– А вы не в курсе, с кем Вячеслав общался помимо сослуживцев? Кому он мог быть должен?

Родион тяжело вздохнул.

– Понимаете, я не очень часто с ним встречался в последнее время. Единственное, что я могу сказать, – ни с каким криминалом он связываться бы не стал. Вы ведь думаете, что он был кому-то должен, а тот настолько крут, что не отдать ему было нельзя… Но зачем ему деньги? На свадьбу? Он и так в состоянии был справить приличную свадьбу. Подарки? Но Вероника не производит впечатление женщины, которой постоянно требуются бриллианты от «Картье» и новые личные «Мерседесы». Нет, все это очень странно. Кому он мог быть должен и почему?

Перетурин мелко закивал. Он нервничал, это было очень заметно. Сейчас он не мог объяснить случившееся. Версия о том, что Вячеслав по каким-то причинам сам мог оказаться виноватым в собственном исчезновении или даже смерти, не укладывалась в голове Родиона.

– Значит, «дом – работа» получается? – невесело усмехнулась я. – И за пределы этих двух мест жизнь Вячеслава Колесникова практически не распространялась?

Перетурин не ответил. Он просто не знал. А это означало, что мне придется самой докапываться до всего. И в этом не было ничего удивительного – это ведь моя работа, и выполнять ее мне чаще всего приходится в одиночестве. Редко выпадали такие дела, когда у меня появлялся помощник типа Родиона. Да и в этом случае главная забота и решающая версия были на моей ответственности. Случалось, правда, обращаться за помощью в милицию – к полковнику Кирьянову, к Мельникову или Гарику Папазяну. Но… И Перетурин, и Россошанский были против того, чтобы вмешивать в дело милицию. Мнение Россошанского в случае чего можно было и проигнорировать, но Перетурин был моим клиентом, и я должна была учитывать его пожелания. Да и помочь мне в милиции ничем не могли: никто к ним не обращался, и дела об исчезновении Вячеслава Колесникова даже не существует официально. Вот если… Вот если будет найден его труп, тогда деваться будет некуда: «Дело» заведут, не спрашивая на то согласия ни Перетурина, ни Россошанского, ни кого бы то ни было еще. Но трупа не было, и я все-таки от души надеялась, что и не будет.

Версий сейчас могло быть очень много, в том числе и таких, которые никак не может оправдать и принять Перетурин, потому что Вячеслав ему был другом. Но для меня возможными были пока что любые варианты, в том числе и не соответствующие общественным представлениям о Вячеславе как о личности.

– Скажите, Вероника работает? – спросила я Перетурина.

– Что? – не понял тот. – А… Кажется, нет. Или… Не помню, вроде бы она работала где-то в турфирме. Но вообще у нее, кажется, обеспеченные родители. Да вы лучше у нее спросите, где она работает. А разве это важно?

– Не знаю. Ладно, я пойду. И пойду одна, – сказала я. – Вы говорили ей что-нибудь обо мне?

Родион отрицательно покачал головой.

– Нет, не говорил. Она позвонила мне сразу после того, как я поговорил с Ксенией. Вероника сказала просто, что несколько переживает из-за того, что Вячеслав ей не позвонил и что его номер недоступен. Но она еще не в курсе, что дело может быть серьезным. Гораздо сильнее напугана Ксения, но она обратилась ко мне в расчете на то, что я сам займусь этим делом. А… Я позвонил вам. И уже потом сообщил Ксении об этом. Она не возражала.

– Хорошо. Это хорошо, – произнесла я. – Лучше, если Вероника будет знать как можно меньше. А Ксения обратилась к вам, потому что не хотела впутывать сюда милицию?

– Милиция сама бы не впуталась, – махнул рукой Перетурин. – Труп не обнаружен, а пропажа человека… Если бы они и стали этим заниматься, то так, спустя рукава. Или если бы им заплатили. А ваш план… – Родион нахмурился. – Не нравится мне это. Вероника – девушка прямая и бесхитростная, она не любит, когда что-то делают за ее спиной. Я рискую лишиться ее расположения.

– Если все выяснится и мы вернем ей жениха или – в крайнем случае – только его доброе имя, думаю, что, как человек здравомыслящий, она будет нам только благодарна, – постаралась успокоить его я и продолжила: – Как вы думаете, кем мне лучше представиться? Так, чтобы она ничего не заподозрила в случае, если она в сговоре с Колесниковым, и одновременно так, чтобы она не ударилась в панику раньше времени, если она ничего не знает?

Родион молчал.

– Она могла позвонить вам просто для отвода глаз, – продолжила я. – Чтобы на нее уж точно никто не подумал.

Перетурин продолжал отмалчиваться, и я, допив свой квас, выбросила стакан в урну, а потом поднялась со скамейки.

– Ладно, ждите меня в машине. Я постараюсь управиться с разговором как можно быстрее. Я сама придумаю, что сказать.

Я встала и, не оборачиваясь, пошла в направлении подъезда дома Вероники. Я не дошла до двери примерно метров десять, как вдруг дверь распахнулась, и из подъезда вышла молодая стройная девушка с вьющимися темно-каштановыми волосами, спадающими на плечи. Одета она была в легкий, открытый сарафан светло-розового цвета. Девушка уверенно шла прямо ко мне. Поравнявшись со мной она произнесла:

– Я так полагаю, что вы приехали ко мне? Тогда давайте поднимемся в квартиру.

Я слегка опешила, а потом пожала плечами.

– Давайте поднимемся.

– Я вас сразу заприметила. Как только машину Родиона узнала, выглянув в окно. И уже стала беспокоиться, почему вы не идете, – продолжила Вероника.

– А вы что, знали, что мы собираемся к вам?

– Мне Эдик Россошанский позвонил, – простодушно ответила Вероника. – И предупредил, что вы, скорее всего, приедете в течение часа. Я уже пятнадцать минут наблюдаю за вами с балкона.

– Вот как, – машинально проговорила я, чувствуя, как в душе поднимается волна злости на Россошанского, совершившего поступок, из-за которого теперь все планы летели к чертовой матери. Слежка за Вероникой становилась бессмысленной. Вот ведь упрямый тип! Взял и предупредил девушку, которая может оказаться сообщницей, тем самым дав возможность ей подготовиться к встрече!

Обо всем этом я думала, поднимаясь вместе с Вероникой на лифте на восьмой этаж. Мы ехали молча, и первой молчание нарушила сама Вероника, когда открыла дверь своей квартиры:

– Прошу!

Квартира действительно выглядела отлично, особенно после только что сделанного ремонта. Только мебели в ней было маловато: видимо, Вячеслав Колесников еще не успел до конца обустроить свое жилище.

Вскоре я опустилась в мягкое кресло, а Вероника устроилась на диване напротив.

– Эдуард сообщил мне о… О несчастье, – стараясь говорить ровно, сказала девушка, и я заметила, что на самом деле она очень нервничает – руки едва заметно дрожали, и во всей позе сквозило внутреннее напряжение, – но изо всех сил старается держать себя в руках. – Я очень надеюсь на то, что вы поможете найти Вячеслава…

И, не выдержав, трясущимися пальцами достала из пачки сигарету и попыталась закурить, но руки не слушались, и девушка никак не могла справиться с зажигалкой. Я встала, взяла у нее зажигалку, щелкнула и поднесла ей маленький огонек.

– Спасибо, – хрипловато проговорила она, сильно затягиваясь, и я увидела на ее лице слезы.

– Я отвечу на все ваши вопросы, – твердо сказала Вероника, – только не знаю, поможет ли это вам. Ведь то, что случилось, для меня полнейшая неожиданность.

– Скажите, когда вы видели Вячеслава в последний раз? – стараясь говорить мягче, спросила я.

– Двадцать пятого числа, то есть четыре дня назад. Он привез меня сюда и оставил здесь, сказав, что перебирается к Ксении. Мы, собственно, давно договорились об этом.

– А чем это вызвано?

– Обычаем, – усмехнулась Вероника, но очень невесело. – Я предрассудками не страдаю, а вот Вячеслав верит во всякие там приметы и прочую чепуху. Он сам и настаивал на том, чтобы не встречаться перед свадьбой.

– И что же, вы даже не перезванивались?

– Нет, он звонил каждый день, даже по два раза, – ответила девушка. – И в тот день он должен был мне позвонить. Но не сделал этого. Я, естественно, позвонила Ксении, но она заявила, что ее брат до сих пор не пришел. Он не пришел и поздно вечером, и на следующее утро. Ну, а потом я позвонила Родиону.