Она принялась расхаживать по комнате – взад и вперед, взад и вперед. Каждый раз она задерживалась у окна, широко раскрытыми глазами всматриваясь в даль. Где-то там, далеко за зелеными холмами, находится Англия. Отец. Дом. Свобода.

Она принялась обдумывать способы побега. Проще всего было отвлечь внимание молодого охранника и ускользнуть. Смелый план становился все отчетливее. Повернувшись к Руперту, она капризно проговорила:

– Мне нужно чем-нибудь занять руки, я могла бы повышивать, если бы мне дали материю и иголку с ниткой.

Бедный парень не получал никаких распоряжений насчет вышивания, а потому мгновение поколебался и лишь затем ответил:

– Сейчас принесу, а вы оставайтесь здесь. Как только он вышел из комнаты, Леонора быстро спряталась под кроватью. Услышав его шаги, она замерла, лежа неподвижно, как мертвая, и молясь, чтобы он не услышал ее неровное дыхание.

– Миледи! – встревожено закричал парень. Она услышала, как его сапоги простучали в спальню и обратно. Выругавшись сквозь зубы, он выскочил из комнаты, окликая стражу. Леонора подождала, пока их шаги и голоса не отдалились, затем выскользнула из своего укрытия и выбежала в коридор.

Она не знала о расположении комнат в Кинлох-хаусе, а потому не представляла, в какую сторону ей направиться. Одно ей было ясно: любое помещение лучше комнат, в которых ее удерживают в качестве пленницы.

Заслышав чьи-то шаги, она юркнула в узкую кладовую и забилась под груду мехов. В коридоре послышались громкие голоса и торопливые шаги – это слуги расходились в разные стороны, начиная поиски беглянки.

– Она еще не покинула Кинлох-хаус, – раздался голос Руперта совсем рядом с ней, – иначе бы ее заметили часовые. Пошлите за милордом. Не прекращать поиски, пока пленница не будет найдена.

Леонора еще глубже забралась под груду мехов и замерла, как замирает в лесу горлинка в случае опасности. К тому времени, как наступил полдень, она крепко заснула.

Разбудили ее приглушенные голоса. Дверь кладовой резко распахнулась. Крепко зажмурив глаза, она зашептала молитву в надежде, что ее не найдут. Сердце колотилось в груди. Вдруг кто-то отшвырнул меха в сторону. Она открыла глаза и встретила гневный взгляд прищуренных глаз Диллона. Не говоря ни слова, он вытащил ее из кладовой и поволок к своим комнатам. Войдя внутрь, он громко позвал Руперта. Парень предстал перед ним, сгорая от стыда и дрожа от страха, полностью сознавая свой позор.

– Простите меня, милорд, – прошептал он. – Леди попросила иголку с ниткой.

– А что, если бы она попросила у тебя меч, мальчик? – Голос Диллона казался безразличным, хотя он с трудом сдерживался. – Что бы ты сделал тогда?

Руперт уставился в пол.

Повернувшись к Леоноре, Диллон сказал:

– Вот то, о чем вы просили. – Он указал на яркие разноцветные нитки и несколько иголок, лежащие на куске материи. – Ты сама определила свое наказание, женщина. Больше ты не покинешь моих комнат.

Он отвернулся и медленно вышел, оставив ее наедине с охранником.

Несколько дней все в Кинлох-хаусе ходили вокруг милорда на цыпочках, стараясь не попадаться ему на глаза, ибо настроение у него было хуже некуда.

Для Леоноры дни тянулись в мучительном ожидании. Две комнаты и молчаливый юноша, охранявший ее, составляли теперь весь ее мир. Если бы не возможность наблюдать за жизнью крепости с галереи, Леонора чувствовала бы себя совсем одинокой. Кроме вышивания, делать ей было совершенно нечего. Оставалось лишь размышлять и строить планы побега.

Вечера были ничуть не лучше. В комнаты Диллона приносили поднос с едой, состоящей обычно из хлеба, мяса да овсяной каши. Пока юный охранник спускался вниз, чтобы поужинать, его место занимал другой часовой. Когда дверь открывалась, девушка замечала двоих вооруженных стражников в коридоре. Еще один стоял на посту под галереей. Казалось, Диллон Кэмпбелл принимает все меры предосторожности, дабы не лишиться драгоценного залога безопасности своих братьев.

Хуже всего были ночи. Леонора ложилась спать совсем одетой, плотно закутавшись в меха, стараясь защититься хоть этим. Странно, но Диллон почти всегда возвращался в свои комнаты далеко за полночь. И хотя каждый раз девушка притворялась спящей, ей приходилось слушать таинственные звуки ночи, пока он бродил по комнатам, раздевался, гасил свечи и ворошил поленья в камине. Когда же он ложился в постель рядом с ней, она вынуждена была сдерживать дыхание, чтобы он не догадался, что она не спит. Мысли о том, что его твердое, мускулистое тело лежит сейчас так близко от нее, было вполне достаточно для того, чтобы сердце начинало бешено стучать в груди. Довольно часто она засыпала, лишь когда первые лучи рассвета окрашивали горизонт.

Бессонница начинала сказываться на ней, и девушка обнаружила, что силы оставляют ее, а нервы натянуты до предела.

Утром Диллон всегда успевал одеться и уйти раньше, чем она просыпалась, словно старательно избегал любых контактов с нею. И за это она была ему искренне признательна.

– Я хотел бы переговорить с тобой. – Отец Ансельм приблизился к Диллону, который расхаживал взад и вперед по саду, где уже сгустились сумерки. Старому священнику неожиданно пришло в голову, что милорд частенько проводит чуть ли не все ночи, бродя по дорожкам сада. Неужели Диллон избегает своих собственных комнат? Может, в этом виновата женщина, что живет сейчас там?

Он рассматривал горделивый профиль. Да. Этот волевой, суровый юноша, возмужавший на глазах у монахов, не желает поддаваться чарам прелестной англичанки. Для человека, подобного Диллону Кэмпбеллу, это стало бы признанием собственной слабости. Он был здесь властелином и повелителем, а потому не имел права на обычные людские слабости.

Священник с новым уважением посмотрел на своего воспитанника. Диллон никогда не ходил простой дорожкой.

– О чем, ваше преподобие? – Диллон остановился и подождал, пока старик не отдышится.

– О миледи.

Брови Диллона недовольно сошлись. – А что с ней такое?

– Все в Кинлох-хаусе перешептываются о ее заключении в твоих комнатах. Не слишком ли ты суров? Ты полагаешь, что девочка должна питаться в наказание лишь хлебом и кашей и сидеть взаперти?

– А вам бы хотелось, чтобы я обращался с ней как с принцессой?

– Нет. – Священник положил руку на рукав Диллона и почувствовал, как напряжены тугие мускулы под его ладонью. – Но я хочу просить тебя об одолжении.

Диллон не отвечал.

– Мне хотелось бы навестить леди.

– Будьте осторожны, святой отец. Вы быстро меняете союзников. Вы хотите посетить леди как друг и утешитель? – Разгневанный голос Диллона был едва слышен. – Или же вы хотите тайком принести ей мясо и эль и предложить оружие, которым она сможет обороняться от своего жестокого похитителя?

– Нет, Диллон. Ты сам знаешь, что все это не так. Ведь я никогда не принимаю участия ни в каких военных действиях. Я пойду к ней как служитель Господа и исповедник. – Тут он понял, что, отвечая Диллону, раздумывает над причиной его волнения. Неужели оно вызвано лишь мыслью о том, что его братья томятся сейчас в Англии? Или, возможно, в этом виноваты постоянные препирательства с нежной пленницей? Чем бы ни было это вызвано, раздражительность милорда заметна была всем и каждому. – Я не принесу леди ничего, что она могла бы использовать в качестве оружия.

Диллон потер плечо, нывшее от старой раны.

– Тогда я не возражаю, можете навестить ее. – Он повернулся, готовый снова зашагать по дорожке, затем остановился и обернулся к отцу Ансельму. Лица Диллона в наступившей темноте было не видно, но голос был полон сарказма – он припомнил, как леди атаковала его хрустальным графином. – Однако хорошенько следите за своими сандалиями и молитвенником, святой отец, а не то прекрасная дама найдет способ избавить вас от них. Это, конечно, не оружие, но она непременно придумает, как воспользоваться ими к своей выгоде.