны, потому что не взяли мы ни кайла, ни зубила... Вовремя вспомнил — как раз для поднятия духа. А у меня только нож с собой — складной, перочинный — но что можно сделать ножом?

: Таким ножом — с таким камнем?..

«Она села,— говорит КрАкодил,— прижала, не двинуться...» Это он про кораллитовую плиту, что сверху шкуродёр прикрывала. Тёрка с четырёхсантиметровыми кремниевыми зубьями...

: Ножом такую... Что и спиной, в общем. Разве менее больно.

“И я почувствовал, как трудно стать героем”,—

— В общем, начал я его вырезать. То есть вначале шторму на нём срезал — где дотянуться можно было, конечно; ремень брючный — изловчился, рассёк — и вытянул... Только б ему там легче стало. Но всё это бестолку было — держала она его крепко: в спину когтями своими вонзилась, и животом к нижним камням прижала — хорошо ещё, что животом; кишки-то сжимаются, им несколько часов так пробыть — под прессом — не смертельно... Главное, что кости у него целы были — пока...

— Иногда от пищеровского ‘оптимизьма’ мне лично дурно становится,— негромко заметил Сталкер,— но продолжай, да. Не отвлекайся...

— Я говорю, как было. Как думал тогда. Холодно-расчётливо — может быть, так кажется теперь. Но “мысль невозможно запихнуть назад”. И вообще: те, кто в такой ситуации впадают в истерику-патетику, как правило потом не рассказывают этих историй. Потому как рассказывать становится некому. Да и зона отбила у меня... слезливость дешёвую.

Покрутился, порыскал я ещё по этому гротику — никаких иных выходов из него не обнаружил. Выход был один, и его затыкал КрАкодил. Оставалось одно — и я начал вырезать его, точнее, плиту под ним. Боковые камни трогать было нельзя — на них сидела плита, что зажала Гену — и может, ещё тонны породы, что были на ней... Так что другого варианта у меня не было.

... Резал так: загоняю ладонь КрАкодилу под брюхо — между ним и камнем, чтоб живот ему случайно не пропороть, свою-то руку чувствуешь; под неё — нож, и снимаю потихонечку стружку. Стружку за стружкой. Страшно не было — плита над головой ну прямо сверхнадёжная, главное было — не касаться её случайно в запале работы, потому что от каждого касания этих кораллитовых ножей на голове характерные следы оставались... Свет и у меня, и у КрАкодила был хороший, самый ходовой — и я был уверен, что мы выберемся: рано или поздно. Просто кроме нас самих никто не смог бы нам помочь — да и не знал никто, где мы... Слишком мы влево забрались. Боялся только, что нож могу сломать. Или что Гена сознание потеряет — он же вниз головой висел...

— В общем, режу я так не спеша известняк: рука, нож, движение влево-вправо, снова рука, снова нож, и так далее — а у самого картинки разные весёлые в голове возникают: фрегат, собранный внутри бутылки; мышь в литровой банке; мышь в бутылке — а вместо пробки другая мышь вниз головой... ‘КрАкодил Гена и его друзья’. Очень весёлые человечки, одним словом. И свеча у Шагала — как Гена её зажёг, а она погасла. Но у меня разгорелась. Две спички — кайло и зубило. Третья — нож. И долгая такая голубоватая точечка на тонком нитяном фитильке... Не задуть бы:

— Режу потихоньку, с Геной переговариваюсь,— а он уж красный, как варёный рак, и не отвечает мне. Молчит. Ну, думаю, всё. Отлазился. Сейчас потеряет сознание — и как мне его такого наверх выпихивать?..

: Пытаюсь отвлечь его как-то, анекдоты на ходу сочиняю соответствующие... Ну да это долгая история, за анекдоты свои я потом сполна огрёб...

Но всё-таки вырезал я его оттуда. И вылезли мы. Он выползал — выдавливался, клеточку за клеточкой тело своё наверх в эту щель выжимал, выпихивал... Какая, к чёртовой матери, ‘хатка йога’... Йогам такое и не снилось.

... Вылезли мы из этого капкана-на-двоих и поползли-поковыляли в Чашу. А спина у него, между прочим, ещё долго, как у бурундука была. Я его так и звал потом — Полосатый Рельс. База мажет его йодом в Чаше, КрАкодил орёт, аж уши закладывает,— кораллиты и прочие процессы карста, включая тектонику, “Свечек” и Ященко поминая — там молчал, как диверсантка Зоя, а здесь орёт, как роженица перед тройней,— База ему и говорит: терпи, мол, шрамы украшают мужчину... А он в ответ сквозь вой — а на фига мужчине украшения...

Сталкер с Сашкой рассмеялись.

— Да-а,— продолжил Пищер. — А самое интересное было в том, что всё это — я имею в виду свою ‘резьбу по шкурнику’ — длилось всего “сорок-пять-минут-прописью”... Это мы потом подсчитали, когда сверились с теми, кто оставался в Чаше, сколько же времени мы гуляли. Они ведь даже побеспокоиться не успели! А нам обоим казалось — часов шесть или восемь прошло... Причём не со страху, я уж говорил, этого чувства там в помине не было,— а по разговорам, по движениям всем, что произведены были. Когда вырезал его из камня. Ну просто не мог я – понимаете! – уложиться в банальные “сорок пять минут”. Физически не мог — кто не верит, пусть проверит: сколько времени уйдёт, чтобы перочинным ножиком пять, как минимум, сантиметров камня на длину почти в полметра вырезать… И ещё. Когда я недели через две недели снова оказался в этом месте — спокойно вошёл в тот грот с другой стороны. То есть одной его стены — как не было. Словно на сцене тогда это всё происходило — а я то-ли перед зрительным залом выпендривался, то-ли сам перед собой... Но тут уж я совсем ничего не понимаю — у меня ведь до сих пор каждый камень этой каморки перед глазами стоит, до того я в ней в поисках хоть какого-нибудь выхода накрутился...

— М-да,— протянул Сталкер, включая налобник,— стена-то гнилая... оказалась. А мы тут... того — плюшками баловались... И почему-то не могу я в это не верить. Хоть убейте, да. Может — из-за “стены”... Потому что когда врут — складнее получается. А тут такой передозняк абсурда... — Сталкер махнул рукой.

— Здорово! — воскликнул Сашка,— не то, что у меня — вот уж кому повезло...

— С ума сошёл,— недовольно пробурчал Сталкер,— ты ротик-то свой — того, прикрой... на всякий случай — а то вдруг сфинктер застудишь...