— Уверяю вас, это меня нисколько не огорчит! — вставила Венеция.

— Зато огорчит меня. — Деймрел задумчиво посмотрел на мистера Хендреда: — Думаю, сэр, мы можем с этим справиться с вашей помощью и помощью моей тетушки Стоборо. Полагаю, вы с ней знакомы?

— Я знаком с леди Стоборо уже двенадцать лет, — усмехнулся мистер Хендред. — Единственным ее ответом на мои или чьи бы то ни было просьбы будет все выполнить с точностью до наоборот.

— Вот именно! — воскликнул Деймрел. — Значит, вам известно, как обвести ее вокруг пальца!

Последовало молчание. Мистер Хендред, на которого это замечание явно произвело сильное впечатление, сидел, созерцая сцену, невидимую его компаньонам. Под любопытным взглядом Венеции его тонкие губы скривились в подобии улыбки, а на щеках обозначились две впадины. Мистер Хендред наслаждался своими мыслями, слишком личными, чтобы делиться ими с собеседниками. Пробудившись от грез, он с неодобрением посмотрел на Венецию и Деймрела и заявил, что сегодня вечером больше не способен обсуждать дела. После этого мистер Хендред спросил племянницу, намерена ли она сопровождать его в Йорк, где он собирается провести ночь, явно не рассчитывая на утвердительный ответ.

Это предоставило Венеции возможность, которой она дожидалась.

— Нет, дорогой сэр, — сказала она. — Сегодня я больше не проеду ни одного ярда, и, должна признаться, вы тоже! Не сердитесь, но я велела Имберу отправить ваш фаэтон в «Красный лев». Вы ведь всегда отправляете кучеров в гостиницу, а у нас… я имею в виду, у Деймрела так мало прислуги, что кучеров едва ли удастся разместить, не создавая ей работы, которую не хватит времени выполнить! Слуга Деймрела, очень достойный человек, позаботится о вашей комнате и ваших вещах. Я попросила его найти ароматические свечи, которые вы всегда зажигаете, когда у вас болит голова, а он сказал, что приготовит вам ячменный отвар на ночь.

Программа была настолько привлекательной, что мистер Хендред подчинился, предупредив хозяина дома, что это не означает согласия на брак, который он не одобряет и которому не намерен способствовать.

Приняв это угрожающее заявление с полным спокойствием, Деймрел вызвал Марстона, позвонив в колокольчик. В этот момент Обри, приехав на конюшенный двор и войдя в дом через боковую дверь, появился в комнате.

— А я-то думал, Джеспер, с кем вы разговариваете! — удивленно воскликнул он. — Здравствуйте, сэр. Как поживаешь, дорогая? Рад, что ты приехала, — я по тебе скучал.

Обри, хромая, подошел к Венеции, которая обняла брата, тронутая его словами.

— Ты не знаешь, как я по тебе скучала!

— Ну и глупо! — усмехнулся Обри. — Почему ты не написала, что приезжаешь? Кстати, что привело тебя сюда?

— Я скажу вам, что привело сюда вашу сестру! — вмешался мистер Хендред. — Вы уже достаточно взрослый, чтобы здраво судить о таких вещах, и мне говорили, что у вас отличная голова! Возможно, Венеция больше прислушается к вам, чем ко мне. Знайте, молодой человек, что она заявила о своем намерении принять предложение лорда Деймрела!

— Вот и отлично! — просиял Обри. — Я надеялся на это, дорогая! Джеспер самый подходящий муж для тебя! К тому же он мне нравится. Я смогу проводить с вами каникулы, а ты знаешь, что я всегда терпеть не мог Эдуарда. Кстати, он докучал тебе в Лондоне?

— И это все, что вы можете сказать, юноша? — сердито осведомился мистер Хендред. — Вы хотите, чтобы ваша сестра вышла замуж за человека с такой репутацией, как у лорда Деймрела?

— Да я уже давно ей это советовал! Я никогда не обращал внимания на сплетни о репутации Джеспера, и если ее это не заботит, так почему должно заботить меня?

— Полагаю, — с горечью произнес мистер Хендред, — подобного отношения следовало ожидать от юноши, которому не стыдно рассказывать сестре аморальные и неприличные истории!

Обри выглядел ошеломленным.

— Что она вам наговорила, сэр? — спросил он. — Если Венеция рассказывала скабрезные истории, то она, очевидно, слышала их от Джеспера, так как Эдуард ни за что не стал бы делиться ими с ней, а я их просто не знаю!

— «Царь Эдип», тупица! — подсказал Деймрел.

— «Царь Эдип»? Не припоминаю, чтобы я рассказывал его Венеции, хотя это вполне возможно. Но применять такие эпитеты, как «аморальный» и «неприличный», в отношении творений Софокла… Такого я не слышал даже от Эдуарда!

В этот момент заговорил Марстон, уже некоторое время стоящий на пороге:

— Вы звонили, милорд?

— Да, — ответил Деймрел. — Проводи мистера Хендреда в его комнату. Если вам что-нибудь понадобится, сэр, обращайтесь к Марстону — я еще ни разу не видел, чтобы он оказался в затруднении.

Ворчливо пожелав всей компании доброй ночи, мистер Хендред позволил увести себя из комнаты.

— Марстон! — окликнул слугу Деймрел, когда тот собирался последовать за своим сердитым подопечным.

Марстон остановился:

— Милорд?

Деймрел широко усмехнулся:

— Пожелай мне счастья!

Бесстрастное лицо Марстона смягчилось.

— С радостью желаю счастья вам обоим, милорд. Если вы будете счастливы, то кое-кто еще тоже.

— Господи, я ведь также должен пожелать вам счастья! — воскликнул Обри, когда дверь закрылась за слугой. — Но мне незачем это говорить — вы и так все знаете! Ну, пожалуй, я тоже пойду к себе! Ужасно хочу спать!

— Подожди, Обри! — взмолилась Венеция. — Я должна кое-что тебе сообщить. Надеюсь, тебя это не огорчит. Два дня назад я узнала, что мама… не умерла, как мы считали.

— Я и так это знаю, — ответил Обри. — Конечно, меня это не огорчает, глупышка! Почему я должен огорчаться?

— Обри! — ахнула Венеция. — Значит, папа рассказал тебе?..

— Не папа, а Конуэй.

— Конуэй? Когда?

— Когда он в последний раз приезжал домой — перед отъездом в Бельгию. Он сказал, что я должен это знать на случай, если его убьют.

— Ну и ну! — возмутилась Венеция. — Если он рассказал об этом четырнадцатилетнему мальчику, то почему не сообщил мне?

— Не знаю. Очевидно, он считал, что папа рассердился бы, если бы узнал, что тебе об этом известно. Как бы то ни было, Конуэй велел мне ничего тебе не говорить.

— Но ты мог рассказать мне позже — после смерти папы! Почему ты молчал?

— Вероятно, потому что я об этом не думал, — ответил он. — Чего ради это должно меня интересовать? Если бы я знал маму — тогда другое дело, но как можно интересоваться тем, что происходило, когда тебе было всего несколько месяцев? — Обри зевнул. — Господи, как же мне хочется спать! Доброй ночи, дорогая! Доброй ночи, Джеспер!

Он вышел, прихрамывая, а Венеция, обернувшись, увидела, что ее возлюбленный насмешливо ей улыбается.

— Пусть это послужит вам уроком, прекрасная Венеция! — сказал Деймрел. Подойдя к ней, он заключил ее в объятия, но она удержала его, упершись руками ему в грудь.

— Деймрел, мне нужно кое-что вам сказать! Он перестал улыбаться и вопросительно посмотрел на нее:

— Что именно, радость моя?

— Понимаете, тетя говорила… что я не могу вешаться вам на шею! Я не послушалась и сделала это, но, когда дядя начал говорить о ваших долгах и имуществе, я внезапно поняла, что она была права! Я не хочу, чтобы вы на мне женились, если вы предпочитаете оставаться холостяком.

— Значит, вы куда менее эгоистичны, чем я! — быстро отозвался он. — Потому что я хочу на вас жениться, как бы вы к этому ни относились! Вы можете пожалеть об этом дне, а я — нет! Я жалею лишь о том, что боги не властны над пространством и временем и не могут переделать меня в человека, достойного быть вашим мужем!

Венеция прижала его к себе:

— Глупый! Вы же знаете, что мой самый достойный поклонник оказался ужасным занудой, а что до остального, то вам не приходило в голову, что если бы вы не сбежали с этой толстой женщиной…

— Она не была толстой! — возразил он.

— Тогда не была, зато стала теперь! Ну, так если бы вы не повели себя настолько скверно, то, возможно, женились бы на какой-нибудь достойной девушке и теперь жили бы в довольстве с женой и шестью или семью детьми?