Через день начались переговоры на высшем уровне. От имени комплекса «Заветы Ильича» выступала его инициатор и директор Екатерина Степаненко. Конечно, задуманное детище Екатерины Вилоровны существовало пока всего лишь на бумаге. Зато организация ее потенциального партнера теоретически не существовала вовсе, но практически ощущалась неизмеримо больше, чем того хотелось бы очень и очень многим, и в этом представляла собой полную противоположность эфемерным, хотя и многобещающим «Заветам Ильича». Могли ли эти крайности не сойтись?

Борцовский босс оказался дородным мужчиной средних лет.

— Зовите меня просто Цезарь, — неохотно молвил он в ответ на вопросительный взгляд госпожи Степаненко.

Просто Цезарь. Пальцы императора были унизаны перстнями — где золотыми, а где и татуированными. Круглые глаза без ресниц не имели выражения, и оттого казалось, будто они закрыты пятаками — вероятно, от постоянной близости их обладателя к гробу.

Выслушав директора, Цезарь кивнул:

— Гладко выходит. Десять процентов.

— Я думала, вы возьмете больше, — улыбнулась Степаненко. — Можете взять пятнадцать, я жадничать не люблю, себе дороже.

— Десять процентов — твои, — пояснил Цезарь. — Расходы пополам.

— Все пополам, — весело отвечала директриса. — И беспроцентная ссуда на три года.

Цезарь моргнул пятаками и встал. Степаненко молчала. Цезарь пошел к двери, остановился. Постоял, открыл дверь. Сделал шаг наружу.

— Бордель ваш на сто процентов, — сказала бывшая учительница истории. — Остальное пополам.

— Бордель и казино.

— Бордель и тир. Назовем «Дуплеты Ильича».

Император вернулся.

Первыми задачами нового союза стали восстановление и охрана бренда. Прогнившая изгородь не могла защитить территорию комплекса даже от окрестных буренок. Вдобавок ко всему, вот уже несколько лет на площадке отсутствовала главная брендовая достопримечательность — шалаш. Когда-то, в славные времена пионерских линеек, стог и примыкающий к нему шалаш ежегодно обновляли. Трава специального сорта выращивалась во всех пятнадцати союзных республиках по мичуринскому методу. Особенно душистое сено в подарок вождю поставляла Средняя Азия. Злые языки утверждали, что старший инженер отдела эксплуатации товарищ Торчкова даже украдкой покуривает драгоценное сырье… ну и что?.. а если бы и так, кому это мешало, кому? Нечего было на Торчкову кивать, лучше бы делом занимались, делом! А то эвон — прошляпили страну, как есть, прошляпили, все пятнадцать республик! Тьфу, прости Господи!

Вот и дожили: не стало ничего — ни пионеров, ни броневика, ни бронепоезда на запасном пути, ни старшего инженера отдела эксплуатации товарища Торчковой, ни самого отдела… а трава из Средней Азии, хотя и продолжала поступать в стократном объеме, но уже не на шалаш, а для совсем-совсем других радостей. Разбежались ценные специалисты — кто из-за невыплаченной зарплаты, а кто и по причине общего отчаяния от изменившегося статуса жизни. Помер, упившись с горя, потомственный мастер-шалашовщик Клим Виссарионович Лацис, сгинули ударницы-шалашовки из его неповторимой, единственной на всю планету бригады. А вместе с ними пропала навсегда и уникальная технология возведения шалаша, сложная, прецизионная, нигде, по строжайшей своей секретности, не задокументированная. Ушла безвозвратно, отшумела, как платье твое на давней первомайской демонстрации.

— Сделай что-нибудь! — сказала Екатерина Вилоровна своему мужу и заместителю. — Ты же инженер. Ты же участник проекта. Ты же мужчина, наконец!

Несчастный Владилен вздохнул и приступил к воссозданию шалаша. Увы, что он ни делал, ничего не получалось: жерди ломались, сено слетало и рассыпалось, конструкция разваливалась. Научные командировки в деревенскую среду тоже не дали никаких результатов: даже в самой глухой глубинке люди давно уже разучились делать как шалаши, так и вообще что-либо полезное, за исключением самогона. Последнее умение было, видимо, зашито в сознании на генетическом уровне, а потому не пропадало, невзирая на все перестройки и приватизации. Впрочем, в телевизоре намекали, что и это ремесло пытаются вытравить из российского генофонда злобные американские пиндосы при помощи специальных, направленных из космоса лучей.

Положение спас Цезарь. Узнав о проблеме с брендом, он сразу спросил:

— Решетку пробовал?

— Почему решетку? — оторопел Владилен.

— Потому! — отрезал Цезарь, немного помолчал и пояснил. — По опыту. Когда через решетку смотришь, все становится намного понятней.

Так оно и случилось. Каркас шалаша сварили по спецзаказу из нержавеющей стальной решетки; затем Владилен лично привязал проволокой заранее заготовленные пучки сена. Получилось замечательно. Снаружи шалаш смотрелся, как настоящий. Цезарь сооружение одобрил, но внутрь не полез, ссылаясь на плохую примету. Директорская квартира выходила прямо на музейную площадку, и Степаненки перед тем, как лечь в постель, долго стояли, обнявшись, у открытого окна и умиленно любовались тем, что казалось им сейчас верным залогом светлого будущего — хотя бы их, личного, если уж не вышло с пролетариями всех стран. Ночь была нежна, в камышах деликатно плескалась рыба, вдали обреченно мычала забытая по пьяне на лугу недоенная корова.

— Хорошо-то как, Владик, — промолвила Екатерина Вилоровна, прижимаясь к мужнину плечу. — Неужели это и есть счастье?

— Оно, — уверенно подтвердил Степаненко, но тут же вздохнул, следуя извечной мужской обязанности даже в самые лучшие моменты жизни не забывать о бдительности стража и охотника. — Если только враги не помешают…

Увы, как в воду глядел Владилен. Помешали враги степаненковскому счастью, еще как помешали. Той же ночью вспыхнул и запылал с таким трудом отстроенный шалаш. Наутро от сооружения остался лишь обугленный решетчатый каркас.

— Может, молния? — предположил экстренно вызванный из города Цезарь.

— Грозы не было… — отвечала Екатерина Вилоровна, нервно комкая в кулачке платочек. Она ощущала себя погорелицей, потерявшей в огне пожара все свое имущество.

— Да не убивайся ты, Катя, — успокоил ее император. — Каркас-то цел! Был бы скелет, а мясо нарастет. Закажи еще пару машин сена и дело с концом.

Новый шалаш был возведен совместными усилиями четы Степаненко и нескольких отборных бойцов из команды Цезаря, специально присланных по такому случаю. Он сгорел через два дня. Стоя у окна, Екатерина Вилоровна взирала на языки жадного пламени, пожирающего дело ее жизни. Она готова была поклясться, что видела у ближней опушки пляшущие силуэты торжествующих врагов.

Для охраны третьего шалаша Цезарь установил ночную стражу. Двое здоровенных детин патрулировали вокруг, еще один сидел в засаде внутри. Он едва успел выскочить, когда несчастное строение вспыхнуло. На этот раз шалаш подожгли издалека, горящей паклей, примотанной к стреле.

— Да-а… третий раз — пидорас… — загадочно заметил Цезарь, стоя у пепелища, и пояснил недоумевающей Екатерине Вилоровне. — Я к тому, что это уже система. Беспредел. Что ж… будем мочить.

— Пока что вы мочитесь нам на голову! — отрезала Степаненко сердито. — Что это за крыша такая драная? Шалашика прикрыть не можете!

Император явственно скрипнул зубами, и обычно тусклые пятаки в его глазницах сверкнули, как свеженачищенные. Любой испугался бы на месте Екатерины Вилоровны, любой, но не она. Она пережила уже три пожара и не боялась ничего. Таинственная закулиса, зловещий заговор угрожали ее хрустальной мечте. Но кто? Кто он, этот загадочный враг?

Вообще говоря, поиск всяческой тайной подоплеки давно уже стал главной и основной темой застольных, рабочих и даже интимных разговоров не только супругов Степаненко, но и подавляющего большинства граждан. А ведь когда-то все было иначе. Когда-то граждане увлекались совсем другим. Например, читатели упражнялись в чтении между строк, в то время, как писатели — в составлении извилистых иносказательных конструкций. Это умение достигало невиданных, фантастических высот. Из порядка расположения полувосковых фигур в кремлевском филиале музея мадам Тюссо делались уверенные геополитические выводы, а строчка «усмехается в усы» превращала невинный стишок про кота в гимн протеста.