Ферринг застенчиво улыбнулся и сказал, что сделает все возможное, чтобы угодить господину. Когда он выложил вечерний наряд майора, стянул с него сапоги, помог освободиться от сюртука и оказал ему всю ту помощь при переодевании, какую тот соизволил принять, то произнес про себя клятву прилагать все мыслимые усилия в своей крайней решимости сделаться незаменимым для хозяина, который, как ему показалось, очень близко приближается к идеалу. Когда Ферринг спускался вниз, в комнату для слуг, то блаженно предвкушал почетное и спокойное будущее, но его грозный дядюшка представил своего племянника сидящим за столом, и дальнейшее превзошло его самые смелые ожидания. Он был лишь скромным молодым человеком и с готовностью занял бы самое скромное местечко за столом, но когда миссис Флитвик пригласила его сесть рядом с ней, напротив влиятельного Груби, камердинера его светлости, Ферринг понял, что по каким-то сверхъестественным причинам занял важное место. Его ликование было омрачено лишь одним: отсутствием матушки при его триумфе.

Ферринг был бы расстроен, если бы узнал, какую зависть вызвало его столь внезапное повышение у его дядюшки, потому что был искрение ему благодарен. Кримплшэму не приходило в голову, когда он рекомендовал Ферринга майору, что ставит своего племянника на более высокое место, чем занимает сам, а когда одиозный Полифант мстительно упомянул ему об этом обстоятельстве, его первым порывом было заявить о своем превосходстве над Феррингом — хотя бы по родственным отношениям.

Но если в столовой господ иерархия была не столь заметной, в комнате для слуг она соблюдалась со всей строгостью. Само собой разумеется, что камердинер наследника был рангом выше камердинера мистера Винсента, а Кримплшэм слыл ярым приверженцем этикета. Более того, хотя он нисколько не сомневался в том, что Ферринг уступит ему пальму первенства, у него не было сомнений и в том, что племянник с такой же готовностью уступит ее и Полифанту. Тщательно взвесив все «за» и «против», Кримплшэм решил, что наиболее достойной линией поведения, которая сильнее всего досадит его недругу, будет настоять на том, чтобы пропустить Ферринга перед собой с улыбочкой, которая будет свидетельствовать о его глубоком понимании всей смехотворности создавшейся ситуации и поможет поддерживать безразличие к своему положению за столом.

Составив такую программу поведения, Кримплшэм утешался тем, что не только раздосадует Полифанта, но и, ко всему прочему, еще и разочарует его. Более того, он был доволен и тем, как достойно Ферринг отвечал на некоторые язвительные замечания, пущенные в его адрес Полифантом.

Парень был вежлив, но его улыбка казалась отрешенной, скрывающей раздражение. Но поскольку Кримплшэм об этом не подозревал, он продолжал выражать ему симпатию и даже стал подумывать, что у племянника гораздо больше сообразительности, чем он предполагал до этого.

К концу недели Ферринг стал жить интересами майора и укрепил свое положение, заслужив одобрение Джона-Джозефа, который скупо сообщил своему хозяину, что парень не так уж плох (хотя он, как ни прискорбно, родился на юге Трента) и гораздо лучше, чем последний денщик майора.

Майор пропустил это мимо ушей. Он сидел на подставке для посадки на лошадь и курил сигару — обстоятельство, которое и побудило Джона-Джозефа сообщить, что это была любимая поза мисс Антеи.

— Она смешливая барышня, — добавил лукавый йоркширец с сухим смешком и кивком седой головы. — И глазастая, — прибавил он, бросив на Хьюго косой взгляд. — Мастер Хьюго, что тут происходит? — продолжал Джон-Джозеф. — Что за беспардонный народ в этих местах, никогда такого не видел! Этот ваш дедушка вон там, — он показал большим пальцем в направлении дома, — ничуть не лучше остальных. Послушайте, вы знаете «Синий лев», мастер Хьюго?

— Да, знаю: это харчевня в деревне. И что?

— Я там как-то побывал, чтобы встряхнуться и заодно окрестности обследовать. Похоже, в Довер-Хаус что-то кроется…

— Контрабанда?

— Я и сам так подумал… Во всяком случае, меня это не удивило бы. Меня ничто не удивит в этих отсталых, шепелявых, сонных деревенских людишках на юге страны. Я с радостью заткнул бы им всем пасти. Но этому не бывать, нечего и придираться. Мастер Хьюго, если военное формирование закрывает глаза на контрабанду, как все остальные дворяне тут…

— Пошевели мозгами, Джон-Джозеф! Разве войска береговой охраны подозревают Сперстоу? Я знаю, за Довер-Хаус установлено наблюдение драгун, но они не засекли никаких признаков контрабандного товара.

— Нет, не засекли, сэр, но когда тот, новый молодой служака попал в это богом забытое место, он, похоже, вбил себе в голову, что с побережья контрабандные товары поступают именно в Довер-Хаус и там хранятся. Их перевозят на судах в безлунные ночи. Ведь товар должен храниться где-то некоторое время, пока луна не выйдет. Потом его перевозят в Лондон. К тому времени их и след простыл — и разрази меня гром, таможенник покусает локти, особенно после того, как пропустит хорошую пинту пива! — ведь здесь повсюду тайные тропы контрабандистов. По крайней мере, их тут так называют, но они не что иное, как сточные канавы.

— А в полнолуние выставляют посты, чтобы пронаблюдать, не выносится ли чего из дома?

— Нет, бесполезно, мастер Хьюго. Слышал, что выставляют, но если туда ничего не привозили, значит, нечего и увозить. Здесь поблизости расквартировано не больше полуэскадрона драгун до самой прибрежной полосы на севере — это не слишком много. И я слышал, тут полно других мест, за которыми следовало бы понаблюдать. Но я вам одно скажу, сэр. — Джон-Джозеф замолчал, кивнув в подтверждение своих слов.

Хьюго терпеливо ждал продолжения, и несколько минут спустя, за которые он, казалось, успел передумать не одну мысль, Джон-Джозеф продолжил:

— Этот молодой офицер береговой охраны не так уж глуп, как можно подумать. Но со времени последнего контрабандного переброса товаров, когда он со своими драгунами изображали из себя первоапрельских дураков, погнавшись за несколькими телегами с хворостом по дороге на Писмарш, в то время как, по слухам, контрабанду увезли у них прямо из-под носа из места, расположенного неподалеку отсюда, могу присягнуть, он теперь глаз не спустит со Сперстоу! Клоттоп, главный конюх его светлости, сказал мне, что драгуны дошли до того, что принимают каждый куст на призрак. Вот смеху-то было, когда двое вояк — они ведь невежественные парни — прибежали сами не свои в «Синий лев» и стали клясться и божиться, что вокруг Довер-Хаус бродит что-то бестелесное и воет так, что в жилах стынет кровь. А после того как туда отправился сержант с еще одним парнем, никаких призраков уже не было и в помине. — Он кисло улыбнулся. — Сержант наткнулся лишь на ухмыляющегося Сперстоу, который гордо указал ему на нарушение частных владений.

— Так это был Сперстоу, закутавшийся в простыню! — сказал Хьюго. — Я так и думал.

— Нет, мастер Хьюго. Все не так: это был не Сперстоу. Это верно, потому что, когда драгуны видели привидение, Сперстоу высовывался из окна и спрашивал: «Кто там?»

— Ну и ну! — медленно произнес Хьюго. Он помолчал, а потом задумчиво посмотрел на Джона-Джозефа и сказал: — Смотри в оба и держи ушки на макушке!

— Ага, а язык — за зубами. Может, это просто глупый мальчишка так шутит, мастер Хьюго?

— Может быть, — согласился Хьюго. — Думаю, как-нибудь ночью я сам схожу в Довер-Хаус.

Джон-Джозеф хмыкнул:

— Для этого потребуется вся храбрость, ведь сейчас лунные ночи. Я пойду с вами.

— Черт побери, не пойдешь! Ты думаешь, я боюсь привидений?

— Нет, не привидений, сэр.

— Я пойду один! Спасибо, Джон-Джозеф.

Прошло несколько дней, прежде чем восковая луна предложила достаточно света, чтобы можно было предпринять успешный полуночный визит в сад, расположенный вокруг Довер-Хаус. Майор отправился туда, но не увидел ничего настораживающего, если не считать Сперстоу, который вышел из дома (как он сам потом сказал), чтобы посмотреть, кто это там шляется по саду. Поскольку майор обходил дом прямо под окнами и знал, что даже в потемках его большую фигуру нельзя спутать ни с кем другим, он усомнился в правдивости дворецкого, но сказал, что сожалеет, если напугал Сперстоу.