Весна и лето 1924 г. – зенит карьеры Зиновьева. В мае на XIII съезде РКП(б) он с Каменевым поддержали Сталина. Зиновьев выступил еще и с основным докладом и уже прикидывал кадровый пасьянс «на себя». Тут же, зная, что Есенина приветил сам Зиновьев, вокруг поэта образовался литературный змеюшник: Г. Устинов, В. Эрлих, Г. Шмерельсон. Теперь все они «верные зиновьевцы». Уже очень скоро они поймут, в какую лужу сели, и не простят это Есенину.

9 мая 1924 г. Есенин вместе с другими литераторами подписал письмо в отдел печати ЦК РКП(б). Заверили любимую партию, что они просто обязаны «соответствовать эпохе». Все это было приурочено к совещанию по литературной политике партии. На совещании тон задавали не писатели. Там учили литературную братию, о чем писать и как это делать Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, А.В. Луначарский, К.Б. Радек. Они-то знали подлинную цену таким письмам, понимали, что пока за письменным столом сочиняет свою «кабацкую лирику» Есенин, пока ему в голову приходят омерзительные строки типа этой: «Конечно, мне и Ленин не икона», молодежь в нужном им духе воспитывать будет очень и очень трудно. Ведь и совещание затеяли не для себя – «для народа». Но Есенину всё это было невдомёк.

В июне 1924 г. выходит брошюра Троцкого «О Ленине». В ней четко и ясно сказано, кто после смерти Ленина должен наследовать большевистский трон. Это сочинение стало окончательным политическим приговором Троцкому. На него сразу оскалились все, кто также задумывался о собственном будущем.

Есенин в это время в Ленинграде. Сочиняет «Песнь о великом походе». Лучше бы он этого не делал. Но… сочинил. А журналы «Звезда» (№ 5) и «Октябрь» (№ 3) напечатали. В его поэме о гражданской войне два главных героя: Троцкий и Зиновьев. Уж извините за банальность: поэту вляпываться в политику категорически не следует – он опять поставил «не на тех». Ведь смешно думать, что строки, посвященные Троцкому и Зиновьеву, – от сердца, они – от ума, точнее – от конъюнктуры политической, в которой Есенин ничего не смыслил. Редакторы, которые «смыслили» в конъюнктуре, переделали поэму в нужных им местах, и имя Троцкого теперь там отсутствовало. Так, Есенин «исказил историю революции в угоду Зиновьеву», а заодно стал злейшим врагом Троцкого. Но Зиновьев-то читал поэму еще до правки и понял, что в глазах поэта Троцкий – фигура столь же масштабная, как и он сам. Так Есенин еще и как кур в ощип попал.

19 ноября 1924 г. в «историю» впервые открыто вмешался Сталин. Его постановка вопроса была, как всегда, прямой: ленинизм или троцкизм? Уже в январе 1925 г. на очередном пленуме ЦК Зиновьев и Каменев требовали исключения Троцкого из партии. Но заступился… хитрый горец. Так, перессорив всех, Сталин без лишнего шума стал фактическим лидером партии.

Есенин все это время на Кавказе. Там он пишет «Персидские мотивы», «Анну Снегину», много стихов и среди них «Русь бесприютную». А там

Своим творчеством поэт множил число всемогущих врагов. Теперь к Троцкому добавился тот, чью фамилию он срифмовал со словом «хари».

В 1925 г. схватка на вершине политического олимпа возобновилась с новой силой. После снятия со всех постов Каменева сильно ослабли позиции Зиновьева против пары: Сталин – Бухарин. В апреле отдельным изданием выпустили «Песнь о великом походе» Есенина в удобной Зиновьеву редакции, и борьба за власть перешла на новый уровень: в противостояние двух столиц. В Ленинграде освобождались от ставленников Кремля, в Москве – от сторонников Смольного.

После выхода книги Есенин, возможно впервые, с ужасом осознал – в какую яму он свалился. Он, великий русский поэт, стал заводной игрушкой в руках политических временщиков. Он понял отчетливо: кто бы там ни победил, его дни сочтены.

Почувствовали это и бывшие его «друзья», которые давно завидовали Есенину и ненавидели его. Пришло их время, можно было безнаказанно действовать. Там поймут всё правильно. Надо только выбрать подходящий момент.

Есенин в ужасе. Ему кажется, что его поджидают за каждым углом, он на грани психического срыва. 26 ноября ложится в московскую клинику. И не ведает, что пока он лечил нервы, два заединщика (Сталин – Бухарин) добивали Зиновьева и его команду. И делали это прилюдно: на XIV съезде партии. На нем впервые с основным политическим докладом выступил Сталин. Есенин всего этого, конечно, не знал. Он бежал из клиники 21 декабря (съезд еще продолжал работать) после истерической ссоры с женой (мы упоминали об этом). И бежал не куда-нибудь, а в Ленинград – самый опасный (после свержения Зиновьева) город для крамольного поэта. Туда же направились и агенты ОГПУ для окончательной «зачистки» города. Есенин, можно в этом не сомневаться, не значился в их первоочередных списках. Но когда враги поэта проявили «инициативу снизу», они возражать не стали и дела об убийстве даже не возбудили. В стране уже прорезался анфас Хозяина, а хозяин в России всегда – барин.

Когда в 90-х годах на коммунистов стали вешать все «политические глухари» прошлых лет, «дело о самоубийстве поэта Есенина» смогло ответить всего на один, но зато главный вопрос: его все же убили, но явных следов этого злодеяния, которые бы указывали на тех, кто его совершил, найти так и не удалось. Поэтому и не смогли признать за достоверную ни одну из многочисленных версий убийства. Не сомневаюсь – не признают и ту, которую я все же решусь высказать.

Поэта убили не сотрудники ОГПУ, ни милиция, ни нанятые заказчиком килеры (тогда такое вообще не практиковалось). В номере гостиницы, где остановился Есенин, орудовали свои для него люди, те, кого он знал *. Если был там Г. Устинов (а был-таки!), то хотя и значился он троцкистом и все это прекрасно знали, но действовал он не по заданию Троцкого, а для того лишь, чтобы убийством поэта снять с себя это политическое тавро. Злобы у этих килеров было с избытком, а опыта – ноль. Потому и сделали все столь топорно, «органам» же было некогда заниматься еще и уборкой в том злосчастном гостиничном номере. Сойдет и так. И сходило в течение 65 лет.

В «Метели» Есенина, написанной в 1924 г., есть строки:

Всё точно. За то, по большому счету, и жизнь отдал.

А как же «До свиданья, друг мой, до свиданья»? Именно так, как в только что приведенных строках. Поэты всегда знают, что будет. Еще в поезде «Москва – Ленинград» во время бессонной ночи ему пришли эти строки. Под рукой ничего пишущего не оказалось, и он (что делал и ранее в схожих ситуациях, о чем вспоминала, к примеру, Н. Табидзе), наколов палец, спичкой нацарапал стихотворение, оказавшееся прощальным.

Было, наверное, так. Поэта убивать его гости не собирались. Все вышло неожиданно. Потому и такой погром в номере. Есенин был взвинчен до крайности и мог наговорить чего угодно. В него могли запустить чем-то тяжелым (вспомним об отчетливой вмятине во лбу) и этот удар оказался смертельным. «Гости», перепугавшись до смерти, уже собрались бежать, но… обнаружили в нагрудном кармане пиджака поэта то стихотворение. Оно и подсказало им инсценировку самоубийства, но и ее сделали крайне неумело.