— А теперь прибудет воин, и в поединщики ему выбрали меня, человека, который обречен на поражение,— криво усмехнулся Конан.

— Все правильно,— вздохнула богиня — Беда в том, что магия везде одна, а живые существа бывают разными. Сет считает, что сюда прибудет боец, которого ты даже поцарапать не сумеешь.

Конан хотел было расхохотаться, но передумал: если дело действительно обстоит так, то смешного здесь мало. Он вдруг почувствовал, что его знобит, хотя дрова в раскаленном камине, сгорая, трещали и стреляли искрами. Конечно же, он не трусил, но и погибать не торопился.

— Кто это может быть? — спросил он.

— Даже не представляю. Но такое уже случалось в других мирах, и поэтому мы знаем, что есть определенный свод правил, обязательных для обеих сторон. Нарушивший их наносит вред самому себе. Это единственное, что хоть немного радует. Ну как? Ты не передумал?

Деркэто с тревогой вгляделась в глаза помолодевшего варвара, но Конан молча встал и подошел к зеркалу. Со стороны могло показаться, что он оценивает дар, полученный в награду за согласие участвовать в каком-то чудовищном турнире. Однако это было не так, и богиня ни на миг не усомнилась в своем избраннике, а потому не знала, о чем он думает. Конечно, она могла бы проникнуть в его мысли, но это даже не пришло ей в голову. Она просто смотрела на него и ждала ответа.

— Ну так как?

Конан вздрогнул и обернулся:

— Ты сомневаешься во мне?

— Конечно, нет.— Она невесело улыбнулась — Но теперь, когда ты знаешь все, я просто обязана спросить еще раз.

— Согласен.

Деркэто кивнула и исчезла.

Конан остался один. Он вновь посмотрел на свое отражение, и прежние мысли тотчас вернулись к нему. Он и в самом деле думал не о поединке. Он смотрел на свое помолодевшее лицо, вспоминая, как получил его.

Словно откликнувшись на его мысли, в зеркале появились Врата Вечности. Он стоял рядом с Деркэто в запряженной драконом повозке и смотрел, как Врата приближаются. Впрочем, сказать, что они приближались, было бы неверно. Ничто не менялось, только дымка, окружавшая их, становилась все более прозрачной.

— Кэрдакс и Глор больше не охраняют Врата, — печально произнесла Деркэто, и Конан невольно вздрогнул.— Теперь Врата закрыты для смертных. Только боги могут попасть в сады Иштар.

— Я не бог,— возразил киммериец.

— Пока,— ответила она, но тогда Конан не осознал смысла сказанного ею, однако теперь вдруг припомнил ее слова.

Что ока хотела сказать? Эта мысль, едва успев возникнуть, тут же исчезла, словно внезапно налетевший порыв ветра сдул ее.

Он помнил, как вдруг, когда дымка пропала, они очутились внутри, и он чуть не задохнулся от восторга. Едва он успел окинуть беглым взглядом словно сотканную из шелка покрытую росой зелень трав, серебряные стволы деревьев волшебного сада, укутанные изумрудной листвой, как богиня дернула его за руку, и он увидел хозяйку сада — Иштар, столь прекрасную, что Деркэто пришлось ущипнуть его, чтобы привести в чувство.

Иштар подошла к дереву и, запустив руку в густую зелень, что-то извлекла из листвы.

— Возьми! — Она протянула ему небольшой, грушевидной формы, золотистый плод, покрытый бархатистой, как у персика, кожицей.

Конан ощутил на ладони нежную прохладу, увидел полупрозрачную мякоть, и ему показалось кощунством есть этот сказочный фрукт.

— Зачем? — только и смог спросить он.

— Это Кориола, плод Древа Жизни. Каждое дерево моего сада плодоносит раз в сто веков. Все младшие боги Хайбории когда-то были смертными и, попав ко мне, вкусили его. Съешь и когда-нибудь станешь одним из нас.

— Богом? — спросил Конан. Он был настолько изумлен, что услышанное даже не показалось ему смешным.

— Нет,— ответила Иштар.— Пока только Бессмертным, но можешь стать и богом, если совершишь то, что смертному не по плечу.

Словно во сне, Конан поднес дивный плод пересохшим губам и надкусил кожуру. Божественный нектар горячей и одновременно освежающей волной медленно потек в рот. Киммериец замер от невыразимого наслаждения, однако это не помешало ему почувствовать, как расправляются плечи и наливаются силой мышцы, как перестают ныть старые раны и давно позабытая жажда жизни возвращается к нему. Голова закружилась, мир вспыхнул ярким многоцветьем, и Конан как будто поплыл навстречу золотому сиянию, в середине которого стоял… он сам.

Это могло показаться невероятным, но было именно так. Правда, тогда он еще не понимал этого. Он просто ощущал необъяснимый восторг от того, что скоро встретится с самим собой, хотя и не знал, зачем это нужно и кто такой вообще этот второй он.

— Это твоя бессмертная душа,— торжественно прозвучал чей-то голос — Теперь она будет жить в твоем теле.

И едва душа влилась в него, все пропало.

Наутро он очутился здесь, в этой странной пещере, и увидел Деркэто.

Воспоминание о богине вернуло киммерийца к действительности. Кто-то внутри нашептывал на ухо злую мыслишку: «Не верь! Все это обман! Сет задумал погубить тебя! Он мстит за Тот-Амона, за уничтоженный Черный Круг, за сына, которого ты убил!»

Конан едва не застонал.

«О, Кром! Отец мой! Помоги мне разобраться!»

Но вопль его души так и остался без ответа. Однако стоило ему подумать о том, что глупо одаривать молодостью и бессмертием перед тем, как убить, как тот же голосок захихикал: «Боль тела ничто по сравнению с болью души. А Сет… Он мастер на выдумки! Влюбись в Деркэто, в эту продажную девку, прислужницу Темного Божества! Дай ей убедить себя в том, что ты, жалкий червь, станешь ей равным, и считай, что месть его удалась! Каким горьким окажется пробуждение! Беги! Беги, пока не поздно!»

Ну нет!

Конан тряхнул смоляной гривой, сбрасывая наваждение. Он никогда не любил долго рассуждать, полагался на чутье и ни разу не пожалел об этом. А сейчас, несмотря на все сомнения, он чувствовал, что все его страхи яйца выеденного не стоят.

А посему к Нергалу все!

Он подошел к столу, до краев наполнил кубок вином и выпил не отрываясь, но этого ему показалось мало. Тогда он поднял кувшин, опорожнил его, дошел до постели, рухнул в шкуры и тут же заснул.

Конан спал и видел сон. Во сне все было хорошо, даже более того, он разговаривал с самим Подателем Жизни, но это случилось чуть позже. Сперва он не видел ничего. Он парил, совершенно не ощущая собственного тела, и его окружала непроглядная тьма.

А потом вдруг тьма рассеялась. Киммериец почувствовал, что твердо стоит на ногах, и огляделся: он стоял в пустом зале из ослепительно белого мрамора с золотыми барельефами на стенах, которые словно сами светились в ярких солнечных лучах.

— Обернись ко мне, Бессмертный! — раздался приятный мужской голос.

Северянин с удивлением увидел, что стоит перед величественным белым троном, богато украшенным золоченой инкрустацией. В расслабленной позе на троне сидел не старый еще мужчина, облаченный в простую белоснежную полотняную тогу, подпоясанную алым поясом. Длинные каштановые волосы, обрамлявшие приятное лицо с добрыми глазами, мягко спадали на плечи, нижнюю часть лица окаймляла окладистая борода.

— Я рад,— заговорил мужчина, встретившись взглядом с киммерийцем,— что именно тебе, одному из моих бывших слуг, выпала честь разделаться с Посланцем, и доволен, что награда соответствует опасности.

— Дело не в награде,— сдержанно заметил Конан.

Он уже понял, с кем разговаривает, и теперь старался угадать, зачем очутился здесь.

— Верно,— кивнул Митра.— И призвал я тебя вовсе не для того, чтобы порассуждать об опасности с тем кто с детства привык к ней.— Он помолчал.— Перед тем, как встретиться, я немного понаблюдал за тобой.

— Зачем это? — спросил Конан, и желваки заиграли на его скулах.

В разговоре с Деркэто он старательно защищал Митру, одним из слуг которого был когда-то, но едва лишь столкнулся с самим Подателем Жизни — огромная честь, если вдуматься! — лицом к лицу, как прежняя ярость, порожденная бесцеремонным вмешательством в его жизнь, не просто вернулась, но и вспыхнула с новой силой.