— Вы первый врач этого округа... У вас богатство и все что угодно.

— Но, живя здесь, я томлюсь, гублю свою жизнь. Все, что мне дорого и чего я желаю, — всего этого у меня нет. Ах, Париж, Париж!.. Можно ли мне работать здесь для себя, работать для науки? Разве я могу иметь здесь под рукой лаборатории, госпитали, редкостных больных, все известные и неизвестные миру болезни? Могу ли я производить опыты, делать сообщения, стать членом Академии медицины? Здесь я лишен всего; у меня нет ни будущего, ни развлечений, ни удовольствий, ни женщины, которую я мог бы взять себе в жены или хотя бы полюбить. Ни славы, ничего, ровно ничего, кроме известности в пределах нашей округи. Да, я лечу народ, скупых буржуа, которые платят серебром, иногда золотом, но никак не банковыми билетами. Я лечу ничтожные страдания обыкновенных людей, но никогда не лечу князей, послов, министров, знаменитых людей искусства, исцеление которых получило бы громкую огласку и стало бы известным при иностранных дворах. Одним словом, я лечу и излечиваю в провинциальной глуши отбросы человечества.

Священник слушал его с видом некоторого раздражения и недовольства.

Он произнес:

— Но это, пожалуй, более благородно, более достойно и прекрасно...

Врач с бешенством возразил:

— Я живу не для других, я живу для себя, господин кюре.

Аббат почувствовал, что его душа проповедника возмутилась.

— Христос умер за малых мира сего, — промолвил он.

Врач проворчал:

— Но я-то не Христос, черт возьми! Я доктор Патюрель, экстраординарный профессор медицинского факультета в Париже.

Мысль аббата в одно мгновение пробежала целый круг идей, достигнув почти предела мыслительной способности человека, и, осознав все величие и все ничтожество идеалов, успокоилась. И он заключил:

— Возможно, вы и правы. С вашей точки зрения, истина на вашей стороне. И для вас это единственное благо.

— Еще бы! — воскликнул врач звучным голосом, зазвеневшим в сухом воздухе.

Священник прибавил:

— И все же вы человек великодушный, если остаетесь здесь ради матери.

Доктор вздрогнул: коснулись его раны, его горя, его сокровенных чувств.

— Да, я никогда ее не покину.

Их глаза одновременно остановились на калеке, который напряженно слушал их и прекрасно понимал все, о чем они говорили. Взгляды обоих мужчин, встретившись затем, обменялись невысказанной мыслью о судьбе и будущем этого ребенка, мысленно сравнив его судьбу со своей. Вот кто был истинным страдальцем.

Но мысль о Христе никогда не оставляла аббата. Он возобновил разговор:

— Я благоговею перед Христом.

Врач возразил:

— Господин кюре, с тех пор, как существует этот мир, все боги, порожденные человеческой мыслью, — только чудовища. Разве Вольтер не сказал: «Священное писание утверждает, что бог создал человека по своему образу и подобию, однако человек отплатил ему тем же»?

И он стал приводить доказательства несправедливости, жестокости и злодеяний Провидения. Он прибавил:

— Я как врач бедняков отлично вижу эти злодеяния, я констатирую их каждый день. Так же обстоит и с вами, раз вы лечите их души. Если бы мне пришлось писать книгу — собрание документов по этому поводу, — я озаглавил бы ее «Дело господа бога». И оно было бы ужасным, господин кюре.

Аббат Марво вздохнул.

— Мы не можем проникнуть в эти вопросы и тайны; это за пределами наших умственных возможностей. Я лично не думаю, чтобы я мог постигнуть бога. Он слишком вездесущ и слишком всеобъемлющ для нашего ума. Слово «бог» представляет собою некоторую концепцию и некоторое объяснение, защиту от сомнений, убежище от страха, примирение со смертью, средство против эгоизма. Это формула религиозной фразеологии. Бог — это не просто какое-то определенное божество. Мы, люди, можем любить бога, только если он видим и осязаем. И тот, неведомый, непостижимый, необъятный, не давая нам возможности его познать, сжалившись над нами, послал нам Христа.

Священник взволнованно умолк. Затем, преследуемый все той же единственной мыслью, пробормотал:

— И кто знает? Быть может, Христос так же был обманут богом в возложенной на него миссии, как и мы. Но он сам стал богом для земли, для нашей несчастной земли, для нашей жалкой земли, населенной страдальцами и невеждами. Он бог, наш бог, мой бог, и я люблю его всем моим человеческим сердцем и всей душой священника. О учитель, распятый на Голгофе, я твой сын, твой слуга, я весь принадлежу тебе!

Изумленный врач промолвил:

— Как странно все то, что вы мне говорите.

— Да, — продолжал священник, — Христос, должно быть, тоже жертва бога. Он получил от него ложную миссию — миссию обмануть нас новым религиозным учением. Но божественный посланец выполнил эту миссию так прекрасно, так чудесно, так самоотверженно, так скорбно, с таким невообразимым величием и милосердием, что заменил нам своего вдохновителя. Что означало неопределенное слово «бог» до Христа? Мы, которые ничего не знаем и общаемся с чем-либо только при помощи наших жалких органов восприятия, — можем ли мы благоговеть перед этими буквами, смысл которых нам непонятен, перед этим мрачным богом, которого мы совершенно себе не представляем? Мы не имеем представления ни о его существовании, ни о намерениях, ни о могуществе, известном нам только из одного его опыта, неудачного опыта сотворения земли, этой каторги для душ, мучимых жаждой познания, и для немощных тел. Нет, такого бога мы любить не можем. Но Христос, у которого все его милосердие, все его величие, вся философия, все знание человечества явились неизвестно откуда, кто сам был несчастнейшим из всех несчастных, кто родился в яслях и умер распятым на стволе дерева, — Христос, оставивший нам единственное слово истины, которое должно было стать мудрым утешением для жизни в этой юдоли скорби, — это мой бог, мой бог, которому я принадлежу.

Раздавшийся возле него вздох заставил аббата замолчать. Андре плакал в своем передвижном кресле.

Священник поцеловал его в лоб. Юноша пролепетал:

— Как я люблю вас слушать! Я прекрасно вас понимаю.

И священник ответил.

— Бедный мальчик, тебе от неумолимой судьбы досталась печальная участь. Но я верю, что взамен плотских радостей ты получишь по крайней мере то единственно прекрасное, что доступно человеку, — способность мечтать, мыслить и рассуждать...

Вечный убийца, он, кажется, с радостью творит для того только, чтобы усладить свою ненасытную, неистовую страсть к убийству, и возобновляет свою работу по истреблению, как только создаст новые существа. Поставщик кладбищ, он беспрестанно изготовляет новые трупы и забавляется, разбрасывая снова семена и зародыши жизни, для того чтобы непрерывно удовлетворять свою ненасытную потребность разрушения. Скрытый в пространстве убийца, жаждущий смерти, он создает живые существа, для того чтобы потом уничтожать их, калечить, казнить их всевозможными страданиями, поражать всеми болезнями; он подобен неутомимому разрушителю, который никогда не прекращает свою отвратительную работу. Он придумал холеру, чуму, тиф, микробов, разъедающих человеческое тело, хищных зверей, пожирающих слабых. Однако одни животные не знают об этой жестокости, ибо им неизвестен закон смерти, который тяготеет над ними, так же как и над нами. Лошадь, скачущая в поле на солнце, коза, легко и свободно прыгающая по скалам, преследуемая козлом, который гонится за нею, воркующие на крыше голуби, голубки, целующиеся в листве деревьев, подобно любовникам, которые говорят друг другу нежности, соловей, поющий при луне возле своей самки, что сидит на яйцах, — все они не знают о вечном акте убийства, совершаемого богом, который их создал. Баран, который...