Где Коля?!! — закричала она, грозя сорвать швы на горле.

Она была уверена — с ним, что-то случилось. Она не знала что. В момент перехода она потеряла сознание, и все что осталось в памяти — ощущение потери, то же горькое, ужасающее одиночество, что уже раз посетило ее, кажется, во сне. И вот, пришло наяву.

— Тише, — испугался Федорович, придержал за плечи.

"Что с Николаем?!"

Иван покосился на ребят и мотнул головой, приглашая их на выход, сам присел с краю постели:

— Проблемы с сердцем, Стася, — сказал тихо. — В момент перехода вас обоих смяло. Ты еще ничего, а он… Испугался он за тебя, вот сердце и не выдержало.

Бред! Бред!! — замотала головой. Быть не может!

— До сих пор так и не выяснили что у него с сердцем, почему сбой пошел. Все было в норме, а после последнего перехода проблемы организовались. Он тебя видел. Мы все. Как призрака… В общем длинная история, не сейчас о ней.

Стася ткнулась лбом в грудь Ивана, зажмурилась. Тошно стало, хоть вой.

Иван гладил ее по голове, успокаивая как маленькую девочку, и думал: что же ты прошла, что с тобой приключилось? Ни улыбки на губах, ни озорства в глазах и будто нет той Стаси, что знал много лет.

— Тяжело пришлось?

Стася тихонько кивнула, и уставилась на Ивана: что с Колей? А взгляд не просит — требует, и не истерики, ни страха — готовность принять все как есть, и будто знает уже что с ним.

— Лгать не стану — прогноз пока плохой. Как смяло при переходе, так до сих пор в сознание не пришел. Сердце завели, а остальное… Не стоит терять надежды — он сильный, выкарабкается. Знаешь, как он тебя ждал?

Стася головой качнула: не выкарабкается. Как озарение ее накрыло четкое понимание — она виновата, она причина и без нее Николай так и останется в камере стабилизации ни живым, ни мертвым.

— Ждал, ждал, — заверил Федорович. — Ты про дубль свой знаешь? Мне когда твою копию показали — глазам не поверил. Тебя оуроборо забрал, а двойника к нам кинули. Вполне реальная женщина, точь в точь ты, только говорить не могла…хм, — покосился виновато. Стася отпрянула, удивившись и озадачившись новостью. — Извини. Но она тоже не говорила. Короче одно лицо, одна фигура, а характер… Представить себе не можешь. Злая, энергетически нестабильная. Головную боль всем устроила. А в итоге оказалась нематериальной субстанцией. Проекцией, понимаешь? Теофил твой первым понял, что она это не ты. А Николай переживал, понять не мог, что происходит. Она же только и делала, что подлости устраивала. На нервах весь был, расстроенный ходил. Может, это его еще и подкосило. Но ничего, все хорошо будет. Ты же знаешь: главное верить.

Русанова откинула одеяло и села — в голове даже загудело от роя мыслей.

"Где она?" — спросила.

— Она?… Эта? Растаяла. Мы с лаборантами на Пангею отправились, там тебя увидели, туманную, но тебя. Та тоже видела. Мысленно разговаривать начала. Рта не открывает, а все понятно. А потом раз и сгинула. Кричала что то ли королева, то ли принцесса.

Русанова глаза ладонью прикрыла: че-ерт!!

Она, призрак, Стас. Трое в одном лице.

Тео, Николай…

Теофил, Фил…

Должен быть третий. Третий! Третий граф и третий Чиж. Третий мир. Иначе не бывает.

Что стало со Стасом? — вскочила, прошлась по палате, настораживая Ивана. Тот на кнопку вызова покосился, всерьез подумав, что зря они навестить женщину решили. Прав доктора — рано. Не в себе она явно.

А та руку выставила, второй на пульте отбила:

"Позови полковника Шульгина. Шульгина!!"

— Стася…

"Позови!!"

— Он же только был. Мало пообщались?

" Я знаю, как помочь Николаю! Уверена, знаю! Я не одна, значит он — не один. Но нужен еще один переход…"

— С ума сошла! Даже не думай! Тебе «зеленка» на ближайшие месяцы только сниться будет! Суток не прошло, как вернулась!…

"Это важно! Николай…"

— Нет! — отрезал Федорович. — С Чижом все будет нормально. Рано хоронить, выкарабкается.

"Он уже убит! Там откуда я вернулась! И в его смерти виновата я!!"

— В смерти не бывает виновных, как нет самой смерти. Очередной переход и только, — бросил безапелляционно.

У Стаси голова закружилась: как просто, как предельно просто и четко. Переход и только. Вот и сошлась задачка. Нет живых и мертвых — есть материальное проявление энергоинформационного поля и не материальное. Плотное сгущение информационных структур и полевая структура, точечное и объемное изображение. Как есть клетка, а есть вселенная, что суть одно.

"Мне нужен Шульгин!"

— Нервы у тебя смотрю, шалят. Восстановись сначала, потом идеи в жизнь толкай. Доктора сами разберутся. У них своя работа, у Шульгина своя, и у тебя тоже. Отдыхай, — и пошел к выходу, не обращая внимания на протесты женщины. Та давай Валерию Ивановичу про Шульгина твердить, но тщетно — на нее смотрели, как на ребенка — фантазера.

Впервые Стася почувствовала себя отверженной. Ее не понимали, ее аргументы не воспринимали. Она билась будто о стену и не могла найти выхода. Она понимала — каждая минута промедления грозит гибелью Николаю, но ее аргументы отвергали, а настойчивость принимали за навязчивость, приписывая ей посттравматический нервный срыв.

Ей бы успокоится, элементарно выспаться, восстановиться, но о каком отдыхе может идти речь, когда в соседней палате, в капсуле камеры стабилизации лежит Чиж и живет лишь благодаря системе жизнеобеспечения.

Ночью Стася пробралась к палате Чижа и долго стояла у стекла, глядя на его тело, опутанное датчиками. В отличии от докторов она знала причину болезни Николая, она то и дело вставала перед ее глазами — тот момент, когда Тео получил заряд в грудь и отлетел к перекрытию. Он так и остался лежать на ограждении, как сейчас лежит Чиж. Эти два факта спокойно увязались меж собой в ее голове, но изложенные врачам, были приняты за бред.

Она виновата в случившимся, она же может это исправить, знает, как, но говорить об этом было бесполезно. Сутки прошли бесплодно, ужасая Стасю. Двадцать четыре часа, тысяча четыреста сорок минут были прожиты впустую, потрачены на ерунду.

Чиж так и не пришел в себя, а ее погрузили в гипносон.

Иван был расстроен и загонял бойцов.

Сван отбил последний мяч грудью и отпнул его в корзину:

— Ну, хватит, капитан. Чего яришся? Давай рассказывай, — сел рядом с ним на скамью, вытирая полотенцем мокрое от пота лицо. Следом остальные подтянулись, окружили товарищей, выжидательно уставившись на Ивана. Тому бы послать их, но сил не хватило:

— Стася, — выдохнул.

Борис кивнул:

— Так и думали.

— Не такая она, не то с ней что-то твориться.

— Проходили уже, — напомнил Пеши.

— Здесь другое.

— Из-за Коли расстроилась. Естественно.

— Она себя винит в его состоянии. Говорит, что может исправить.

— У нее пост адаптационный синдром. Вполне объяснимо, учитывая, что месяц по параллели бродила, — глубокомысленно изрек Ян. От него дружно отмахнулись.

— Как исправить? — спросил Сван.

— Понятия не имею. Просила Шульгина позвать.

— А ты не стал.

— Не стал. А теперь думаю — может, и стоило.

— Еще не поздно.

— Не знаю. Не хочу, чтобы она снова с Оуроборо связывалась, а она упорно лезет к ним. И нам будто не рада, словно не видит, не слышит, не понимает, что домой вернулась, в свою группу.

— Говорю же: постадаптационный синдром…

— Отстань ты со своим синдромом! — дружно рыкнули бойцы на Яна. Парень растерянно моргнул и отошел на пару шагов, на всякий случай.

— Вчера все Шульгина позвать просила, я отмахнулся. Сегодня зашел, Валера говорит, всю ночь не спала, у палаты Чижа стояла. Ее в сон погрузили, а она, часа не прошло, проснулась.

— Сама? Из гипносна?

— В том и дело. Вышла и опять Шульгина требует.

— Спишут, — уныло протянул Иштван.

— Могут. Показания организма аховые, в пору к Николаю в камеру стабилизации отправлять, а она ничего не понимает. "Позовите Шульгина, позовите Шульгина" — твердит.