Как же можно подобную дикую и жестокую карикатуру предлагать в качестве основы для политических институтов великой страны?! А если получится так, что к власти в стране как раз и придет «эта сволочь»?!

Попытался ответить на вопрос о сути этики Ницше и английский философ Б. Рассел. Он также подчеркнул, что его «благородный» человек полностью лишен сострадания, безжалостен, хитер, зол и занят лишь своей собственной властью. На наш взгляд, в его философии воплотилась сущность капиталистического индивидуализма (в самом вульгарном и диком виде). Эта «биологически высшая раса», этот «брильянтовый Король Солнца» (выражаясь словами одного сумасшедшего, о котором пишет в своих наблюдениях К. Ясперс) выглядит достаточно зловеще. Тот же Ницше считал, к примеру, что «счастье простого народа не является частью добра как такового». Более того, он ненавидел простой люд. Его интересуют одни лишь «наполеоны». Б. Рассел отмечает, что для Ницше «Линкольн – жалок, Наполеон – велик». В лице этого философа мы имеем дело не столько с трагедией «больного затворника», сколь со страшной болезнью, имя которой капитализм. Болезнь эта ныне широко распространена, не являясь наследственной болезнью человечества. Заключительный вердикт Рассела: «Мне неприятен Ницше потому, что ему нравится созерцать страдание, потому, что он возвысил тщеславие в степень долга, потому, что люди, которыми он больше всего восхищался, – завоеватели, прославившиеся умением лишать людей жизни… Ницше презирает всеобщую любовь, а я считаю ее движущей силой всего, чего я желаю для мира. У последователей Ницше были свои удачи, но мы можем надеяться, что им скоро придет конец».[621] Надежды на их «скорый конец» все же слегка преувеличены.

Ницше считал свою философию введением в начало новой эры. Он ждал от XX в. перемен и сдвигов (по сравнению с прошлым). «Кулисы мирового театра могут еще какое-то время оставаться старыми, разыгрывающаяся пьеса уже другая. Исчезновение при этом прежних целей и обесценение прежних ценностей воспринимается уже не как голое уничтожение и не оплакивается как ущерб и утрата, но приветствуется как освобождение, поощряется как решительное приобретение и понимается как завершение». Как писал немецкий философ Мартин Хайдеггер (1889–1976), Ницше прямо увязывал все бытие Запада с нигилистической философией. Суть ее идей, ее движения состоит в осознании факта смерти христианского Бога.

Нигилизм Ницше предполагал не только отсутствие веры в христианского Бога. С этим большинство рациональных европейцев и американцев смирилось, воспринимая образ Господа как некое туманное явление, напоминающее свет давным-давно погасшей звезды. Философ М. Хайдеггер так оценил это событие: «Это начало серьезного отношения к вышеупомянутому «событию»: «Бог умер».

Подобные настроения тогда входили в обиход.[622] Антихристианство Ницше не так примитивно и прямолинейно, как это кажется на первый взгляд. Можно верить в Бога – но не принимать Церковь (за ее оправдание зла и выдачу индульгенций властям). Ницше, разумеется, ощущал необходимость веры как источника надежды. Однако никак не мог соотнести чаяния людские с делами Церкви. По словам Е. Трубецкого, это и было «тайной мукой его атеизма». Бердяев вобщем-то верно говорил: «Как понять в глубине отношение Ницше к христианству? Он был врагом христианства, считался самым страшным его врагом, писал о христианстве очень дурно и несправедливо, написал «Антихриста» – самое, вероятно, слабое из своих произведений. Но Ницше был вместе с тем человеком, раненным Христом и христианской темой. Антиэрос был связан с эросом. Он боролся с Христом, но боролся как человек, для которого Христос был дорог в самой глубине его существа. Уже в состоянии безумия он подписывал свои письма: «Раненный». У него, несомненно, есть сильный христианский элемент, хотя и извращенный».[623]

Ницше ощущал близость духа двух наших рас и народов. Ведь отдаленными его предками были Ницкие. Они жили в Польше, относя себя к славянам. Может быть, отсюда огромный интерес «шляхтича философии» к культуре России. Ницше сделано было однажды удивительное признание, которое редко услышишь из уст горделивой и самовлюбленной Европы: «Я обменял бы все счастье Запада на русский лад быть печальным». Особенно знаменательным и важным представляется высказывание, которое можно считать его политическим духовным завещанием. Сравнив две «цивилизации» – русскую и западноевропейскую, – он, словно молотом, вбивает в головы политиков и идеологов Запада поистине пророческую фразу: «Мелочность духа, идущая из Англии, представляет нынче для мира великую опасность. Чувства русских нигилистов кажутся мне в большей степени склонными к величию, чем чувства английских утилитаристов… Мы нуждаемся в безусловном сближении с Россией и в новой общей программе, которая не допустит в России господства английских трафаретов. Никакого американского будущего! Сращение немецкой и славянской расы».[624]

Некоторым в России мысль эту неплохо бы усвоить ab incunabulis! (с пеленок). Однако такое «сращение» не может быть слепым волевым актом, актом насилия или подчинения.

Понятно, что иные славяне не могли оставаться равнодушными к этому Вотану философского царства… Поэт и мыслитель А. Белый, влюбленный в Ницше, постоянно возивший с собой наряду с «Евангелием» его книгу «Так говорил Заратустра», посетил могилу философа близ Лейпцига, с которой и взял, словно священную ветку Палестины, сорванные листики неумирающего плюща. Кстати говоря, изречение Ницше украсило фронтон построенной в Москве на рубеже столетий гостиницы «Метрополь», над которой потрудились М. Врубель и Ф. Шехтель (1900), а украинский поэт Максим Рыльский (1895–1964) посвятил философу прекрасный сонет «Ницше», выразив в нем душевный трагизм и величие мыслителя.

Если Фридриху Ницше самой судьбой было уготовано (на какое-то время) стать властителем дум немецкой расы, то

Зигмунду Фрейду (1856–1939) довелось выступить в роли мастера сновидений и психологии. Прежде чем стать основателем психоанализа и знатоком человеческой психики, он все же успел потренироваться на миногах, рыбах и раках…

О ранних годах его жизни и учебы известно следующее. Родом из семьи торговцев. Лучший ученик в классе 5 лет подряд, Фрейд закончил один из самых авторитетных медицинских факультетов Европы в Венском университете в 1881 г. и спустя 9 лет получил диплом доктора. Перед нами предстает одаренный юноша, читавший на шести языках, не считая латыни и греческого. Увы, все мечты о науке пришлось на время забыть. Наукой в Вене могли заниматься в те годы лишь богатые люди.

Он прошел хорошую школу у профессора Э. Брюгге, одного из светил тогдашней Европы. Тот внушал ему: «Опоздать к началу работы – значит не подходить для своей работы». Тогда еще других причин для отстранения от места не было. Хотя антисемитизм поднимал голову. Появилась статья профессора Бильрота «Медицинская наука в германских университетах», чернившая евреев и обвинявшая их во всех смертных грехах.