…Вода все так же журчала, перепрыгивая через камни, а они, обессиленные ласками, лежали на песке, не в состоянии ни говорить, ни даже шевелиться. Конан смотрел на багровое, изрытое глубокими трещинами небо Нижнего Мира и думал о том, что сделает все ради того, чтобы защитить ее. Он не знал, правда это или нет, но в этот миг не сомневался, что через всю жизнь пронес любовь к Деркэто, что даже тогда, когда искренне верил, что любит другую, на самом деле продолжал любить лишь ее…

Как ни странно, но эта мысль неприятно поразила Конана. Киммерийцу чужда была сентиментальность, однако, хоть ему нередко случалось – влюбляться, чувства его, порой мимолетные, всегда были искренними. Нет! В каждой близкой ему женщине он видел именно ее, а вовсе не Богиню Страсти.

Он невольно повернул голову, посмотрел на Деркэто и тут же забыл всех своих прежних возлюбленных. Она лежала рядом, прикрыв глаза, и думала совсем о другом. Она тоже помнила то время, когда он ушел, сказав, что ей не удастся удержать его, потому что он сильнее. Она помнила жгучий стыд, который нашептывал ей планы сладостной мести. Планы, которым так и не суждено было сбыться, потому что прекрасная богиня всей душой любила смертного…

Она прошла все муки самоуничижения, когда помогала отвергнутой Мелии вернуть Конана… Ее Конана! Зачем? Тогда она и сама не могла толком ответить на этот вопрос. Лишь позднее, когда киммериец попросил ее спасти Зенобию и она помогла ему, богиня поняла, что ею двигали надежда, вера и любовь. Любовь к Конану, надежда на то, что он не забыл ее, вера в то, что не все еще потеряно.

И теперь она была рада, что ни разу не поддалась соблазну отвратить Конана от соперниц, заставив вспомнить о себе, или уничтожить их, лишив киммерийца настоящей любви, оставив ему лишь ласки продажных девок! Какими глазами теперь она смотрела бы на него?

Деркэто перевернулась со спины на живот, и руки ее легли Конану на плечи. Взгляд бездонных, черных глаз растворился в небесной синеве глаз киммерийца, и некоторое время оба не отрываясь смотрели друг на друга, пока не поняли, что чувствуют одно и то же.

— Я теперь не смогу без тебя,— прошептали ее губы, только что дарившие поцелуи.— Будь проклят и благословен тот день, когда мы повстречались!

— Но почему?!

— Боги не должны любить смертных. Всякий раз, когда такое случается, это приносит только горе и страдания. Вспомни хотя бы, что принесла любовь Сета красавице Розе.

— Она сама виновата,— ответил Конан и равнодушно пожал плечами.

— Быть может, и так,— согласилась богиня,— но беда в том, что человек осознает свои ошибки только тогда, когда исправить ничего уже нельзя…

— Не бойся.— Конан обнял ее и бережно поправил упавшие на лицо волосы.— Я чувствую, что все будет хорошо.

Она закрыла глаза, не в силах больше выносить его взгляд, и горестно вздохнула:

— Если бы все наши надежды сбывались… Но, увы, люди часто строят величественные планы, а получается…

— Нет,— Конан коснулся ладонью ее щеки, и она прижалась к ней, словно маленькая напуганная девочка к сильной руке отца,— это иное. Я не бог, и мне не ведомо многое из того, что знаешь ты, но я уверен: если и есть на свете пресловутое равновесие, то называется оно справедливостью. И если Рок приглядывает за ее исполнением, он не должен допустить гибели нашего мира только потому, что Высоким Богам вздумалось капризничать.

Она ничего не ответила, только огромные глаза блеснули, и на длинных ресницах повисли тяжелые, как хрусталь, капли.

Вечером того же дня Деркэто и Конан встретились с Сетом. И на этот раз встреча проходила в зале, где киммериец до сих пор не бывал. Как и все помещения цитадели, он оказался огромен. Многогранные кроваво-красные колонны вздымались к сводчатому потолку, черные стены тонули во мраке, едва угадываясь в тусклом свете немногочисленных масляных светильников.

У дальней стены, завешанной тяжелыми мрачными гобеленами, стояла необычная скульптурная группа. Четыре рогатых змея, опираясь на тяжелые хвосты, грозно глядели на нечто не видимое Конану, что, судя по всему, должно было находиться в середине овального пространства, окруженного их телами. Голова синего взирала сверху на своих собратьев, нет, скорее, на красного, находившегося напротив, в самом низу. С той же стороны, выше его, но ниже синего, покоилась голова зеленого змея, а чуть ниже него, напротив — голова черного. Их мощные, сплюснутые с боков тела покрывала несокрушимая чешуйчатая броня. Глаза каждого светились желтым пламенем, и только взгляд черного оставался непроницаемым — от его глаз тянуло холодом Вечной Ночи.

— Посланец пробудился,— нарушил тишину молчавший до сих пор Сет.— Он еще не вышел из саркофага, но может сделать это в любое мгновение. Я подумал, что ты не захочешь пропустить миг его рождения.

Конан молча кивнул, вглядываясь в пустое пространство между неподвижно застывшими телами, в котором видна была лишь каменная кладка. Он стоял впереди своих спутников и поэтому не видел, как Сет небрежно взмахнул правой рукой.

Черный змей вздохнул, как показалось Конану, с облегчением. Зубастая пасть приоткрылась, извергнув облако тьмы. Непроницаемое для взгляда, оно полностью скрыло стену, и в этот миг ожили три других змея, извергнув ослепительные струи пламени, голубую, изумрудную и алую, которые устремились к середине затянутого тьмой пространства и там столкнулись, вспенившись разноцветными бурунами. Гребни их закружились, постепенно обращаясь в переливающееся облако, неспешно вытеснившее тьму.

Вскоре все успокоилось. Теперь окруженный змеиными телами овал стал похожим на мерцающую, искрящуюся дымку, словно все звезды ночного неба собрались здесь.

— Что это? — спросил Конан, который начал уже терять терпение.

— В Нижнем Мире все пропитано магией,— отозвался Сет.— К тому же я стараюсь подобраться к саркофагу осторожно, чтобы не потревожить Посланца и тем самым не нарушить правила.

Киммериец кивнул и вновь обернулся к скульптуре. Искры начали постепенно гаснуть, словно сотканная из звезд вуаль истончалась, становясь прозрачной. Вскоре сквозь нее стал виден знакомый северянину зал, в котором он побывал совсем недавно. На огромной прямоугольной глыбе белого мрамора все так же неподвижно покоился черный саркофаг, который формой напоминал лежавшего со скрещенными на груди руками человека.

Ничто здесь внешне не изменилось, но теперь от саркофага исходили столь мощные волны Зла, что даже не обладавший магической чувствительностью Конан ощущал его.

— Мне страшно, Конан!

Деркэто прижалась к нему, ища защиты. К нему, к человеку, а вовсе не к всесильному Сету! Повелитель Ночи тоже заметил это, но не обиделся и не удивился: для любящей женщины нет никого сильнее возлюбленного.

— Успокойся, милая! — Киммериец обнял ее за плечи.— Запугать противника до боя — почти половина победы!

— Очень хотелось бы верить, что ты прав,— шепотом отозвалась она, еще теснее прижимаясь к своему избраннику.—И все-таки там кроется нечто ужасное.

— Успокойся, ничего особенного там нет. У тебя просто разыгралось воображение…— начал было успокаивать ее Конан, но через мгновение осекся и невольно замер, впившись взглядом в зловещий саркофаг.

— Что с тобой?!

Деркэто, тут же позабыв про собственные страхи, обернулась к киммерийцу, настороженно ловя его взгляд, словно всерьез надеялась найти в нем ответы на все свои вопросы.

— Тихо!

Северянин приложил палец к губам и прислушался. Деркэто замерла, а Сет недовольно нахмурился, но все трое одновременно услышали низкий гул, явно идущий со стороны овального прохода.

— Что это? — Богиня испуганно посмотрела на Конана.

— Не знаю…

Киммериец мрачно покачал головой и взглянул на Сета, но тот лишь пожал плечами. У него тоже не было ответа.

— Это саркофаг,— прошептал вдруг Конан, а Сет, мгновенно поняв, что он прав, взмахнул рукой, и видение погасло.