Но вернемся снова к книге В. Чернавина:

"Облаченный в специальную защитную одежду, капитан 3 ранга Шпаков разрезал газовую трубку и вручную прошомполил ее, вытолкнув застывший металл. Другого способа не существовало. Потом специалисты-сварщики трубку заварили…

Самую большую, хоть и допустимую дозу облучения, получил Шпаков…"

А теперь вдумайтесь, уважаемый читатель, в такие фразы, сказанные автором "Атомного подводного", занимающий в 80-90 гг. должность главнокомандующего ВМФ СССР.

"Но в то время атомников (имеются в виду подводники) это уже не страшило. Медики имели достаточный опыт, чтобы определить границу безопасности для здоровья облученных.

Кстати говоря, уже тогда было выявлено, что некоторые люди способны безболезненно воспринимать такую степень, которая для других была смертельной".

Читаешь эти строки из книги и понимаешь, почему даже спустя десятки лет, офицеры, мичманы, матросы, потерявшие здоровье, вот на таких опытовых, экспериментальных атомоходах, или при других испытаниях, до сих пор не могут получить хотя бы мизерную компенсацию за ущерб их здоровью, нанесенный во время службы. Одновременно позиция адмирала объясняет, откуда у командиров всех уровней, особенно на первом поколении АПЛ, такое халатное отношение к радиационному загрязнению корабля и облучению подчиненных.

Потому, что еще десятки, сотни единомышленников В. Чернавина думают: "для советского моряка не страшна никакая радиация…"

Практически 40% экипажа после первого похода ушла с атомохода. Причины были различные. На гражданку ушли старшины и матросы, выслужившие свой срок службы. Ряд офицеров перешли на вновь строящиеся атомные лодки. Другие по состоянию здоровья вынуждены с болью в сердце попрощаться со службой на АПЛ К-27 в 1964-1965 (до второго похода). Покинули корабль старпом Умрихин Г.М. (ставший впоследствии командиром АПЛ К-32, затем – контр-адмиралом), В.Э. Соколовский, Ю.М. Сорокин, И.П. Мартемьяненко, А.В. Шпаков и многие другие – специалисты самого высокого класса.

Ушел на повышение и первый командир атомохода капитан 1 ранга Иван Иванович Гуляев, отдавший кораблю около шести лет жизни. Командиром К-27, вместо него стал капитан 2 ранга Павел Федорович Леонов, до этого он был командиром второго экипажа лодки. Во главе экипажа стал опытный офицер-подводник, за плечами которого с десяток лет плавания и командования дизельными лодками, а также участие в качестве командира второго экипажа в первом испытательном походе.

Человек с неоднозначным характером. По-разному его назначение восприняли моряки первого экипажа после ухода И.И. Гуляева.

Несмотря на трудности, сложившиеся с экипажем (уход высококвалифицированных специалистов), атомная подводная лодка К-27 под командованием Павла Леонова успешно завершила свой второй поход в Средиземное море в 1965 г. Почему же сегодня продолжают замалчивать о походе корабля, да и о его командире?

Ответ, наверное, надо искать в майской аварии 1968 года в Баренцевом море.

Думаю, авария на ядерном реакторе атомохода наложила отпечаток на все заслуги капитана 1 ранга Павла Федоровича Леонова, второго и последнего командира действующей атомной подводной лодки.

…После завершения второго похода, К-27 была поставлена в док в Северодвинске. Предстоял серьезный межпоходовый ремонт атомохода, перезарядка реакторов.

В январе-феврале 1967 года на плаву провели перезарядку реакторов, установив новые части с активными зонами с длительностью кампании в два раза больше предыдущей (операцией перезарядки реактора руководил капитан 2 ранга В.И. Кашин).

Результаты всех ревизий и осмотров были "положительными". Почему взято в кавычки? Да потому, что, несмотря на положительные результаты, не обошлось без головотяпства со стороны заводских специалистов. По вине одного из работающих атомоход был загрязнен радиоактивными элементами от первого до девятого отсека. От "грязи" экипаж так и не избавился до самой аварии 24 мая 1968 г.

После окончания ремонта атомная лодка К-27 убыла на постоянное место базирования в Гремиху. Переход этот из Североморска в Гремиху состоялся в начале октября 1967 г.

И тут началась цепь неудач, приведших к трагедии. 13 октября, когда АПЛ находилась в море, произошел заброс сплава в газовую систему 1 контура реактора правого борта. Его причиной стали отложения шлаков (окислов сплава свинец – висмут), закупоривших проход для теплоносителя, который стал поступать в газовую систему. В результате этой аварии два насоса оказались залитыми застывшим сплавом. Пришлось вывести из работы ППУ правого борта, прервать поход и вернуться в свою базу.

Причины этой течи остались неизвестны, а также и то, кто конкретно был в этом виноват. И до этого были небольшие "неразгады" в отсеке, но они устранялись силами личного состава спецтрюмных нашего экипажа, второго экипажа и командиром отсека, старшим лейтенантом Офманом. Произошедшая течь никак не могла по своим масштабам ограничиться работой одних спецтрюмных нашего экипажа. Привлекли спецтрюмных второго экипажа. Теперь над устранением последствий течи работали спецтрюмные: старшина 1 статьи Литвиненко Ф., старшина 2 статьи сверхсрочной службы Петров А., старший матрос В. Гриценко, старший матрос В. Куликов, мичман П. Логунов, старшина 2 статьи сверхсрочной службы Е. Дурденко. В трюме отсека среди сплетения систем и механизмов образовался толстый слой застывшего сплава 1 контура. Сплав необходимо было срочно убрать. Убрать застывший теплоноситель можно, только выдолбив эту вязкую смесь, к тому же очень "грязную" в радиационном смысле. Личный состав спецтрюмных нахватался доз радиации и был временно отстранен от работ с металлом. Они набрали годовую норму (15 БЭР). Старшина 1 статьи Ф. Литвиненко и старшина 2 статьи В. Рощупкин получили до 20 БЭР. Они так и не были допущены к выходу в море.

Становилось понятным – убрать смесь силами спецтрюмных невозможно. Срывались сроки выхода в море, известные командиру 17-й дивизии контр-адмиралу М.Г. Проскунову и командиру нашего экипажа капитану 1 ранга П.Ф. Леонову. Командование корабля приняло решение подключить к этой работе личный состав других боевых частей и дивизионов, а также личный состав второго экипажа лодки. Первого мая после торжественного подъема Военно-морского флага, гюйса и флагов расцвечивания, командир перед строем поздравил с праздником весь экипаж, ознакомил нас с текущими задачами. Главной задачей была подготовка 1 дивизиона к выходу в море и, в частности, уборка застывшего сплава в четвертом отсеке.

Чтобы ускорить работы и выполнить их в намеченные сроки, нужны были добровольцы. Создавались группы и определялась очередность работ в реакторном отсеке. Долбить и выносить застывший теплоноситель 1 контура теперь подключались добровольцы экипажа. Хотя и без составленных списков, турбогенераторщики, соседи 4-го отсека, ст. команды Немченко П. старшина 2 статьи П. Пыдорашко, старший матрос Газин, матрос Минеев и автор этих строк, уже не раз помогали своим соседям убирать сплав в спецъемкость, стоявшую на другой стороне пирса. Выражая дивизионную солидарность, моряки и сверхсрочнослужащие турбинной группы более четырех раз спускались в трюм четвертого отсека. В это число входили: старшина 1 статьи Х. Шакиров, старший матрос Е. Уланов, матрос Погодин, старший матрос А. Куст, матрос В. Кудряшов, старший матрос Симонов и старший матрос Патекии. Остальные делали по 2-3 захода. Работать нужно было не более 5 минут. Однако это был ориентир для контролирующего работы в отсеке, а спустившись в отсек и добравшись к месту, залитом сплавом, каждый старался убрать как можно больше этой смеси. Работа кувалдой и зубилом занимала в тех условиях значительно больше предельных десяти минут.

К сожалению, надежных средств защиты тела и органов дыхания в то время не было. Только один респиратор. Да и что можно было надеть для работы в трюме среди трубопроводов и механизмов?

Для командира дивизии и начальника политотдела, а тем более командира лодки, наверно, было очевидным то, что при работе с "грязным" сплавом происходит существенное внешнее и внутреннее облучение и загрязнение людей.