Избирательные баталии он любил и всегда вспоминал с особой охотой, как и краткое свое пребывание на войне, где ему пару раз чуть не пришлось погибнуть. А что, выборы — это та же война, только другими средствами и методами!
Но не о предстоящих, самых главных выборах болела сейчас у него голова. Надо было в обязательном порядке обустроить эту дурацкую провинцию, сделать из нее конфетку, всем показать, что он собой представляет как масштабный руководитель. Вот был всюду бардак, а он сумел навести порядок, дал людям не только надежду, но и реальный достаток, а раз сумел это сделать в крае, сумеет совладать и со всей страной. Если бы ему сказали раньше, что избранник народа настолько неволен в своих поступках и решениях, он бы не только не поверил, но и послал бы куда подальше подобного сказочника. А здесь это пришлось испытывать на собственной шкуре. Да если губернатор, высшее должностное лицо провинции, с почти неограниченной властью, избранный народом так опутан обязательствами перед своими явными и тайными кредиторами, то можно представить, в какой зависимости находится первое лицо всего государства. Страшно подумать! А чего ты хотел? Если нет за тобой ни партии с ее казной, ни наследства с заводами и пароходами, тут уж крутись-не крутись, а по неписаным правилам все равно придется кому-то продаваться. Возможно, в этом и скрыта основная фишка народовластия. Противно, но что делать, когда такова реальность: или сам под кого-нибудь ляжешь, или дожидайся, когда тебя кто-то заметит и сделает ставку как на резвого и перспективного скакуна. Не зря же политику часто сравнивают с ипподромом. Кто и когда это придумал, генерал не знал, но спинным мозгом чувствовал, что демократию в современной России изобретали не для того, чтобы народ мог сам собой управлять и жить по справедливости, а совершенно для других целей. Он сам видел, что уже давно в недрах родной компартии сами собой или надоумленные кем-то, возникли новые силы, озабоченные единственным вопросом: как бы устроить все так, чтобы на законных основаниях и, главное, бескровно одна группа удачливых людей могла отнять власть и деньги у другой подобной ей группы. Не гноить же себе подобных прохвостов в лагерях да подвалах Лубянки, мир не тот и время не то. Наверное, это и есть цивилизованный подход к проблеме власти. На хитром Западе к этому пришли уже века четыре тому, а мы в своей татарщине все по старинке мутузим друг друга смертным боем. Даже большевики, и те, кстати, начинали с народовластия, да и Гитлер, кажется, тоже.
«Что за бред мне в голову лезет? — думал генерал, с остервенением гася очередной окурок в переполненной пепельнице. — Может, сказать Старикову, пусть своих шаманов и ведьм пришлет, хоть бы сон нормальный восстановился, а то я точно такими темпами не только до Кремля не доживу, а, чего доброго, месяца через три в здешнюю «дурку» угожу. Хотя Москва — Москвой, «дурка» «дуркой», а о дне нынешнем надо думать, именно этот день будущее и кормит. Действительно, чехарда получается с кадрами: одного советуют — ставлю, другого — ставлю, а третьего советуют — надо кого-то из предыдущих снимать, штаты не резиновые, кого-то смещать приходится. А кого уволишь без вреда самому себе? Кругом одни засланцы, за каждым стоит мое обещание, и если что, не избежать обид. Надо что-то срочно предпринимать, иначе все это тебе может вылезти боком. Наверно так, Палыч, — обращаясь к себе как бы со стороны, продолжил свои рассуждения Плавский, он часто в долгих диалогах с собой прибегал к этому нехитрому приему, — садись и пиши тезисы своего завтрашнего совещания с ключевыми замами и направленцами. О бессоннице и планах на будущее будешь потом вздыхать».
Ни в чем не повинные подушки и книга разлетелись в стороны, пустая бутылка из-под «Боржоми» глухо бухнулась на прикроватный ковер. Приступ кипучей энергии охватил генерала. Он быстро прошел в кабинет, затворил окно, из которого уже тянуло предрассветной прохладой и речной сыростью, поежился и, накинув на плечи куртку от спортивного костюма, уселся за письменный стол. Ручка сама собой лихорадочно заскользила по клеткам толстой, как амбарная книга, рабочей тетради. Генерал писал долго, перечитывал написанное, зачеркивал и снова вписывал почти те же, только что зачеркнутые, слова. Промучившись таким образом, не менее получаса, он с досадой швырнул ручку на стол. Далее десятка маловразумительных и общих фраз он так и не продвинулся, хотя исчеркал добрых четыре страницы, зато его нестерпимо потянуло в сон. Боясь упустить этот благодатный момент, он поспешил обратно в спальню. Остывшая постель обдала приятной прохладой, и легкий сон мягко, по-кошачьи смежил его веки.
Генерал проспал долго, обеспокоенная охрана, осторожно заглянув в опочивальню и найдя охраняемое лицо мирно сопящим, не стала прерывать его отдыха, а сообщила в город, что шеф задержится на неопределенное время в связи с особой занятостью. Поинтересоваться, что за экстренная «занятость» образовалась у губернатора с утра, никому и в голову не пришло. Занят значит занят.
Плавский проснулся по-военному резко, как будто внутри сработала стальная пружина. Взглянув на вокзального вида часы, висевшие над дверью, он присвистнул от удивления, шел уже двенадцатый час.
Внеплановое совещание руководящего состава, началось через два часа после прибытия главы края на работу. Каждому служивому человеку издавна известно, что нет ничего более отвратительного, чем послеобеденное совещание. Да и как же по-иному, если разомлевший после обеда организм всякого человеческого существа непременно требовал покоя, легкой дремоты, к примеру, в курилке завода, на охапке душистого сена, просто на теплой, нагретой солнышком землице, на кожаном диванчике в комнате отдыха, или в уютном кресле прямо за рабочим столом, или же, на худой конец, на скрипучем расшатанном стуле обычного канцеляриста — все зависело от того, кто ты есть в этом мире и какого качества и весомости занимаемая тобой должность. И почему это тонкие натуры поэтов до сего часу ни разу не коснулись столь нежной и пикантной темы, как состояние послеобеденной чиновной души? А ведь этот заветный час-получас ох как важен в серой, обыденной жизни бумаговодителя. О как сладостны недолгие поклёвывания носом в легком мареве чуткого сна, как необычны и дерзки для казенных интерьеров и строгих начальствующих портретов интимные звуки утробного сопения молоденькой сослуживицы, а чего стоят пугливые, приглушенные обстоятельствами стоны все умеющей и преданной секретарши! Чем не ода во славу торжества жизни и естества!
И вот, вся эта красота и нега псу под хвост — со-ве-ща-ни-е! Страшное, словно чума, слово, ропотом прокатилось по коридорам и кабинетам Серого дома! Чиновничий дом, словно муравейник — все накрепко связаны друг с другом, и если старшие подались к главному, то средние не дадут младшим покоя, задергают, загоняют, изведутся сами и других изведут предположениями и страхами.
Собравшиеся в просторном губернаторском кабинете властители края единодушно отметили, что шеф в прекрасном расположении духа и ничего не предвещает потрясений и нагоняев, да и какие нагоняи могут быть после обеда. Чиновный люд все это моментально оценил и, поудобнее расположившись на жестковатых стульях, расслабился. Вот тут-то и грянула гроза.
— Я, по воле народа, с некоторых пор работаю в этом крае губернатором, — мягким, вкрадчивым голосом начал губернатор. — Уже почти три месяца мы с вами трудимся, а вот толку от моего правления и от наших с вами общих трудов всего-то с гулькин нос. Вот вы, Музадохов, ведаете, что это за мера такая, «гулькин нос», а?
Кирилл Вениаминович Музодохов, отвечающий в крае за состояние финансов, робко приподнял со стула свое молодое, но уже изрядно заплывшее жирком тело и с нескрываемым недоумением уставился на губернатора. Молодой засланец столичного банка за время работы в команде Плавского так и не понял своего основного предназначения. Более того, во время еженедельных полетов в столицу, он слезно жаловался своему руководству на дуболомство краевого начальника, собственники понимающе хлопали его по плечу и ненавязчиво продолжали требовать возврата вложенных в генерала денег с оговоренными процентами. Кирилл Вениаминович волновался, его банкирская истовость, так похожая на примитивную украдайку, никак не могла смириться с тем, что губернатор требовал основную массу денег отправлять на социалку, то бишь, на выплаты каких-то задолженностей по заработной плате учителям, медикам и инвалидам. Бред, да и только, с точки зрения практичного финансиста новой формации, постигавшего премудрости банковского дела в далекой смурной Америке. По всем тамошним экономическим букварям деньги нужны исключительно для того, чтобы работать и делать, как это ни банально звучит, новые деньги. Правда, еще задолго до этих букварей, сию примитивную формулу капитализма четко сформулировали основоположники марксизма и ярчайшими эпитетами в своих литературных произведениях описали классики соцреализма. Но ни тех, ни других в американских хайскулах не преподавали, да и в отечественных, к слову, тоже в последнее время не особенно жаловали, а посему, о «гулькином носе» банкирец впервые услышал только на данном совещании. Затянувшаяся пауза грозила обернуться бестактной неучтивостью.
