— Да. Мой первый японец.

— Вы говорите это, — усмехнулся Эллери, — как молодая женщина, впервые ставшая матерью… Ну, мисс Мерривел, ваш японец, исчезнувший стопор и удар по вашей очаровательной голове меня весьма заинтересовали. Если вы будете любезны подождать, я наброшу кое-какую одежду и отправлюсь вместе с вами на место происшествия. А по дороге вы расскажете мне обо всем, соблюдая разумную последовательность.

Сидя в безобразном, но мощном «дюзенберге» Эллери, мисс Мерривел посмотрела на мелькающие за окном улицы, глубоко вздохнула и приступила к повествованию. Доктор Саттер рекомендовал ее в качестве сиделки мистеру Дзито Кагиве, пожилому японскому джентльмену, выздоравливающему после операции в своем поместье в Уэстчестере. С того момента, как она впервые ступила ногой в дом — судя по ее описанию, красивое, старинное, отнюдь не японского вида сооружение с участком в несколько акров, покоящееся сзади на каменных сваях в водах Лонг-Айлендского пролива, — ее беспокоили мрачные предчувствия, источник которых был ей непонятен. Возможно, дело было в том, что дом в колониальном стиле внутри походил на восточный музей, полный причудливой мебели, керамики, картин и прочего.

— Там даже запах чужеземный, — объяснила мисс Мерривел, очаровательно нахмурившись. — Приторно-сладкий…

— Аромат старости? — пробормотал Эллери. Он вел машину, как всегда, с отчаянной скоростью и при этом внимательно слушал. — Кажется, мы оказались по уши в необъяснимых явлениях. Может, это всего лишь запах ладана?

Мисс Мерривел не знала. Возможно, во всем повинна ее излишняя чувствительность к новым впечатлениям. А может быть, причина в людях. Хотя, видит бог, все обитатели дома внешне очень симпатичные, кроме Летиции Гэллант. Мистер Кагива — очень богатый импортер восточных редкостей; он живет в Соединенных Штатах более сорока лет и полностью американизировался — даже женился на разведенной американке, которая впоследствии скончалась, оставив восточному супругу множество приятных воспоминаний, своего сына — высокого блондина футболиста — и сестру — упрямую и сварливую старую деву. Билл — пасынок мистера Кагивы, носящий девичью фамилию матери, Гэллант, — очень любит своего древнего маленького отчима и последние несколько лет, по словам мисс Мерривел, практически вел все дела старого японца.

Что касается Летиции Гэллант, тети Билла, то она делала жизнь окружающих невыносимой, открыто жалуясь на судьбу, «оставившую ее на милость язычника», и относилась к своему благодетелю непочтительно, демонстрируя презрительность, что, как сказала мисс Мерривел, выглядело «почти скандально».

— Язычник, — задумчиво произнес Эллери, сворачивая на Пелемское шоссе. — Быть может, в этом все и дело, мисс Мерривел. Чужеродная атмосфера обычно оказывает на нас неприятное воздействие… Между прочим, этот дверной стопор был ценным? — Кража заурядной вещицы не выходила у него из головы.

— О нет. Я однажды слышала, как мистер Кагива говорил, что он стоит всего несколько долларов. — Отмахнувшись от стопора, мисс Мерривел приступила к наиболее драматичной части рассказа, насыщая ее аурой напряжения и ужаса.

Вчера вечером она уложила своего престарелого подопечного в постель в его спальне наверху в задней части дома, подождала, пока он заснет, и, так как все ее обязанности были выполнены, спустилась в библиотеку, примыкающую к кабинету старого джентльмена, чтобы часок почитать. Мисс Мерривел припомнила, как тихо было в доме и как громко тикали маленькие японские часики на каминной полке. После обеда она не отходила от пациента и не знала, где находятся остальные обитатели дома, — очевидно, они спали, так как было уже начало двенадцатого. Глаза мисс Мерривел уже не были спокойными — в них светились страх и возбуждение.

— Там было так тихо и уютно, — продолжала она. — Лампа находилась у меня над левым плечом, и я читала «Белую женщину» — книгу про красивую молодую медсестру, которая влюбилась в секретаря своего пациента… — Мисс Мерривел сделала паузу и слегка покраснела. — Ну, пока я читала, дом становился все более… жутким. Дело не в книге — она была очень приятной, мистер Квин. Тикали часы, вода плескалась о сваи позади дома, и внезапно меня охватила дрожь. Не знаю почему, но у меня по коже забегали мурашки. Я огляделась вокруг, но не заметила ничего тревожного — дверь в кабинет была открыта, но там было темно. Я… наверное, это прозвучит глупо, мистер Квин, но я услышала какие-то звуки!

— Что именно, по-вашему, вы слышали? — терпеливо спросил Эллери.

— Право, не знаю. Я не могу это описать. Скользящий звук, как… — Поколебавшись, она воскликнула: — Я знаю, что вы будете смеяться, мистер Квин, но это походило на движение змеи!

Эллери не стал смеяться. Драконы плясали перед ним на щебеночной дороге. Вздохнув, он промолвил:

— Или дракона, если вы можете себе представить, какие звуки издает дракон, не так ли, мисс Мерривел? Кстати, вы иногда слышали подобного рода звуки по радио? Аспирин, брошенный в стакан с водой, превращается в прекрасную девушку, нырнувшую в море. Воображение — страшная сила… Откуда же исходил этот удивительный звук?

— Из кабинета мистера Кагивы, из темноты. — Розовая кожа мисс Мерривел стала бледной. Ужас, застывший в глазах, делал ее невосприимчивой к разумным аналогиям, приведенным Эллери. — Я рассердилась на себя за то, что думаю о всяких глупостях, и встала посмотреть, в чем дело. Но… дверь кабинета внезапно захлопнулась!

— О! — произнес Эллери совсем иным тоном. — Но, несмотря на это, вы открыли дверь и заглянули в кабинет?

— С моей стороны это было глупо и рискованно, — вздохнула мисс Мерривел. — Ведь там таилась опасность. Но я всегда была дурой, поэтому открыла дверь. Как только я это сделала и уставилась в темноту, что-то ударило меня по голове так, что звезды замелькали перед глазами, мистер Квин. — Она засмеялась, но это был невеселый, отчаянный смех, а ее глаза косились на Эллери, словно ища поддержки.

— Тем не менее, — заметил Эллери, — это был смелый поступок, мисс Мерривел. А потом?

Они повернули на север.

— Около часа я была без сознания, а когда пришла в себя, то лежала на пороге — наполовину в библиотеке, а наполовину в кабинете, где по-прежнему было темно. Ничего не изменилось… Я включила свет и огляделась. Все казалось таким же, как раньше, кроме дверного стопора — он исчез, и я поняла, почему дверь закрылась так внезапно. Странно, не так ли?.. Остаток ночи я провела, стараясь уменьшить опухоль.

— И вы никому не рассказывали о происшедшем?

— Нет. — Наморщив лоб, она уставилась в ветровое стекло. — Я не знала, нужно ли рассказывать. Если в доме есть некто… склонный к убийству, пусть лучше думает, будто я не знаю, что все это значит. Фактически так оно и есть.

Эллери промолчал.

— Утром все обитатели дома выглядели как обычно, — заговорила после паузы мисс Мерривелл. — Это утро у меня свободное, поэтому я смогла отправиться в город, не давая объяснений. Не то чтобы это кого-то заботило, но… Все это очень глупо, не так ли, мистер Квин?

— Именно потому я так заинтригован. Кажется, здесь надо свернуть?

Две вещи пришли на ум мистеру Эллери Квину, когда горничная с испуганными глазами открыла парадную дверь и ввела их в величественный холл. Первая: что этот дом не походит ни на один из виденных им домов; вторая: что в нем есть нечто странное и неправильное. Первое впечатление возникло благодаря ориентальной обстановке — мягкому восточному ковру с причудливым рисунком на полу, инкрустированному перламутром столу из тикового дерева, лампе над головой в форме миниатюрной пагоды, обилию экзотических хризантем, шелковым портьерам, расшитым разноцветными драконами… Второе, возможно, являлось следствием резкого запаха или созерцания испуганного бледного лица горничной. Приторно-сладкий аромат, описанный мисс Мерривел, тяжело висел в воздухе, притупляя чувства и вызывая желание очутиться на свежем воздухе.