Дом Семёнова сделался средоточием светской жизни, очевидно, на весь пери-од съёмок. Несмотря на то, что возле машин были раскинуты навесы и раскладная мебель, кто-нибудь да заседал на террасе у гостеприимных хозяев. Люди они были культурные и несли с собой не только чай, но и закуску. Поэтому Зоя с беспо-койством смотрела на Александра. Но тот держался молодцом и лишнего не про-пускал.

Заканчивался последний день перед началом съёмок. Всем обитателям дома не терпелось увидеть, как начнут снимать приезд главной героини. Но Антонина объяснила, что съёмки фильма ни в малейшей степени не напоминают репетицию спектакля. Тут вообще иной раз невозможно понять, что, зачем и как делают. Да и сами актёры не всегда понимают, что за эпизод снимается. Но к вечеру всеобщее волнение достигло апогея. И вылилось в обычную развязку, то есть все начали сбиваться в кучу и пытались чем-нибудь себя занять.

— Скажи, Виктор, — на французский манер, подобно Борису, назвал Кондакова Семёнов, — как ты думаешь, фильм будет хорошим?

Тот заёрзал.

— Был бы ты из нашей братии, так не стал бы задавать таких вопросов! — с до-садой ответил режиссёр. — Мы люди суеверные. И в конце-концов, что значит — хорошим?! Сказал бы: интересным, зрелищным, прокатным!

— Нет, ну я про что? Вот на Западе наблатыкались шлёпать и про вампиров, и про оборотней, и про всю прочую заразу. Фильмов много, но ведь по-настоящему сенсационных не так уж чтобы!

— Верно, — отозвалась Зоя. — Сколько подражаний хотя бы тем же «Чужим». Монстров навалом, а эффект не тот.

— Понимаешь, мало иметь сюжет. Надо ещё припасти к нему достойную тех-ническую базу. А отечественных наработок — кот наплакал. — отвечал Виктор.

— Нарядить ведьму в лохмотья, раскрасить ей лицо и научить завывать не-сложно. — отозвалась пожилая костюмерша Виолетта.

— После Милляра больше не было ни одной приличной бабы Яги. — ответил Борька. — Одни дешёвые подделки.

— Вот и я говорю: смотришь и не страшно. — влез в беседу Лёнька.

— Ты слушай, слушай, Виктор. — со значением подал реплику Борис. — Это глас народа.

— Слушай, глас народа, а что ты находишь в ужастиках? — поинтересовался Виктор. — Зачем тебе страшилки?

— Зачем народу страшилки, я не знаю, — вместо него ответила Антоша. — А вот то, что к классике у народа нет вкуса — это точно. И, если будет выбор, то смот-реть будут лучше самую дурацкую страшилку, чем хороший фильм, снятый по классическому произведению. Кстати, и я, каюсь, — тоже!

— Когда ты перестанешь быть учительницей? — поморщился Кондаков.

— Да я и не была ею никогда. На моих уроках мухи дохли. А всё откуда? Всё из одного котла. Как меня учили, так и я учила. Чтобы говорить о классиках сво-бодно, надо приблизиться к их пониманию. А откуда взяться этому в незрелой душе? Поэтому остаётся одно: вкладывать в девственно неразвитые умы лишь основные штампы: Элен — светская пустышка, князь Андрей и дуб — одно и то же. Человечек говорит себе: было это всё давно и мне до этого нет дела. Зато каждый с детства знает, как страшно заглянуть ночью под кровать. Примитивный ужас пе-ред неизвестным будоражит нервы и даёт иллюзию освобождения от страха. А, самое главное, ужастики нравственно нейтральны. В самом деле, хорош ты или плох — любой может быть укушен вампиром. И тогда вне зависимости от твоих личных качеств ты становишься монстром, убить которого — заслуга. В таком деле не требуется нравственных усилий. Посмотрел, как конфетку скушал.

— Красивая ты баба, Антоша. — сказал Кондаков. — Но скучная. Не задалась учительская доля, вот и оправдываешься задним числом. Каких тебе ещё надо нравственных приколов? Сказано тебе, о человече, что есть хорошо, а что есть плохо. Иди и выполняй. Всё те же: не убий, не укради, не тронь, не возжелай. А всё, что свыше — от лукавого. Сколько можно утомлять себя нравственными по-тугами? Кому всё это нужно? Вот сидит Глас Народа и слушает всех нас. Скажи нам, отрок, что тебе нравится в ужастиках?

Лёнька и Наташа переглянулись.

— В самих ужасах нет ничего хорошего, — осторожно ответил Лён, — но мне нравится быть победителем.

— Вот! — воскликнул Боря. — Вот оно! Откуда эта фраза?! Из Конана! Давить врага, чтобы он дрожал! Наш зритель генетически настроен на восприятие исклю-чительно западного материала! Всё уже сделано и много раз! Всё уже было — и блистательные триумфы жанра и подражания всех уровней! Что нам остаётся, как только не повторять тоже самое, но применительно к отечественной реальности?! Все наши сериалы, около которых жрётся весь наш кинопром, лишь перелицовка старых сериалов! Та же няня, от которой млеет вся страна, если верить опросам от СТС, это старый американский сериал прошлого века! Нашли задорную девчонку с зажигательными манерами и всё заискрилось! Но своего-то, своего-то ничего! И быть не может! Потому что пока наша киноиндустрия забавлялась со своими клас-сиками как литературными так и марксизма-ленинизма, пока снимала свои не-смешные комедии про управдомов, Голливуд пёр, как победитель! А победителя, как сказал наш уважаемый товарищ Глас Народа, зритель любит! Так что, Саня, мы все правы: в ближайшие сто-сто двадцать лет мы ничего выдающегося не сде-лаем, а кушать хоцца каждый день. Положим, Антоша выдерет из себя все жилы и сотворит чудовищно прекрасный сценарий. Но первым же порогом на её пути ста-нет наш уважаемый Витя. У него нет никаких блистательных идей. У него нет опыта, таланта и денег, к сожалению, тоже нет. Но у него есть пробивной характер и умение ладить с людьми. Он забодает спонсора и тот подаст нам в шляпу не-много маней и заодно пристроит перед софитом свою тёлку. Она своим мычанием нам срежет половину успеха. Потом всё дело упрётся в спецэффекты. Об этом я даже говорить не хочу. Считается, что в России есть масса великих хакеров. Но великих специалистов по компьютерным спецэффектам у нас пока нет. Одно дело потрошить чужие файлы, а совсем другое — рождать великое искусство! Тут с са-мой светлой головой не сделаешь ни шута, если под тобой ещё не копошилась масса делателей этих самых спецэффектов, пока не вбуханы огромнейшие бабки.

— А почему бы нашим не поучиться на Западе? — подала голос Виолетта.

— Опять двадцать пять. — вздохнул Виктор. — Мы говорим о своём, о родимом. Нам хочется иметь своё, а мы вынуждены повторять чужое. Да я бы душу продал чёрту, если бы знал, как нам сделать не просто, чтоб не хуже, а чтобы по-нашему и лучше!

— Для этого надо, как минимум, верить, что наши люди такое могут. — ответил Лён. — Вы верите, что прямо здесь, на этом самом месте, может быть нечто такое, отчего можно сойти с ума?

— Конечно есть, — усмехнулся Кондаков. — Когда я вижу наших мужиков, жру-щих «бибику», то понимаю, что страна давно сошла с ума.

Все расхохотались.

Семёнов вдруг насторожился и приподнялся с чурбачка. Костерок негромко потрескивал и в его свете было не разглядеть, что там делается за забором. Улич-ное освещение в Блошках было понятием абстрактным.

Откуда-то издалека нарастал нечеловеческий рёв. Калитка распахнулась, как от выстрела.

— Пожар, пожар! Горим!!! — дико вопил Леший, врываясь в тихий садик и бе-шено вращая вытаращенными глазами.

— Где пожар?!! Что горит?!! — все ринулись на улицу и растерянно завертелись вокруг себя. Нигде ничто не полыхало.

— Всё, всё пропало! — горестно бубнил мужик. Он обнаружил бутылку с пше-ничной водкой и сунул горлышко в щербатый рот. Быстро двигая заросшим кады-ком, Леший выпил всё и утёрся рукавом.

— Где горит? — сунулся к нему Семёнов.

— В душе горит! — страстно поведал Леший.

После недолгого смеха все вернулись к костерку.

— Вы не поверите! — с большими глазами рассказывал лесник. — Проснулся, глянь в окно. А там такая харя!

Он перекрестился.

— А на что похожа? — потешаясь, спросил Борис.

— Ну… — Леший призадумался. — Рожа-то как у кабана, а глазки человечьи.